– Ну вот, вы всё-таки обиделись, – уличил он её. – Наверное, я, дурак, не то сказал. Не так выразился. Вы простите, Ася. Ничего плохого я, честно, не имел в виду.

– С чего мне обижаться? – она дёрнула плечом. – На обиженных воду возят. А вам спасибо, что согласились пойти со мной. Мне очень хотелось порадовать Нелю. По-моему, она просто счастлива от знакомства с вами.


– Так сладенького хочется, – вздохнула Аурика, трясясь в автобусе вместе с остальными киношниками по кочкам, ухабам и колдобинам на пути из Мезени в Романовку. – Я бы с таким кайфом съела сейчас чизкейк или тирамису! Надоели эти шаньги, если честно…

– Эх, молодёжь, – беззлобно проворчал Семён Горевой. – Тирамису… Как по мне, нет ничего вкуснее наших «наполеона» или «картошки»!

– Или эклера с заварным кремом, – поддержала разговор гримёрша Валентина.

– А я в детстве больше всего обожала «корзиночку», – вспомнила Вера, улыбнувшись. Изрядно проголодавшиеся члены съёмочной группы с удовольствием ударились в гастрономические воспоминания о любимых кондитерских изделиях.

– Я в середине восьмидесятых приехал в Москву учиться, – сказал Миша Яковлев. – Так вот, верите – до сих пор помню вкус пирожков с мясом в палатке на Павелецкой! Самый любимый студенческий перекус… Один пирожок стоил десять копеек. На рупь можно было нажраться до одури!

– Ну, началось, – засмеялась Аурика. – Сейчас пойдут старые песни о главном – раньше и трава была зеленее, и колбаса вкуснее…

Она оказалась права: бывшие советские граждане уже вовсю ударились в ностальгию и лирические воспоминания.

– В то время Пятницкий рынок ещё не снесли, – вздыхал Семён Горевой. – Ах, какие там были оладьи! А ещё пончики из кулинарии – с повидлом или капустой…

– А помните кафе-мороженое на улице Горького? – воодушевился и Белецкий. – Я туда на первом курсе постоянно девчонок приводил. Мороженое там было просто изумительное. Шарики в железной вазочке, с сиропом – или нет, лучше с шоколадной крошкой. А молочные коктейли! Эх… теперь таких не делают.

– А ты что больше всего любишь, Никитка? – обратилась к мальчику Ася, заметив, что он только растерянно хлопает глазами, выслушивая все эти диковинные рассказы.

– Я? Пиццу! – выпалил он, не задумываясь ни на секунду. – Мы с мамой, папой и Тимошей ездили в Архангельск и ходили там в пиццерию. Мне больше всего понравилась с колбасой, а Тимоше – с грибами! Вкусная пицца была, и сыра много-много… – вздохнул он.

Сердце Аси снова сжалось, словно закручиваясь в тугой узел – так, что даже стало трудно дышать.

– Мы обязательно приготовим для тебя пиццу, – пообещала она. – Это легко сделать в домашних условиях, необязательно специально ехать в пиццерию. У нас в гостевом доме есть кухня с печью, а все нужные продукты можно купить.


Конечно, нельзя было сказать, что детдомовских детей держали впроголодь. Однако изысканными деликатесами явно не баловали – Ася могла судить по тому, с какой жадностью Никитка накинулся на еду во время ужина. Сама хозяйка чуть не прослезилась, то и дело подливая мальчику суп, подкладывая куски свежего хлеба в плетёную корзинку и выбирая самые поджаристые и румяные котлетки. Даже после заверений, что он наелся, Никитка, тем не менее, не отказался от бутербродов с сырокопчёной колбасой, предложенных позже к вечернему чаю – он заглатывал их один за другим, и у Аси снова ворочались в горле булыжники.

Насытившись, мальчик сразу осоловел и начал, зевая, тереть глаза.

– Ну что, приятель, – спросил его Семён, – пойдёшь ночевать ко мне в номер? Или у тебя есть свои пожелания по этому поводу?

– Я лучше с тётей Асей, – наивно отозвался мальчуган.

– Какой ужас! – ахнула та в притворном шоке. – Сразу ощущаю себя тёткой из рекламы девяностых: «Тётя Ася приехала!» Зови-ка меня просто Асей, дружок. Надеюсь, я не слишком стара для такого обращения. Но, видишь ли… Мы живём вместе с Верой, – она кивнула в сторону актрисы. – Боюсь, втроём нам будет тесновато.

Было видно, что Никитка расстроился. У Веры первой дрогнуло сердце.

– Да ладно тебе, Ась! – сказала она. – Потеснимся с тобой как-нибудь на одной кровати пару ночей. Вроде, не сильно толстые…

– Нет, вы обе нормальные, – серьёзно заметил Никитка. – Я бы даже сказал, что довольно стройные.

Столовую сотряс взрыв всеобщего хохота.


Несмотря на усталость, Никитка ужасно оживился, обнаружив, что в номере есть ванна. В детском доме имелась только общая душевая, поэтому мальчик загорелся идеей выкупаться перед сном. Очевидно, воспоминания о купании в ванной сохранились у него с тех времён, когда родители ещё были живы.

Ася с Верой не возражали. Хозяйка дала им дополнительное банное полотенце, а также забрала вещички мальчика, чтобы завтра вернуть бельё выстиранным, высушенным и отутюженным.

– Может быть, тебе помочь? – деликатно спросила Ася. – Ну, например, вымыть голову…

– Спасибо, я и сам могу, – с достоинством откликнулся Никитка. – Я же мужчина. Я вас стесняюсь.

– Скажите на милость… – пробормотала Ася, послушно закрывая дверь ванной комнаты.

– Были бы мы в Америке, нас бы с тобой уже засудили, – заметила Вера мимоходом. Она прожила в США более десяти лет и знала, о чём говорит. – Ты не представляешь, насколько там все чокнулись с правами ребёнка и независимостью. С одной стороны, всеобщая демократия, равенство и братство, а с другой – невероятная зашоренность мировоззрения, узкие рамки, лживо названные «толерантностью», процветающее буйным цветом стукачество, а шаг вправо или влево расценивается как побег… И тут вдруг, подумать только, что за дикость: посторонний мальчишка ночует в номере у двух взрослых женщин. Причём одна из них рвётся к нему в ванную – якобы для того, чтобы помочь искупаться. Ах, нет ли тут скрытой педофилии?

– Фу, что ты такое говоришь, – Асю аж передёрнуло от омерзения. Вера печально кивнула:

– Именно так. Бдительные соседи обязательно нажаловались бы в соответствующие органы, и нам вломили бы так, что мало не покажется. Ещё и незаконное похищение ребёнка из детского дома приплели бы до кучи.

– Ты совсем не скучаешь по Штатам? – спросила Ася. – Никогда не хотела бы туда вернуться?

Вера покачала головой.

– Да нет. Мне хватает редких гостевых визитов. Ты не думай – я очень даже хорошо отношусь к Америке. В конце концов, там прошли очень насыщенные и интересные годы моей жизни. Первая любовь, первый успех… К тому же, там у меня остались отец с мачехой и сестра с племянниками. Ну, и друзья, конечно… Коллеги, бывшие однокурсники и одноклассники. Но дома – по-настоящему дома – я чувствую себя только в Москве.


После горячей ванны Никитка вырубился в считанные секунды. Ася укрыла его одеялом, поправила подушку, но он даже не почувствовал этого.

Вера тоже довольно быстро заснула. Асю же, как это нередко случалось с ней в последнее время, одолела бессонница.

Никитка спал беспокойно. Он разметался во сне, иногда прерывисто вздыхал и даже испуганно вскрикивал. Ася тихонько подходила к его кровати, поднимала сброшенное одеяло и заботливо подтыкала им мальчишку со всех сторон, чтобы его не просквозило после купания. Пару раз она даже обеспокоенно трогала его лоб, проверяя, не горячий ли. Жара не было – очевидно, ребёнок просто перевозбудился и разволновался от обилия впечатлений сегодняшнего дня. Вот тревожные сны и будоражили невинную душу…

Около полуночи Асе нестерпимо захотелось курить. Она не рискнула открывать окно и тихонько выскользнула из номера, прихватив с собой сигареты и зажигалку.

Выскочив на улицу, Ася поняла, что покурить в блаженном одиночестве ей вряд ли удастся – на крыльце стоял человек. Он облокотился о перила и, кажется, дышал свежим воздухом на сон грядущий. Ася даже не очень удивилась, узнав Белецкого. Жизнь почему-то постоянно сталкивала их друг с другом. Не караулил же он её здесь, в самом деле! Хотя – вот странно – Белецкий тоже вёл себя так, будто появление Аси не было для него неожиданностью.

– Что, уснул ваш маленький разбойник? – негромко спросил он. Было темно, но по его голосу она поняла, что он улыбается.

– Да, намаялся, бедолага… – Ася нерешительно остановилась рядом с ним.

– А вам почему не спится? – спросил Белецкий.

– Курить захотелось, – отозвалась она в некотором смущении, невольно вспоминая его слова о том, что он не выносит курящих женщин. – Но вы не переживайте, я отойду подальше, раз вам это так неприятно.

– Курите, ради бога, – махнул он рукой. – Переживу как-нибудь.

Она щёлкнула зажигалкой и с наслаждением затянулась. Несколько мгновений прошло в полной тишине. Ася хотела, чтобы Белецкий поговорил с ней о чём-нибудь – неважно, на какую тему. Ей просто был приятен сам звук его голоса. Но он молчал, а самой навязываться со светской беседой Ася из гордости не пожелала.

Без единого звука выкурив сигарету, Ася выбросила её в урну и собралась возвращаться в номер. Белецкий, кажется, совершенно не был заинтересован в её присутствии, глубоко погружённый в свои мысли.

И в этот момент это случилось снова. Раздался тот жуткий крик, поразивший в первую ночь Асино воображение. Протяжный вопль напоминал разом и плач, и стон, и причитания обезумевшей женщины, которая будто бы заживо горела в огне, но в то же время с большим трудом можно было охарактеризовать эти звуки как человеческие.

Асю буквально подбросило на месте от ужаса. Она и сама не поняла, какая сила швырнула её к Белецкому. А может быть, это он резко притянул её к себе? Секунду спустя она осознала, что оказалась в его объятиях. Её трясло и колотило, как в лихорадке.

– Вы слышите? – испуганно повторяла она. – Слышите этот кошмарный крик?!

– Тихо, тихо… – негромко выговорил он слегка охрипшим голосом. – Успокойтесь. Это всего-навсего какая-нибудь птица. Ничего страшного или сверхъестественного.

Она послушно затихла, только всё ещё продолжала дрожать. Его руки тоже слегка подрагивали. Впрочем, это было не от страха. Чувствовалось, что он взволнован. Асино сердце бешено колотилось, отдаваясь в ушах настоящим грохотом. Она ощущала на своём лице его дыхание. Белецкий молчал. Она тоже. Он не пытался оттолкнуть её или отстраниться, но и ничего не делал для того, чтобы приблизиться. Не предпринимал попыток крепче стиснуть в объятиях или поцеловать.