Довольно успешный бизнесмен, он взялся за мою карьеру. С хваткой бульдога и невероятным деловым чутьём сделал звездой сцены. Мои записи стали хитами, композиции — рингтонами телефонных звонков. Спустя короткое время, меня стали узнавать на улицах. Рустам был доволен. А я…

Моя жизнь перестала мне принадлежать. Я встречала их всюду. Люди, включающие камеры при моём появлении. Они снимали, как я иду по улице, кормлю голубей в парке, покупаю нотные тетради. Все желающие могли узнать, какое блюдо я ела в любимом кафе, какого цвета бельё покупала в бутике и как выгляжу, попав под дождь.

Далимов называл это успехом, а я всё тяжелее переносила обратную сторону известности. Мне нравилась тихая жизнь, без фейерверков и страз. Я любила играть на своей старой скрипке, с потрескавшимся лаком на доках. Мне нравился запах старого футляра, обитого потёртой кожей и выложенного изнутри потускневшим, но помнящим, что когда-то он был золотистым, бархатом.

Мне нравилось творить музыку, но сейчас я её продавала. Это совсем другое. В душе появилось мерзкое ощущение неправильности происходящего. Фальши.

Достав сигарету, я смяла её в пальцах. Аромат табака от тепла кожи приобрёл яркость и терпкость. Прикрыв глаза, я с наслаждением сделала глубокий вдох. Раньше мне хотелось втянуть в себя дым, обжечь им лёгкие и выдыхать медленно, не торопясь. Убивая себя, я создавала иллюзию контроля над собственной жизнью.

Отбросив фильтр, стряхнула с кожи колкие кусочки измельчённых сухих листьев. Я всё ещё стояла перед домом жениха, не решаясь взойти на порог.

— Гроб с окошками, — пробормотала с раздражением, толкая дверь. Она не поддалась. — Опять? — уже не сдерживая злости, я постучала бронзовым молоточком по круглому диску. Звук разлетелся по огромному холлу. Мне вдруг захотелось хорошенько, от души, пнуть дверь, но угроза испортить обувь не позволила решиться на безрассудство. Туфли, в отличие от дерева, были не столь крепкими.

Спустя минуту, не меньше, я, наконец, увидела мажордома. Он пропустил меня в дом, посетовав:

— Вам стоило заранее предупредить о своём приходе. Рустам Шаритович не ожидал вас лично…

— Меня это не интересует, — немного надменно оборвала словесный поток. Этот человек меня нервировал. Он мог сколько угодно разыгрывать перед другими роль вышколенного слуги, но мне хватило одного раза увидеть его у бассейна без рубашки. Вся спина была в специфических наколках, которые законопослушные граждане обычно не набивают.

— Николет, вам придётся подождать хозяина в вашей комнате.

— Я могу остаться в гостиной. Спасибо, Борис, — возразила, направляясь к бару, но мажордом бесцеремонно преградил мне дорогу. — Что?

— Поднимитесь наверх, в свою комнату, — сверля меня уничтожающим взглядом и добавляя в голос низкие ноты, проговорил мужчина. Такой тембр обычно бывает у псов, перед нападением. Инстинктивно я шагнула назад и заметила выражение удовлетворённости на лице Бориса. — Рустам Шарипович зайдёт к вам, как только освободится.

Мне захотелось на воздух. Уйти подальше от ухмыляющегося мужчины и…

Он крепко ухватил меня за локоть и развернул в сторону лестницы.

— Не артачься, принцесса, — произнёс Борис вальяжно. — У хозяина встреча, и тебе незачем мешаться под ногами.

— Пусти, — зашипела я и скинула жесткую ладонь. — И прекрати фамильярничать.

— Извините, — прозвучавшие слова, сопровождаемые шутовским поклоном, были пронизаны откровенной издёвкой.

Не оглядываясь, я взлетела по ступеням, и, только оказавшись в длинном коридоре, прислонилась к стене. Дыхание сбилось, сердце трепыхалось раненной птицей, и я прижала ладони к горлу, сдерживая рвущийся наружу крик. Этот гадёныш меня напугал. Сильно. Так, как уже давно никому не удавалось. Неважно, что Борис ничего не сделал. Оказалось достаточно его многообещающего взгляда и голоса…

— Я не слабая, — прошептала, толкая дверь в безвкусно обставленную комнату. — И никто не причинит мне зла…

В тишине чужого дома, которому никогда не суждено стать моим, я подошла к окну. Рывком отдёрнув штору, распахнула раму. Воздух был по-летнему горячим. Пахло влажной землёй, напоенной вчерашним дождём, и моющим средством для стёкол.

Стянув с плеча сумку, и, не глядя, бросила её на кровать. Села на жёсткий матрас и обхватила голову руками. То, как легко я потеряла присутствие духа, удручало. Нельзя позволять, кому бы то ни было, видеть меня такой. Вскинув лицо, я… замерла. Напротив — на дверце несуразно огромного шкафа — висело платье. Нет, не так. ПЛАТЬЕ.

Сама не осознавая, каким образом, я оказалась рядом с ним и коснулась пальцами тончайшей ткани. Я знала эту модель. "Лини Я" от самой Полины. Подвенечные платья этого мастера были штучным товаром. Модельер создавала их по индивидуальному заказу и могла отказать только потому, что ей не приглянулся клиент.

Мне посчастливилось заполучить пару концертных платьев этого мастера. Они были идеальны, сидели на фигуре, как влитые. И сейчас передо мной был очередной шедевр-творение элитного модельера. Без сомнений.

Как я могла устоять? Наскоро сбросив брючный костюм, я надела длинное платье нежного оттенка шампанского и сливок. Немыслимо изогнулась, чтобы застегнуть его без помощников, и встала перед огромным — в полстены — зеркалом, предсказуемо расположенным напротив кровати.

Даже эта вопиюще раздражающая особенность интерьера стала незаметна. Я смотрела на своё отражение и не могла отвести глаз. Как любая девушка, я мечтала однажды стать прекрасной невестой, облачиться в шикарное платье принцессы, обуть хрустальные туфельки и танцевать с любимым на собственной свадьбе. Чем старше я становилась, тем очевиднее было, что не бывать никогда мне принцессой: хрусталь раскрошится под моими ступнями, разрезав кожу до костей, а любви не существует априори.

Но отказать себе — примерить наряд мечты, я не могла. Огладив бока и живот, я убедилась, что ткань прилегает безупречно. Подол струями жидкого шёлка стекал по ногам. Тонкое кружево очерчивало край выреза над грудью, сочетаясь с цветом кожи. Подняв волосы, я оголила шею, повернулась полуобнаженной спиной, представ настолько изящной, что невольно сравнила себя с куклой. Красивой. Не способной улыбаться.

Вы замечали, у кукол никогда не бывает искренней улыбки?

Глава 11

На комоде у стены лежала скрипка. Её подарил Рустам, но инструмент не пришелся мне "впору". Слишком дорогая, непривычно маленькая, она осталась сиротливо лежать здесь, покрываясь пылью.

Взяв в руки гриф, положила красиво изогнутый корпус на плечо и уткнулась подбородком в выемку. Смычок привычно лёг в ладонь и осторожно коснулся струн. Первый звук вырвался стоном и тут же прервался. Словно испугался быть застигнутым врасплох чужими ушами. В этом доме слишком толстые стены. В этом я убедилась уже давно.

Закрыв глаза, отрешившись от всего, я извлекла из скрипки новую ноту. Чистую. Первую. За ней прозвучала вторая, третья.

Спустя минуту или целую вечность, я утонула в собственной музыке. Она искрилась во мне, лилась сквозь каждую мышцу, ласкала кожу и заставляла сердце биться ровно.

Мне никогда не были нужны зрители для наслаждения игрой. Само существование мелодии рождало во мне ощущение эйфории.

Отчего-то перед внутренним взором, всплыл образ Виктора. Он слышал меня. Знал мою скрипку. Легко удалось представить, что он так же, как и я улыбается, слушая её, закрывает глаза, дышит размереннее… или же чаще. Мелодия сорвалась, превращаясь в новую композицию, наполненную огнём. Под такую можно сорвать одежду, опрокинуть любовника на кровать, оседлать его сильные бёдра и…

Музыка рождала во мне страсть. Но именно сегодня я осознала, что стоит соединить её с той, которую познала ночью с незнакомцем, и моё вдохновение породит нечто фееричное. Струны дрожали, с готовностью выдавая нужные мне звуки. Скрипка стала тёплой, льнула ко мне, с восторгом отдавшись рукам.

Я забыла, где нахожусь. Всё стало неважным и несущественным. Даже я сама. Только звуки и их вибрация, отдающая в каждый нерв.

Чистое блаженство. Роскошь быть творцом…

— Это из прошлого альбома? — магию момента разрушил громкий голос.

Резко развернулась, уронила руки и автоматически наклонила голову, будто стояла на сцене. Мне всегда с трудом удавалось сосредоточиться на происходящем в реальности после погружения в музыку. Здесь звуки казались глуше и фальшивее. Даже в голосах я очень чётко различала поддельные эмоции. Прямо, как сейчас.

— Помню эту композицию. "Вечерние сумерки"? — Рустам пытался изобразить заинтересованность и понимание, но вся правда была в том, что он не мог увидеть разницу между мажорной и минорной скрипкой.

— Что-то вроде, — не стала я поправлять Далимова. Делить с ним триумф нового творения не хотелось. Рустам даже не понял бы всей глубины моего счастья.

Неловко, положив скрипку на комод, я поправила волосы. Мужчина смотрел на меня оценивающе, и, кажется, он был удовлетворён увиденным. Мне бы радоваться, что такой образец мужественности заинтересован мною. Высокий, статный, с накачанным крепким телом, тёмными волосами средней длины, небрежно зачёсанными назад, широким лицом с узкими губами и римским носом, со слегка смещённой перегородкой, которая придавала ему лихой вид. Рустам напоминал мне дикое животное в человеческой оболочке. Каждое его движение было наполнено неизъяснимой угрозой.

— Прости, мне стоило позвонить перед приездом, — нервно одернула платье, заметив, что Далимов продолжает странно смотреть на меня. — Это платье… Я сниму…

— Сам, — прохрипел мужчина и подошел вплотную ко мне. — Его прислала какая-то модистка, узнав, что у тебя скоро свадьба.

— Скоро? Свадьба? — я попятилась. — Мы не обсуждали этого!