Шей Саваж - На грани свободы

— Как ты на самом деле себя чувствуешь? — спросила Лиа тихо. Она взглянула на охранника, а затем повернулась и, потянувшись, положила руку мне на бедро.

— Лучше, — честно сказал я. — В любом случае в моей голове стало немного яснее.

— Ты просыпался пару раз, — сообщила Лиа. — Я не была уверена, что должна была что-то сделать, но через несколько минут ты успокаивался. Хотя, после всего ты выглядишь довольно хорошо выспавшимся.

— Припоминаю, — сказал я ей. — Как долго я был в отключке?

— Почти шесть часов.

Может быть, это был не полноценный ночной сон, но все же чертовски намного больше, чем у меня было раньше. Я не мог сказать, что чувствовал себя нормально, но, по крайней мере, я понимал, что вокруг меня происходило. Я склонил голову к плечу Лиа и коснулся носом ее шеи. Я хотел развернуть ее ко мне лицом и поцеловать так, как, я знал, ей нравилось, но не в присутствии охраны, наблюдающей за нами. Я не был особо расположен для публичных показов.

— Эван?

— Хм?

— Расскажи мне, что случилось.

Я напрягся, на мгновение задумавшись, имела ли она в виду то, что я сотворил с балкона моей квартиры, но довольно быстро догадался, что мой срыв не был тем, о чем она хотела знать. Я понял это еще до того, как у нее появился шанс это подтвердить.

— Расскажи мне, что случилось с тобой там, в плену.

— Блядь, — слово вырвалось из горла, как выстрел из винтовки. Мои руки сжались в кулаки, когда мысленные образы танков, солдат в военной форме с вытаращенными и взволнованными глазами и песка заполнили мое сознание. Я потряс головой, чтобы избавиться от этих картин, но ничего не помогло.

— Пожалуйста, я хочу знать.

— Нет, — сказал я. Потом поднялся, используя стену в качестве опоры и немного покачнулся, пока не восстановил равновесие. Лиа встала вместе со мной и протянула руку, прикоснувшись к моей руке.

— Эван, мне надо это знать, чтобы я могла помочь тебе. Как еще мне понять, что делать?

Я уставился на нее, дыша ртом и стараясь делать это медленно. Проблема было в том, что я хотел ей открыться – хотел так отчаянно. Мне необходимо было рассказать ей все – даже то дерьмо, о котором я никогда не рассказывал военным во время разбора после моего возвращения. Но смогу ли я это сделать? Смогу ли я ради обнажения своей души снова пережить все это? Вину? Боль? Жару? Гребаный песок?

Дверь открылась, и вошел Марк. Его глаза метались из стороны в сторону, пока он пытался оценить ситуацию. Шум и движение ошарашили меня, я тяжело сглотнул, сделал шаг назад и полностью разорвал связь с Лиа.

— Нет.

— Эван, — позвала она, снова потянувшись ко мне.

— Нет! — вскрикнул я и оттолкнул ее.

Она споткнулась и врезалась спиной в стену позади нее. Марк быстро подошел, потянулся к ней и схватил за руки, чтобы удержать от падения. Охранник без колебаний схватил меня, закричал, вызывая подкрепление, и повалил на стол. Я не стал сопротивляться – знал, когда борьба была бессмысленной. Мне это было слишком хорошо известно.

— Не проси меня, — умолял я ее, лежа на столе, но не прерывая с Лиа зрительный контакт. — Пожалуйста, не проси меня об этом.

Лиа смотрела на меня широко открытыми глазами, на ресницах ее блестели слезы. Я не хотел, чтобы она расстраивалась, но и не мог сделать то, о чем она просила. Я не мог пройти через все это снова.

Вошли еще два охранника, но, наверное, было очевидно, что я не протестовал, поэтому они только помогли зафиксировать мои руки в наручники, чтобы меня могли вывести из комнаты подальше от Лиа и Марка.

Держите сумасшедшего подальше от публики.

Дерьмо, все бесполезно.

Я закрыл глаза, когда меня резко дернули, чтобы я обратно принял вертикальное положение, и подтолкнули в сторону двери.

— Прости, — сказал я.

— Все в порядке, — ответила Лиа. Ее рука потянулась ко мне, но из-за охранников она не смогла до меня дотронуться. — Все будет хорошо.

Я покачал головой и слабо улыбнулся, желая поверить ее словам, в то время как она снова наблюдала, как меня в наручниках тащили подальше от нее. Как вообще что-то могло быть в порядке? Пока я работал на Моретти и организацию, Лиа была бы в опасности, будучи связанной со мной.

И ничего нельзя сделать, чтобы это изменить.

Когда мы добрались до тюремного корпуса, в котором меня разместили, охранник из комнаты для посещений решил, что ему больше не нужно подкрепление и отпустил их. Он вел себя немного грубее, чем должен был, когда толкнул меня в коридор, очевидно, пытаясь заставить меня запутаться в своих собственных ногах. Он фыркнул и изобразил на своем лице отвратительную кривую улыбку, и я вспомнил, что он, судя по всему, был готов рассказать Марку о моих связях. Я уставился на него, оценивая.

Это был мужчина за сорок, с избыточным весом и лысый. На его безымянном пальце было обручальное кольцо, а сзади на левой руке – шрам, который выглядел так, будто для него потребовалось нескольких швов, но рана, очевидно, была нанесена достаточно давно. Его форма была аккуратно выглажена, усы тщательно подстрижены, и больше никакой другой растительности на лице не наблюдалось. Голову он побрил недавно, так как нигде не было заметной щетины.

Так откуда тюремный охранник знал обо мне?

Было только несколько возможных вариантов, наиболее вероятный, что он когда-то служил либо в полиции нравов или в убойном отделе полицейского управления, но каким-то образом оказался здесь. Такой переход в карьере определенно не считался продвижением по службе и почти наверняка был результатом каких-то дисциплинарных взысканий. Внимательно оглядев его, я понял, что не найду ничего достаточно полезного в его поведении или одежде, что дало бы мне такого рода информацию, поэтому мне нужно было импровизировать и надеяться, что мои догадки попадут в цель.

Я посмотрел на его рубашку. Над левым нагрудным карманом был закреплен пластиковый бейджик, на котором белыми буквами на черном фоне значилось: «Сержант Мастерсон».

— Мастерсон? — Он прищурил глаза, но ничего не сказал. — Спорим, что парням из твоего управления до сих пор есть над чем хорошенько посмеяться, когда они представляют, как ты проводишь свое время, играя роль лакея для сборища такого отребья, а? — Его глаза сузились, улыбка исчезла. Он начал было открывать рот, но я прервал его. — Ничто не заставляет тебя чувствовать себя более бесполезным, чем то, что тебя бросили на эту дерьмовую работу, с которой может справиться любой паршивый футболист из старшей школы. Бьюсь об заклад, жена тоже получила пинка под зад в связи с сокращением, я прав?

Я остановился, и мои руки немного дёрнулись, в то время как он продолжал двигаться вперед. Как я и предполагал, он пнул меня в спину, чтобы я снова пошел, заставив меня споткнуться.

— Что, толкая меня, чувствуешь, что у тебя огромный член, не так ли? Считаешь, что в этой связи ты обладаешь какой-то властью, потому что думаешь, что кое-что знаешь, но это не так. Издевайся надо мной как угодно, это ни черта не меняет.

— Закрой рот, Арден, — тихо зарычал он.

— И еще у меня есть одна тема, которую я хотел бы обсудить, — продолжил я. — Если ты когда-нибудь снова решишь поговорить с кем-нибудь про мои личные дела, я обязательно выясню, насколько достоверна твоя информация.

— Ты угрожаешь мне, Арден?

— Не смеши меня, — ответил я. — Что может сделать кто-то в моем положении с кем-то вроде тебя... или твоей семьёй... отсюда?

В то время как каждое саркастическое слово перетекало из моего рта в его уши, я, подняв бровь, смотрел прямо ему в глаза, пока он не отвернулся. Мне больше не нужны были никакие дальнейшие слова – я высказал свою точку зрения, и взгляд в его глазах показал его понимание. Очевидно, он не был идиотом. Не имело значения, что в настоящее время я был в наручниках и возвращался в изолированную комнату. Он знал, что сфера моего влияния простирается далеко за стены, которые удерживали меня в тюрьме.

— Я надеюсь, что ты загремишь далеко и надолго, Арден, — сказал он.

— Сомневаюсь, — ответил я. — В конце концов, я никому не навредил, так ведь?

Он что-то пробормотал себе под нос, но я не смог разобрать что именно. Мы добрались до двери моей камеры, и, хотя в общей зоне находилось около дюжины заключенных, играющих в шашки и бильярд, я, по-видимому, не фигурировал в одобренном ими списке.

Полагаю, он имел на них какие-то рычаги воздействия, но мне было насрать.

Пинком Мастерсона я был водворен обратно в камеру. Наручники были сняты, и, как только меня оставили в покое, каша в голове и диссоциация³, сопровождавшие меня до того, как я выспался, уступили место гневу и разочарованию. Имея ограниченный выбор вариантов, доступных в крошечном помещении, я бездумно сорвался на мебели.

Ну, что: матрас, стул и подушка – все остальное было прикручено болтами.

Этот порыв оставил меня крайне неудовлетворенным и быстро закончился. Я дал себе волю, порушив все, что мог, потом упал на пол, обхватив голову руками, и зарычал сам на себя. Матрас, сдернутый мной, не удержался у стены, свалился и ударил меня по ноге, и я пинал его, пока он не отлетел подальше.

— Ты, мать твою, полный идиот.

Я на мгновение закрыл глаза и приказал себе перестать разговаривать вслух, когда вокруг никого нет. Я считал это симптомом потери рассудка, и если в моём прошлом и были какие-то признаки сумасшествия, то этот был довольно точным. Чем чаще я это делал, тем меньше шансов, что я четко мыслил.

Сосредоточься.

Прежде чем я смогу сделать что-нибудь еще, мне нужно покончить с этим дерьмом и взять себя в руки. Мне необходимо завязать с этими гребаными снами и воспоминаниями, но как это сделать?