Марло блуждающе улыбался, Гавестон касался волос склоненного к его коленям Эдуарда — небрежным, нежным жестом, свойственным лишь давним любовникам.

— Надо предупредить Уилла, — беспокоился Дик.

И Кит, неотделимый от Гавестона, кивал снова, и говорил одними губами, пока никто не видел и не слышал их маленькой пьесы, разыгранной среди большой: я предупрежу его, как только смогу покинуть сцену.

— Давай, сбей митру, рви же пышность риз, его в канаве окрестить бы вновь. — гремел Эдуард, а взгляд Дика метался по залу, искал Уилла — предупредить, позвать — и не находил его.

* * *

Путь от места у самой сцены до расшитого звездами и розами занавеса «Розы» был коротким — и долгим. Усиленно работая плечами и локтями, натыкаясь на чьи-то ноги, нарываясь на проклятия, извиняясь, извиняясь, снова наступая и снова толкая кого-то вбок, Уилл пожалел, что не встал дальше, что ведомый любопытством и любовью к Киту не продумал пути к отступлению. Не подумал, что Топклифф явится сюда, да не один, а с подручными. И не просто с подручными — возьмет себе на подмогу известных на весь город страшилищ, выкормленных человеческим мясом.

Да и кто бы подумал.

Даже Кит, думалось Уиллу, был удивлен приходом Топклиффа, что же он скажет на весть, которую нес ему Уилл.

Надо убираться, убираться как можно быстрее, оставалось одно — самое сложное: незаметно вывести со сцены Дика, так, чтобы подручные Топклиффа не хватились их сразу.

Гремел со цены Дик, Гавестон отправлял своей волей архиепископа в тюрьму.

Увлеченный своими мыслями, Уилл наступил на подол чьего-то платья, забормотал извинения.

— Ох, мастер Шекспир, — вскрикнула обладательница платья. — Уилл поднял голову и увидел миниатюрную миловидную девушку, улыбающуюся так мило, что он невольно улыбнулся тоже. Лицо девушки показалось знакомым.

— Простите, мисс, я не хотел…

— Ах, ерунда, пустяки, мастер Шекспир, — улыбалась девушка, — Тоже пришли полюбоваться на мастера Марло? Ах, как он играет, как играет… — девушка щебетала, схватив его за руку, и Уилл предпринял осторожную попытку освободиться.

— Прошу прощения, мисс… не имею чести…

— Не узнали? Я Энн Белами, помните такую, мы встречались с вами … у мистера Коттона, а еще у отца Хэррика, неужто не помните?

* * *

— Ну надо же, Нед, ты? — фраза, мимоходом, в полуразвороте, оброненная с уст, должна была выражать удивление, но глаза Кита, оказавшиеся вмиг напротив глаз Неда, оставались матово-черными — и не удивлялись ничему. Не отнимая руку от его плеча, Аллен понял — медленнее, чем мог бы, — что Кит готов ко всему.

Так же, и вопреки здравому смыслу и повелительному тону леди Френсис, как и он сам.

— Впрочем, глупый вопрос — конечно же, ты. Кто еще мог знать, куда я прошу ставить умывальный прибор, чтобы устремиться к нему в перерывах между особо жаркими сценами, верно?

Приоткрывшееся окошко искренности тут же было задернуто пузырем привычной насмешки. Нам так легче — обоим. Тебе и мне. Наедине и там, где снующие мимо актеры посвистывают и хлопают в ладоши, выражая шутовское восхищение отыгранным огрызком пьесы.

— Графиня согласилась помочь вам, — сказал Нед совсем не то, что хотел — но то, что было теперь важнее его метаний, и взял Кита за плечи обеими руками, вглядываясь в его покрытое прозрачными каплями, влажное лицо в размытых гримерных белилах. — Она советует вам доиграть пьесу до самого конца — ты должен дать ей время сделать так, чтобы Топклифф не сообразил вовремя…

Рука Кита потянулась к стоящей на столике бутылке. Он отхлебнул из нее, не отводя взгляда от Неда, и выдохнул густым пивным запахом поверх своего — все тех же приторно-модных дамасских духов, поверх той сводящей с ума телесности, которой он так щедро делился с придурошным Шекспиром.

— А ты, помнится, орал на меня, и обвинял в чем-то, когда я свел тебя с этой женщиной. Прекрасная, полезная в деле и в постели покровительница. Иные и за меньшие деньги терпят старых мегер в осыпавшейся с обвислых сисек краске.

Они говорили — но не о том, мучительно, не к месту — не о том, не о том!

— Возможно, мы долго не увидимся, — Нед выдавливал из себя слова, чувствуя, как внутри него что-то надламывается, и рассыпается в прах. — Мне этого не хочется.

Улыбка Кита в полумраке, пыли, топоте и гомоне оказалась юной и беспечной — как будто ему предстояло не поспешное бегство из Лондона, от лая собак-людоедов и гнева старика, что был страшнее всех людоедов разом, а небольшое приключение, обреченное сделаться со временем приятным воспоминанием.

С поплывшими со лба и щек белилами, с мерцанием жемчуга, перекликающимся с мерцанием улыбки, Кит казался собой — и не собой.

— Я сделаю так, как нужно. Мы должны доиграть, и доиграть так, чтобы зрители с ума сошли от восторга. Так, чтобы людям Топклиффа было еще сложнее выудить нас из толпы…

— Черный ход?

— Ты идиот? Или думаешь, что они — идиоты?

Нед взял бутылку у Кита, и приложился к ней сам. Пиво показалось ему горьким, невыносимо горьким. Оно разом вымыло с языка все заготовленные строки, положенные героям, разлучающимся с теми, кого им предписано любить Роком.

— Эй, Кит, ты уже переоделся? — гаркнул, проходя мимо, вездесущий Хенслоу — проклятие и счастливый шанс Неда Аллена.

Зрители раскачивали театр мерным, готовым взорваться гулом. Время сыпалось сквозь пальцы.

Нед был обречен — обречен дернуть Кита на себя, так сильно, что пиво выплеснулось прямо из горлышка бутылки. Это было жестко, грубо, угловато, совсем не так, как с леди, охотно отвечавшей на любую, даже самую немудрящую ласку. Это было не так, как со всеми, кого Нед Аллен когда-либо любил, или делал вид, что любит — за деньги.

Кит, зацелованный, заласканный другими, другим, тем, кого нынче не оказалось рядом, чтобы помешать, выдохнул в поцелуй, и ответил — напористо, с какой-то странной, горячечной, голодной жестокостью.

* * *

— Милорд, ну надо же, какая встреча! — ахнула позади роскошная, вся переливающаяся золотыми узорами по парче, женщина.

Вздрогнув, Топклифф едва не прищемил себе палец клещами для колки орехов — и непослушных костей. Возможно, при иных обстоятельствах это было бы в самый раз — но не сейчас и не сегодня.

И не с ним.

Недавно он уже побывал обнаженным перед глазами человека, или, вернее сказать, подделки под человека, которого не позднее, чем нынче вечером хотел бы видеть вместо стенного распятия. И даже это показалось ему более уместным, чем появление дамы, чей визит не был запланирован, чей пылкий интерес казался необъяснимым.

Он растянул похолодевшие от злости губы в улыбке, раздраженно стряхнув ореховую шелуху с коленей.

— Что вам угодно?

— Мне? — дама прижала руку в бархатной перчатке к пышной груди, изображая кокетливое удивление. — Ничего особенного, ничего такого, что вы не могли бы или не захотели бы мне подарить, милорд! Ваше внимание и ваша беседа, всего лишь.

Ее звенящая, лицемерная, как взгляд Горгоны, любезность, была — как комариный зуд над ухом посреди ночи. Беспокойные от голода собаки — и те необъяснимым образом притихли, и, о ужас — завиляли хвостами.

Топклифф не сразу узнал свою незваную гостью, чье лицо было скрыто маской и тенью — а когда узнал, ощутил, как мелко и быстро задергалась его щека. А леди, по всей видимости, приняв его молчание за выражение согласия, ринулась в атаку — шелестя подолом, щебеча о какой-то чепухе, уселась в неосмотрительно оставленное свободное кресло рядом с ним.

* * *

— Так жаль отца Хэррика, правда ведь, мастер Шекспир? Такой славный — и такая беда. А ведь тогда, на Стьюз-Бэнкс…

— Да, да, — выдавил из себя Уилл не в силах отделаться от неприятного разговора и от мысли, что за ними наблюдают, на них оглядываются. Он снова метнулся взглядом ко входу в Преисподнюю — и не увидел ничего, кроме голов, увенчанных шляпами и чепцами, безграничного людского моря, отделявшего его от сцены. Трепыхнулась надежда, что тот, кто караулил их там, в Преисподней, уже ушел, забрав своего цербера с собой, и — погасла тут же, стоило неосторожно поднять голову и напороться на ледяной немигающий взгляд.

Топклифф смотрел прямиком на него.

На них с Энн.

— Мистер Коттон недавно спрашивал о вас, но никто ничего не знал, кроме того, что вы так и работаете в «Театре», и то только по афишам…

Девушка все щебетала и щебетала, а Уиллу казалось, что его сковывает ледяная жесткая броня. Или это оковы Гейтхауса уже сомкнулись на его запястьях? Стоит помедлить, стоит лишь задержаться и то, что было фантомом и лишь навязчивым видением, может оказаться правдой.

Надо как можно скорее предупредить Кита.

— Прошу прощения, мисс Белами, я тороплюсь, и вам не советую задерживаться: после представлений может начаться давка.

Он все же освободил руку из цепких пальчиков девушки, но она не отступала, вцепилась в рукав, вновь, притягивая к себе, заговорила — быстро, залившись румянцем по самые нежные мочки ушей:

— Отец Коттон приглашает всех… Вы ведь знаете, да, мастер Уилл? Вы придете?

Уилл в ужасе оглянулся — и почти сразу же встретился взглядом с суровым детиной, который разглядывал их с Энн, не скрываясь, и явно прислушивался к разговору.

Какая глупость, какая невероятная, невозможная глупость — вести подобные разговоры в таком месте, как «Роза», в тот самый момент, когда театр, как рождественская утка яблоками, напичкан шпионами всех мастей!

Уилл задохнулся, как будто его ударили — окованным сапогом железом в самое незащищенное нутро. Схватил девушку за плечи, рванул к себе, зашептал в изогнувшиеся от изумления губы, смотрел — прямо в распахнутые в недоумении глаза.