Решив, что уже довольно подразнила Дмитриевского, явно раздосадованного вспыхнувшей во взоре Лидии надеждой увидеть его на бале, Лиза покачала головой, стараясь выглядеть огорченной.

— Боюсь, что madam ma mere не сможет разделить с его сиятельством удовольствие от визита на празднество. А мне без маменьки выезжать никак не должно…

— О, этот вопрос может быть с легкостью решен, коли у вас есть желание на то! — так категорично заявила Варвара Алексеевна, что Лизе оставалось только удивленно воззриться… но не на нее, а почему-то на Александра, который внимательно наблюдал за ними с высоты своего роста. — Я могла бы стать вашим patronage, ma chère mademoiselle. Ежели ваша матушка позволит…

Наверное, ужас перед предстоящим для нее испытанием отразился в глазах Лизы прежде, чем она успела опустить ресницы. А иначе почему дернулся в усмешке уголок рта Дмитриевского, снова вдруг оказавшегося с ней на равных в их невидимой борьбе?

— Мы должны всенепременно после завтрака обсудить с мадам Вдовиной эту прелестную задумку! — мадам Зубовой следовало командовать полками, судя по той решимости, что звучала в ее голосе. — Bien sûr[45], удобнее было бы и для вас, и для нас с Лиди, коли б вы поехали на бал прямехонько от нас, из Вешнего. Это было бы просто замечательно! Я полагаю, madam votre mere не была бы против того, чтобы вы погостили у нас в Вешнем до кануна года нового. До полудня и выедем, коли бог даст!

Как все могло так перевернуться? Еще мгновение назад Лиза даже не думала, что над ней нависнет угроза переезда из одного имения в другое, пусть и на несколько дней. Воистину, в мудрости мадам Зубовой не откажешь. Лиза ясно видела цель этого наилюбезнейшего предложения.

А еще она даже представить не могла, что возьмет в мадам Вдовиной верх: желание, чтобы Лиза поехала на бал к губернскому предводителю, или столь неугодный для нее отъезд из Заозерного, а значит, и от графа Дмитриевского. Отменная дилемма для maman. И повод снова выказать свое недовольство Лизе, коря за несдержанность и длинный язык, который мадам Вдовина неоднократно советовала ей придержать при себе.

— Ваш язык, Лизхен, еще принесет вам немало горьких мгновений, помяните слово мое, — любила повторять Софья Петровна.

А Лиза только беспечно улыбалась на эту реплику, ставшую такой привычной за последнее время. И вот настал день, когда она поневоле признавала ее правоту…

— Не думаю, что будет разумно разлучать мать с дочерью на столь долгий срок, да еще учитывая обстоятельства минувшего дня. Дочерний долг быть при матери, — неожиданно вмешался в разговор Василь, от которого никто не ожидал подобного умозаключения. — И все же можем ли мы лишать mademoiselle Вдовину удовольствия побывать на бале у достопочтенного Якова Степановича? Значит, суть дела только в том, чтобы найти щит для честного имени mademoiselle от теней наших с Alexandre имен? Быть может, tantine могла бы помочь нам в решении столь непростого вопроса, как делает это ныне в Заозерном? Что ты скажешь, mon cher cousin?

— Très bien![46] — проговорила мадам Зубова, хотя опущенные уголки губ едва ли подтверждали истинность этого восклицания.

— Ежели будет на то воля Пульхерии Александровны, — проговорил Александр, снова кланяясь, чтобы наконец-то выйти вон из столовой и выехать из дома.

И Лиза ощутила даже некий холодок при его словах. Каким-то шестым чувством она поняла, что Дмитриевский недоволен, и оставалось только гадать чем именно — ее возможной поездкой на бал к губернскому предводителю или его собственной.

После того, как граф вышел из столовой, остальные поспешили, как казалось со стороны, быстрее разделаться с трапезой и тоже покинуть комнату. Лиза сперва намеревалась вернуться в свои покои, где в ожидании утренних новостей, верно, уже томилась мадам Вдовина. Любопытная по натуре, Софья Петровна невыносимо страдала оттого, что ближайшие несколько недель придется провести в стенах отведенной ей комнаты. Но в постоянном присутствии Лизы, как она заявила поспешно, вовсе не нужды.

— Вы вольны, ma fillette, в своих желаниях. Вам нет нужды сидеть подле меня ежечасно в душных покоях, — заверила Софья Петровна дочь прошлой ночью. — Говорят, у Дмитриевского удивительной красоты цветы в оранжерее… Его отец, а затем младший брат-покойник весьма увлекались садоводством, и растения в Заозерное привозили со всех концов света. Вам, определенно, стоит на это взглянуть. Быть может, граф мог бы… разумеется, в присутствии его тетушки.

О, как же будет разочарована мать явным нежеланием Дмитриевского быть любезным хозяином! Нет, разумеется, за каждым Лизиным движением следили глаза, а каждую просьбу бросились бы тут же выполнять… Но все это было совсем не то, что так тщательно планировала прошлым вечером мадам Вдовина.

Хотя одного из Дмитриевских Лиза явно заинтересовала. Как она подозревала, не своей наружностью или иными свойствами, а исключительно тем, что была новым лицом среди известных ему особ женского пола. Лизе доводилось видеть на балах подобных молодых людей — всегда одетых с иголочки, готовых приволокнуться не столько из чувств, сколько репутации ради. Именно против таких неизменно и велись беседы перед теми редкими выездами, что случились до этого момента в жизни Лизы.

— Позволите ли вы проводить вас? — одновременно с ней вышел из столовой Василь, прекрасно зная, что она ответит отказом на его предложение. И получив ожидаемое, он вдруг неожиданно для Лизы протянул руку в ее сторону, заставляя ее сердце скакнуть в груди высоко, едва ли не к самому горлу.

— Vous permettez![47] — она так резко отшатнулась от него, что едва не упала. Испуганно распахнула глаза, желая слиться сейчас со стеной, к которой отступила и прижалась лопатками.

В комнате стало так тихо, что было слышно редкое звяканье приборов о фарфор из столовой, где лакеи под присмотром буфетчика прибирали стол. Интересно, что будет, если Лиза кликнет их сейчас? И отчего она замешкалась всего на миг, пытаясь удержать соскользнувшую с ноги туфельку, у которой развязалась лента? Отчего не окликнула Зубовых, что спешно удалились от нее, будто от заразной?

— Вы позволяете себе вольности, сударь! — Лиза выровняла дыхание и смело подняла голову, чтобы встретить взгляд стоявшего напротив мужчины. — Мы не равны ни по чину, ни по положению, но я запрещаю вам поступать в отношении меня подобным образом. В столице вы вольны брать за руку без позволения на то, как свыклись, вестимо, но я прошу вас впредь не позволять себе… Ни словом, ни поступком!

Глаза Василя подернулись какой-то странной дымкой, за которой Лиза тщетно пыталась угадать его мысли. После чего он подчеркнуто вежливо поклонился.

— Я приношу свои глубочайшие извинения, коли доставил вам огорчение или тем паче — нанес обиду. Не было такого умысла. Лишь ослепление вашим прелестным ликом. Ежели позволите, я бы все сделал, чтобы загладить мою вину перед вами, mademoiselle Lisette.

— Mademoiselle Вдовина, — поправила его Лиза, всем своим видом говоря: «Не забывайте о границах!» — Или Лизавета Петровна, s'il vous plaît[48].

При этих словах Василь усмехнулся, одновременно и похожей, и такой отличной улыбкой, уже так хорошо знакомой Лизе. «Нет, — подумала она, — не такая улыбка у кузена его сиятельства. Нет в ней чего-то, что заставляет постоянно возвращаться взглядом к губам. Или чего-то, что заставляет вспыхивать, как огонь…»

— Прошу вас, — Василь с легким поклоном отступил в сторону, всем видом показывая почтение к ней, по-прежнему прижимавшейся спиной к шелку, которым были обиты стены комнаты. Почтение, казавшееся совсем иным при той иронии, что звучала в голосе мужчины. А потом оба повернулись на звук открывшихся дверей из соседнего салона и взглянули на лакея, от неожиданности застывшего на пороге.

— Чего тебе? — грубо бросил Василь, не скрывая своего раздражения.

— Его сиятельство приказали за барышней ходить, — проговорил лакей, склоняя голову в подобострастном поклоне. — Опасаются, что заплутает в доме, коли интерес проснется к тому. Аль в парке… За ней ходить приставлен, коли воля ее на то будет. Покамест не отошлет прочь.

— А вот и ваш провожатый, Лизавета Петровна, — проговорил Василь, отступая еще на несколько шагов. — За сим прошу простить меня — разрешите откланяться…

Он резкими шагами вернулся в столовую, где нетерпеливо бросил буфетчику: «Бордоского подай! Да побыстрее!» А Лиза, сжимая похолодевшие, несмотря на тепло комнат, ладони, направилась к лакею, ожидавшему ее в дверях.

Впервые она была так смела в своих словах и действиях, поступив, как велели ей разум и сердце. Впервые позволила себе говорить то, что действительно думала, а не скрывать свои мысли и чувства за тенью ресниц, опуская взор. Удивительное чувство!

Возвращаться в покои к матери Лизе совсем не хотелось. Потому что в этом случае чувство легкости и маленького триумфа, которое сейчас распирало грудь, могло быть довольно быстро разрушено под гнетом нравоучений и упреков.

— Любезный, я видела здесь бельведер. Возможно ль глянуть на Заозерное с той высоты? — решение пришло в голову совсем неожиданно.

Лакей поклонился девушке и пропустил ее вперед, а сам пошел неслышно позади, при необходимости подсказывая путь до лестницы к бельведеру.

Вначале подъем был широк, а ступени достаточно низки, и Лиза легко поднималась, не чувствуя никакого затруднения. Последний же пролет оказался крутым, со ступенями повыше, и у нее даже дыхание сбилось, когда она наконец-то ступила в круглое помещение с высокими окнами, через которые солнце, стоявшее над усадьбой, щедро разливало свои лучи. Но тут же выровнять дыхание не сумела, стояла, совсем позабыв дышать, зачарованная видом, открывавшимся ей с высоты.