Словно в тумане, я вышла наружу и двинулась прочь, мимо лифта, на лестницу. Каждая ступень заставляла переставлять ноги, но тело занемело. Сердце билось с трудом.

Уже выбравшись из здания, я поняла, что оставила в квартире свою дорожную сумку. Хорошо, хоть маленькая, перекинутая через плечо, осталась со мной.

— Идиотка, — пробормотала я со злостью. — Какая же я идиотка.

Ну, вот как мне теперь вернуться в квартиру и забрать своё? Конечно же, я старательно прикрыла за собой дверь до едва слышного щелчка. Но даже, если бы я её не затворила, не смогла бы заставить себя подняться наверх. Только не сейчас. Руки ещё подрагивали, и в груди было тяжело.

Как же я могла так ошибиться? Виктор показался мне совсем не таким. С грустью хмыкнула. Я ведь его совсем не знала и, оказавшись в постели с незнакомцем, придумала остальное.

Сумку я спрятала вполне надёжно. Сомневаюсь, что Виктор заметит её или вдруг решит перебрать содержимое полупустого шкафа. Значит, сейчас надо решить, что мне делать дальше, куда двигаться, а улики и скрипка пусть останутся у мерзавца. Их я смогу забрать позже.

* * * * *


Стемнело. Я вышла из автобуса усталая и голодная. Меня немного укачало и страшно хотелось спать. На доме напротив остановки светилась надпись "Хостел". Может, ориентировки и разослали по всем гостиницам и отелям, но ведь не мог же Далимов учесть и такие варианты моего ночлега. Ему и в голову не придёт, что я могу воспользоваться подобной дырой.

Рустам меня не знал. Впрочем, как и все остальные. Единственным человеком, который только мог представить, через что мне пришлось пройти, для того чтобы остаться в живых, была моя бабушка, и она унесла все мои тайны с собой в могилу.

У меня остался ещё брат. Он не считал меня родной, скорее — прихотью полоумной старухи, решившей приютить сиротку, и я не стремилась открывать ему правду. После ухода нашей прародительницы, брату досталась квартира недалеко от центра, а мне крохотный загородный домик, который я отдала ему же. Мне хватало воспоминаний и нескольких вещиц, которые не имели материальной ценности. Небольшая чашка со сколом, турка, можжевеловая подставка стали моим наследием.

Смахнув со щеки влагу, я с удивлением поняла, что плачу. Это со мной случалось редко. Я очень давно научилась быть сильной…

В плохо освещённом холле каждым мой шаг сопровождался хрустом отошедшей от пола плитки. Небольшие квадратики, происхождения ещё с советских времён, наверняка пытались сбежать из этого места, но их не отпускали хозяева. В крохотном окошке, огороженной от посетителей будки, торчала записка: "Стучите громче". Я последовала инструкции. Спустя полминуты мутное стекло отодвинулось, являя припухшее лицо заспанного парня.

— Чего? Койку надо?

— Комнаты нет?

— На двоих, подойдёт? — я кивнула. — Паспорт есть?

— Нет, — взгляда я не отвела.

— Значит, сверху доплатишь сотку. Направо, третья дверь от угла.

С облегчением выдохнув, отдала требуемую смешную сумму, сделав вид, что долго копаюсь в бумажнике.

Получив ключ на нелепом брелоке-кубике с номером комнаты, пошла по темному коридору в указанном направлении. Дверь оказалась не заперта, но изнутри я закрылась на ключ.

Маленькая пыльная комната, с тусклым светильником на стене не особо удивила отсутствием лишней мебели. Пара кроватей, аккуратно заправленных застиранным бельём, с вафельным полотенцем на практически плоских подушках, одна тумбочка и старый напольный вентилятор в углу без защитной решётки. Номер «люкс» для бедных.

Соседом меня судьба обделила, чему я не могла не обрадоваться. Арендовать сразу две койки не осмелилась, чтобы не привлекать лишнего внимания. В таких заведениях не обитают люди при деньгах.

В душ идти ночью я не решилась, понимая, что это может закончиться весьма плачевно. Наскоро обтёрлась смоченным в раковине в углу сероватым полотенцем, надела не очень свежую футболку. Застирала снятое с помощью разбавленного жидкого мыла в изрядно помятой бутылочке. Развесила вещи на спинке кровати и забралась в постель. Несмотря на дневную жару, по ночам было зябко. Пусть мой случайный любовник и редкостный гад, но свитер его я надела. В нём было уютно. Может, я и не верну его. Пусть греет меня, раз больше некому.

Тяжело вздохнув, я уставилась в потолок. На нём играли причудливые тени, отбрасываемые ветвями дерева за окном от мерцающей неоновой вывески.

Мне приходилось когда-то ночевать и в менее презентабельных условиях. Даже возня за тонкой стеной не мешала. Незаметно для самой себя, я задремала, окутанная ароматом почти выветрившегося парфюма и застарелого дыма, въевшегося в каждый предмет скромного интерьера.

Глава 22

Снаряд влетел через кухню. Мама громко вскрикнула, а сразу за этим наступила гнетущая тишина. Даже было слышно, как часы на стене отсчитывают секунды. А потом, словно разверзся ад. Через открытую дверь в комнату, где я сидела на потёртом диване, хлынуло пламя. Оно текло по выцветшему ковру, как в замедленной съёмке. Я даже не успела понять, что происходит. Дом содрогнулся. С оглушительным треском подо мной обрушился пол, и вся мебель покатилась к пролому. Диван рухнул первым, переворачиваясь и накрывая меня, словно крышей. Пламя взревело и задохнулось в столбе взметнувшейся пыли.

Помню, что в моих руках был медвежонок, из тех, что штопаются и легко стираются детским мылом. Игрушка пахла опилками и кофе. Папа регулярно обновлял набивку.

Зверушка оказалась перед моим лицом и смотрела удивленными глазками в мои. Мишку придавило подлокотником. Я дёргала его на себя, но смогла лишь оторвать лапку, оставив плюшевое тельце под диваном. Именно в тот момент, я перестала быть ребёнком. Мне пришлось оставить друга, с которым я засыпала каждую ночь, с кем делилась секретами и громким шепотом пересказывала сказки, когда за окнами стреляли. Он остался под нашим стареньким диваном, все так же глядя на меня пуговичными глазами.

А потом слух буквально взрезало от чьих-то диких воплей и визга. Вокруг кричали. Звали. Проклинали. Молились.

Отбрасывая мусор, я карабкалась по сломанным доскам, осколкам стекла и керамики. Достаточно маленькая, я пробиралась сквозь разломы, спрыгивала с рухнувших балок, скользила на чём-то липком. Наша соседка снизу, старая вечно бурчащая старуха со злым лицом, лежала на животе, с неестественно вывернутой головой. Я всегда боялась её. Мне нужно было проползти мимо. Всхлипывая, размазывая слёзы по грязному лицу, я сидела напротив раскинувшегося тела и не решалась двигаться дальше. Дым сгущался, дышать было всё труднее, и становилось жарче. Пот катился по коже, обжигая солью царапины. Не знаю, сколько я просидела вот так, обхватив свои плечи дрожащими ладонями, но в сознание пробился голос. Он звал меня по имени.

— Летта! Летта! Детка!

— Я тут, — прохрипела слабо и, собравшись, закричала, вплетая свой голос в не стихающий вокруг вой.

Меня звал отец. Он повторял моё имя. Он был совсем близко. Он ждал меня.

Зажмурившись, я поползла вперёд. Перелезла через мягкое тело соседки, запачкав ладони в чёрной вязкой жиже, оказавшейся впоследствии красной, и втиснулась в щель между сломанной дверью и стеной.

— Летта! — звенел голос, и я заставляла себя двигаться. Кашляя, разрывая ладони и колени до крови, цепляясь волосами за выступающую арматуру и не смотря по сторонам.

По сторонам…

Кто-то шевелился рядом, хватал меня за одежду, хрипя и умоляя помочь. Мне едва удавалось вырываться, огибать придавленных и распластанных соседей.

Не смотреть. Не слышать.

Двигаться на голос, прорывающийся сквозь скрип проседающего здания и крики отчаявшихся пострадавших.

— Летта, — настойчиво повторял голос моё имя.

Так меня не звал больше никто. Никогда. Ни разу до того дня, как я произнесла свое старое имя для чужого мужчины.


* * * * *


Я подскочила, закричав, и не сразу поняла, где нахожусь. Сердце глухо билось в груди, воздух казался горячим и вязким. В стену кто-то стукнул и, грубо матерясь, заорал, требуя тишины. Я выкрикнула в ответ витиеватое ругательство на языке, которым не пользовалась с самого детства. Потом опустила ноги на пол и обхватила голову ладонями. Перед мысленным взором всё ещё стояли мёртвые лица тех, кто когда-то радушно угощал меня конфетами и, не всегда шутя, грозил пальцем, когда я шалила.

В окно глядела предрассветная серость. Скоро восход. И мне пора было решать, что делать со своей жизнью.

Встав, я натянула джинсы, захватила сумку, завернув её в наволочку, и отправилась в душ.

В коридоре было пусто и темно. У окна кто-то курил, оставаясь в тени. Огонёк сигареты вспыхнул и очертил дугу.

— Хочешь? — раздался хриплый голос. Мужчина вышел на свет. Поджарый, в трико с оттянутыми коленями, в чистой футболке, гладко выбритый, в добротных клетчатых стоптанных тапках. Такие не берут с собой командировочные или бродяги. В таких ходят дома.

— Не рановато ли для дыма? — подойдя ближе, я взяла протянутую сигарету и сунула её за ухо.

— Думаешь, это меня убьёт? — сухо хохотнул незнакомец и сплюнул в банку из-под кофе наполненную окурками. — Ты под утро орала? — я кивнула. — Кошмары?

— Воспоминания.

Мужчина понимающе хмыкнул, но спросил:

— Не рановато ли для таких?

— Никто не спрашивал, — я встала у подоконника и выглянула наружу.

— Давно не слышал сербский. Тем более, мат.

— Там пара хорватских слов была, — не стала отпираться я. — Для связки приплела.

— Ясно, — мужчина проследил за моим взглядом и прищурился. — Михо.

Я пожала протянутую ладонь.

— Летта.

— Не видел тебя вечером на кухне.