— О какой инъекции идёт речь?

— Это специальный препарат, разработанный нашими учёными, который способен вызывать кратковременные галлюцинации. После введения такой инъекции человек становится раздражительным, и зачастую это приводит к временной потере памяти. И Лили, и Ною была введена инъекция, но только на девчонке она сработала. А вот по какой причине не сработало на Ное, стоит только догадываться. У нас никогда не было подобных промахов.

— Но для чего всё это такому успешному человеку?

— О, я сам до сих пор не совсем понимаю его мотивов. Томас Оливер старший ждал от своих сотрудников безоговорочного подчинения. Это были его личные бессменные рабы, ограниченные в своих человеческих правах, податливые и готовые на всё ради еды и крыши над головой. Он нам всем твердил, что если бы у него был выбор, в какое время родиться, то он непременно выбрал бы то время, когда в США ещё процветало рабство. Он как-то даже хотел переехать в Мавританию, чтобы это стало на законных основаниях, но так как это было по некоторым причинам невозможно, то ему только и оставалось, что в шутку называть себя рабовладельцем. Оливер младший лишь продолжил его дело.

— Что вы делали для того, чтобы человек забывал именно то, что вам нужно?

— Как вы знаете, мы уже долгое время работаем над восстановлением памяти у пациентов даже с глубочайшей формой амнезии, и мы вдоль и поперёк изучили это заболевание. Выяснили, что влияет на частичную потерю памяти и как добиться долговременной амнезии. И благодаря этим исследованиям мы научились самостоятельно, без каких-либо внешних факторов, воздействовать на различные уголки памяти, применяя наши знания на вновь прибывших пациентах. Поначалу нам приходилось устранять воспоминания вслепую, и мы не знали, что в конечном результате мы получим. Бывали даже случаи, когда человек не мог вспомнить, как правильно держать ложку в руке. Но в настоящий момент мы всё предусмотрели, мы избавляемся только от тех воспоминаний, которые могут вернуть пациента к прежней жизни. Для того чтобы собрать о человеке максимум информации, мы ведём за ним наблюдение, следим за привычным ему окружением, также нам здорово помогает анкета, которую мы заставляем заполнять при поступлении к нам. На основе собранных данных мы приступаем к финальной стадии подготовки к очистке: мы проводим тест-сканер, он позволяет нам отследить, на каких людей и на какие события идёт наибольшая реакция в мозговой деятельности. Затем остаётся дело за малым: мы искореняем всё это из памяти, оставляя лишь общую информацию без каких-либо дальнейших привязанностей к тому или иному человеку и событию. Мы знаем также, что есть одна особенность, которая слабо поддаётся и требует огромных наших усилий. Так вышло, что мы не берём во внимание беременных женщин или женщин, у которых уже есть ребёнок. Материнская любовь, по неизвестным нам причинам, неподвластна влиянию наших препаратов, они лишь способны на короткий промежуток времени лишить женщину воспоминаний о своём чаде. У мужчин же никогда не проявлялись подобные симптомы.

— Как вы к этому пришли?

— Был случай много лет назад, тогда я только начинал выполнять поручения Оливера старшего. Мне нужно было позаботиться об одной молодой семейной паре. На тот момент мы по каким-то причинам не сразу узнали, что у них имелся ребёнок. Но когда мы удостоверились в этом, то было уже поздно что-то менять. Мужчина остался у нас, так как препарат безвозвратно подействовал, а вот с женщиной пришлось повозиться, примерно через полгода она начала вспоминать своего ребёнка и рваться к нему, каким-то чудом она вспомнила практически всё, и нам пришлось от неё избавиться, чтобы она не выдала нас.

— Вы убили её?

— Не я, но да, она мертва. Всё происходило на моих глазах, Анне ввели яд в организм, — зажмурившись, виновато опустил он голову. — Я до сих пор вижу во снах её предсмертную агонию.

На меня как будто удавку нацепили, как бы я ни старалась, от произнесённого его грязным ртом имени моей матери я не могла ни пошевелиться, ни глотнуть воздуха. В груди внезапно появилась давящая боль, а в горле жутко пересохло. Ной повернул меня к себе лицом и что-то говорил мне, но я не могла разобрать, что, в ушах звенело так, что я схватилась за голову и начала трясти ею в надежде избавиться от гулкого звона, пока перед моими глазами не появился стакан с водой. И я, не раздумывая, схватила его, выпивая всё до последней капли. Странно, но после воды мне вдруг полегчало и стало намного спокойнее.

— Способны ли люди, которым вы ввели препарат, помимо женщин, у которых имеется ребёнок, вспомнить своё прошлое?

— Определённо нет. Это невозможно, только материнская любовь — самое чистое, искреннее и сильное чувство — способна вернуть человеку самого себя.

— Что вы делаете с теми, в ком больше не нуждаетесь? Вы от них избавляетесь такими же способами, как расправились с Анной?

— Нет, сейчас мы поступаем более гуманно, когда их ресурсы иссякают, мы прощаемся с ними. Возвращаем часть денег от продажи имущества, приобретаем им дешёвое жильё в маленьком городке и отправляем в свободное плавание. Оливер младший, в отличие от старшего, всегда выбирает только богатых жертв или же среднего достатка, но с обязательным условием владения имуществом, чтобы в дальнейшем продать его на аукционе и какое-то время пользоваться этими средствами в целях сокращения своих собственных финансовых затрат на исследования. Он до невозможности жадный человек, и он не потратил ни цента на своих сотрудников за всё время, никогда не оплачивал их нелёгкий труд, в то время как они приносили ему колоссальную прибыль.

— Как вам удавалось всё скрывать от полиции?

— Вы ошибаетесь, мы ничего не скрываем. Полиция Техаса обо всём знает и на всё закрывает глаза, поэтому мы оставались долгое время незамеченными, ограничиваясь поисками подопытных только на этой территории.

Запись резко прервалась, и мы все застыли на своих местах, боясь лишний раз вздохнуть, нарушив тем самым напряжённую тишину. Уставившись в чёрный экран своими глазами, в которых читалось очевидное растущее замешательство каждого из нас, мы пытались переварить всё то, о чём поведал нам Хитклиффор. Я отказывалась представлять, какими нужно быть бездушными и жестокими, чтобы по своей собственной воле избавляться от целых семей такими ужасными и бесчеловечными способами. Лишать их прошлого, чтобы те больше не задумывались о будущем, и, что самое страшное, они убивали ни в чём не повинных людей, стирая тем самым их с лица земли. И всё для чего? Ради того, чтобы потешить самолюбие какого-то чокнутого учёного и неудавшегося бизнесмена. Как такое в голову вообще могло прийти? Что с ним такого ужасного могло произойти, что в какой-то момент его посетила такая сумасшедшая мысль и он начал отыгрываться, как и его приспешники, на невинных и ничего не подозревающих людях? А у него ведь ещё был сын. Как он мог смотреть ему в глаза, приходя домой? Я не знаю, может, это небесная кара сыграла с ним злую шутку и лишила его самого родного человека, только вот она крупно просчиталась: вместо ребёнка для земного баланса нужно было свергнуть всех этих уродов, которые успели многим испортить жизнь.

— Господи, боже! Это какой-то ужас, — взялся за голову Курт.

— И как только таких людей земля носит? — отчеканил следом Гарри.

Ной обеспокоенно посмотрел на меня, в его глазах читался страх, переживания и, кажется, еще что-то, возможно, жажда мести.

— Хло, ты в порядке? Принести тебе воды? — я покачала головой и скатилась вниз по стене.

— Нет, со мной не всё в порядке! Я всё же надеялась, что моя мать жива, но в них нет ни капли человечности.

— Тише, родная, — пристроился он рядом со мной, увлекая в свои объятия. — Поверь мне, они за всё заплатят. Они ответят перед каждым.

— А ты? Как ты? С тобой всё нормально?

Он кивнул и поцеловал меня в висок.

— Со мной всё будет хорошо. Я справлюсь. Мы справимся.

Я вздрогнула, когда включилась рация и громким голосом кто-то прокричал в неё:

— Группа Б, готовьтесь, вылетаем в Нью-Йорк через три часа.

— Могу ли я поехать с вами? — неожиданно спросил Ной у агента.

— Ной, не лезь в это, они без тебя разберутся, — вмешался Гарри.

— Это исключено! Вы проходите в нашем следствии как главный свидетель и потерпевший, и мы не можем подвергать вас опасности, — отчеканил агент ФБР со своего места. Он был абсолютно бесстрастным.

Ной подпрыгнул с места и встал возле агента, прожигая в нём дыру своим решительным взглядом.

— Но я хочу увидеть его лицо, когда его будут задерживать, хочу посмотреть в его лживые глаза.

— Посмотрите на суде, мистер Шуммер.

Ной порылся в карманах своих джинсов и достал оттуда телефон.

— Извините. Мне нужно позвонить сестре.

Пока Ной отлучился, чтобы совершить звонок, я думала о своей маме, что было бы, если бы Эбенезер и Оливер не были такими ужасными людьми. Людьми. Называть их людьми, даже мысленно, тяжело мне даётся. Навряд ли люди способны на такие нечеловеческие поступки, скорее, это дьяволы в человеческом обличии, не имеющие совести и сострадания к людям.

Из моих мыслей меня вырывал громкий хлопок входной дверь. Ной вбежал в кабинет, на его лице была видна паника, он хватился за голову и скатился по стене на пол рядом со мной.

— Что случилось? — спросила я, обеспокоившись за его состояние.

— У нас проблемы! Лили не отвечает! Мы договаривались, что она будет на связи и отпишется мне, как только выкупит билет на самолет.

— Может, она уже в пути? — предложил свою версию Курт.

— Нет, она бы мне сообщила, что села в самолет, — уверенно сказал Ной.

— Может, у неё телефон сдох? — не унимался Курт.

Ной хмыкнул.

— Чтобы у Лили сдох телефон? Нет, не думаю! Тут что-то другое, и у меня плохое предчувствие!