– Понимаю твой сарказм, – ответила Ася. – Ты вправе не верить, но свадьба – это единственный правильный и разумный мой поступок за многие годы, как бы странно это ни звучало. Ну… почти единственный, – поправилась она, вспомнив о Никитке. – Могу я сделать эту последнюю глупость напоследок?

– Но зачем? – спросил Белецкий с неподдельным недоумением.

– Чтобы… разочароваться, или наоборот – горько вздохнуть о том, что я потеряла, и навсегда закрыть для себя эту тему. Один-единственный поцелуй!

– Не надо, Ася… – сказал он с болью. Её глаза налились непрошеными слезами. Боже, какой несчастной она чувствовала себя в этот момент! Как неловко и стыдно ей было!

– Ну пожалуйста… – прошептала она еле слышно. – Мне это правда нужно. И я больше тебя никогда ни о чём не попрошу. Если хочешь, даже не взгляну в твою сторону…

– «Всё кончено: меж нами связи нет», – медленно процитировал он пушкинские строки. Ася заметила, что в минуты душевного волнения и тревоги он часто прибегает к стихам, как к спасительной палочке-выручалочке. – «Обманывать себя не стану вновь, тебя тоской преследовать не буду, прошедшее, быть может, позабуду – не для меня сотворена любовь…»

– Просто поцелуй меня так, как будто влюблён, – взмолилась она, чувствуя, что надолго её не хватит – ещё несколько секунд, и она просто беспомощно разревётся, как малолетка, от своего позора. – Ну притворись хоть раз, чёрт возьми! – она уже почти кричала. – Ты же актёр, в самом деле… – горло перехватило предательским спазмом.

Она сама робко шагнула ему навстречу, потому что он продолжал стоять, не двигаясь с места, и молча смотрел на её губы – так, что они тут же пересохли и начали гореть огнём. Только он умел делать подобное одним лишь взглядом… Белецкий нерешительно протянул руку и коснулся её лица – бережно, словно боялся навредить ей, причинить боль. Её словно пробило электрическим разрядом от этого лёгкого, как дуновение ветра, прикосновения.

– Видит бог, я старался держаться от тебя подальше, – выдохнул он, нежно ведя пальцем по её щеке.

Ася вся буквально пылала. Он даже невольно моргнул несколько раз, чтобы не обжечься о её горящий лихорадочный взгляд. Рука его чуть-чуть дрогнула. Это была невыносимая пытка. Такая сладкая, и одновременно такая горькая…

Он бережно взял её лицо в ладони. Долго-долго, пристально смотрел в её доверчиво распахнутые глаза, словно всё ещё сомневался, стоит ли переступать ту самую черту. А потом наклонился, и их губы, наконец, соединились. Пока даже не раскрываясь – просто прижались друг к другу, нерешительно и деликатно соприкоснулись, как бы узнавая и привыкая к новому ощущению. Ася замерла, боясь даже дышать. Некоторое время он тоже не двигался. Затем его губы чуть-чуть шевельнулись. У Аси закружилась голова, и она несмело ответила на поцелуй, чувствуя себя сейчас четырнадцатилетней неопытной девчонкой. Он сильнее прижал её к себе, продолжая медленно – томительно медленно, до дрожи в коленках – исследовать её губы. Ася упала бы, если бы он не держал её так крепко, так близко. Он был такой горячий, такой вкусно пахнущий, такой… Ася несмело подняла руку и сделала то, о чём давно мечтала – запустила пальцы в его волосы. Это было ему приятно. Чёрт, она чувствовала, что ему это нравится!..


Сколько по времени продолжалось это безумие, кто из них опомнился первым – она не осознала. Но, кажется, Ася всё-таки пришла в себя чуть раньше. Удивительно ещё, что никто не застукал их на месте этого ужасного и восхитительного преступления.

– Ты очень скучаешь по жене? – поинтересовалась она, переводя дыхание и быстро отступая назад, чтобы оказаться на безопасном расстоянии.

– А почему ты спрашиваешь? – не сразу отозвался он, тоже с трудом возвращаясь к реальности.

– Да просто не совсем поняла, кого ты сейчас целовал – меня или её, – она осторожно прикоснулась ладонью к своим, всё ещё горевшим и чуть припухшим, губам.

Он улыбнулся.

– Тебя, Асенька. Не сомневайся…

– Как нищенка – выпросила милостыню у дверей… – горько пошутила она. Белецкий покачал головой и ласково взял её за подбородок.

– Не надо так. Мне было приятно это делать.

Ася отступила ещё на шаг, чтобы не поддаться дикому порыву снова кинуться к нему в объятия.

– Спасибо тебе… – выговорила она сдавленным голосом. Затем медленно развернулась, потянула на себя дверь ресторана и через мгновение скрылась внутри.


А в ресторане вовсю продолжалось гулянье. К счастью, все были настолько поглощены незамысловатыми развлечениями, что ни отсутствия, ни появления Аси никто просто не заметил. Она вернулась как раз в тот момент, когда, уступив уговорам женской части съёмочной группы и заручившись одобрением отца, официантка Марина согласилась спеть какую-нибудь старинную мезенскую песню – «пожалостливее», как просили её киношницы. Очевидно, под воздействиям алкоголя всем традиционно захотелось по-бабьи взгрустнуть и поплакать.

Немного стесняясь, но не жеманничая, Марина вышла на середину танцпола. Музыка стихла. Девушка перекинула тяжеленную косу на грудь, упёрла руки в бока и, поведя очами в сторону Андрея Исаева, запела сильным красивым голосом:

– Ох, на сердечушке – ледок,

Ой, много-много наледи!

Накину гарусный платок,

Пойду из дома на люди.

Из дома в дом, из дома в дом!

Примите, люди добрые!

Примите девушку ладом,

Утешьте разговорами!..[19]

– Талантливая девочка, – вполголоса заметила Вера на ухо Асе. – И обрати внимание, как на нашего Андрюху поглядывает…

– Андрей дурак, – с чувством сказала Ася, моментально включаясь в беседу, словно и не она вовсе только что целовалась как безумная у дверей ресторана, словно и не было в её жизни этих нескольких минут пронзительного, горько-невозможного счастья. – Такое сокровище на него глаз положило, а он вокруг нашей гламурной фифы увивается.

– Ну, там ему ловить нечего, – протянула Вера со знанием дела. – Для Аурики он слишком прост и молод. Ей нравятся мужчины постарше и поинтереснее.

– Я в курсе, – хмыкнула Ася, прекрасно осведомлённая о том, что юная актриса продолжает активно охмурять Белецкого – правда, пока безуспешно.

Между тем, отбивая себе ритм туфелькой, Марина продолжала песню:

– Худая я, худая я,

И милый тоже выхудал,

Страдает он, страдаю я,

Не видим оба выхода.

Вы нашу знаете любовь,

Одной деревни жители, —

Но выбирать самой свекровь

Мне не велят родители.

– Нет, ей-богу, жалко девчонку, пропадёт ведь, – вздохнула Вера. – Сохнет-вянет в этой глуши, привязанная к папочке чувством долга. Как же ей, должно быть, скучно и тоскливо здесь…

– Мне не велят, мне не велят,

Да и ему наказано

Поосторожнее гулять,

Себя семьёй не связывать.

Ему – невеста, мне – жених

Давно уже подобраны.

А наше счастье – на двоих,

Поймите, люди добрые!

Закончив песню, Марина размашисто, по-русски, поклонилась в пол и, слегка зардевшись, с удовольствием выслушала аплодисменты в свою честь.

– Сниму тебя в эпизоде, красавица! – пообещал захмелевший Семён, крепко расцеловав официанточку в обе щёки и, обратившись к ресторатору, попенял ему:

– Что ж ты свою птичку певчую в запертой клетке держишь, Егорыч? Девчонка молодая, ей, наверное, гулять хочется…

– Это у вас в Москве молодёжь гуляет, – вежливо отозвался Василий Егорович. – А у нас парни с девчатами не позволяют себе таких вольностей. Свадьба – так свадьба, а нет – так и нечего друг другу голову морочить.

И, давая понять, что разговор окончен, ресторатор вновь запустил музыку. На этот раз спокойную и расслабляющую – видимо, чтобы все немного остыли.

Ася увидела, как Аурика встала со своего места и павой подплыла к Белецкому, который как раз вернулся в зал.

– Александр, давайте потанцуем? – промурлыкала она.

– Ну что ты, дорогая, – улыбнулся он, – я тот ещё танцор… все ноги тебе отдавлю, лучше не рисковать!

– А вот и врёте! – добродушно отозвалась она. – Я как раз недавно пересматривала «Печаль минувших дней», вы там прекрасно и легко вальсируете!

– Так ты меня на тур вальса, что ли, приглашаешь? – видно было, что Белецкий изо всех сил тянет время.

– Что получится – то и станцуем! – засмеялась актриса. Отказываться дальше было бы уже просто невежливо, поэтому Белецкому пришлось уступить.

Глядя, как он обнял Аурику за талию, Ася с досадой подумала, что этой дурёхе и неведомо, что Белецкий просто неважно себя чувствует. Ему тяжело подолгу находиться в душном помещении, а тут ещё эта восторженная идиотка со своими танцами – прямо-таки «медляк» на школьной дискотеке… Неуместно и глупо.

При желании Ася, конечно же, могла отмазать его от этого танца, сказав Аурике пару ласковых. Но, во-первых, ей не хотелось ставить артиста в неловкое положение. А во-вторых… уходя – уходи. Она обещала и себе, и ему, что вместе с тем поцелуем их странные недоотношения закончатся. Всё, что происходило с Белецким, отныне не касалось её никаким боком. Это было её осознанным решением, и она не собиралась идти на попятную. Как он тогда сказал? «Всё кончено: меж нами связи нет». Ну, нет – так нет… Почему-то в голове упорно вертелись строчки из какой-то легкомысленной попсовой песенки, Ася не могла вспомнить ни исполнителя, ни названия:

Прости мне мою печаль, позволь мне немного слёз.

Ты скажешь, что между нами всё было не всерьёз.

Уйдёт на сегодня боль, но завтра вернётся вновь,

Я знаю, что это была любовь.

Ведь это была любовь.

Была любовь…[20]

Пробравшись сквозь толпу киношников к своему одинокому и покинутому мужу, сидевшему за столом, Ася тихонько спросила его: