– Ты в своём уме, Илюха? – спросил его тот. – Тебя же посадят. Кто о твоей сестре тогда позаботится? У неё ведь никого нет, кроме тебя…

– Заткнись! – проревел он, наливаясь яростью. Его руки, сжимающие ружьё, дрожали. – Заткнись, заткнись!!!

В этот миг Димка тенью метнулся из подпола к Илье и бесшумно прыгнул ему на спину, захватом спереди опуская его руки с ружьём вниз. Лесничий растерялся на миг, но очень быстро сориентировался – откуда только силы и сноровка взялись! Вывернувшись из Димкиных недружеских объятий, он попытался оттолкнуть его и одновременно высвободить руки, всё ещё крепко сжимающие ружьё. Сцепившись, они вдвоём упали на пол. Сестра Ильи, заслышав шум наверху, привычно запричитала и завыла из своего подвала. Стас тем временем схватил топор и примеривался, чтобы стукнуть Илью обухом и обезоружить.

А через секунду прогремел выстрел.

Он эхом прокатился по тайге, вспугнув птиц и зверей, а затем наступила абсолютная тишина. Даже сестра Ильи замерла в страхе и больше не издавала ни звука.

– Димка!.. – закричал Стас, бросаясь к двум распластанным фигурам, по инерции всё ещё крепко стискивающим друг друга.

На деревянном полу медленно расплывалась лужица крови.


– Папа, папа! Папа-а-а!!! – раздался истошный вопль среди ночи.

Неля подскочила на кровати, как ошпаренная, не сразу сообразив, что происходит. Она решила, что у неё начались слуховые галлюцинации.

Очевидно, Матвей увидел какой-то дурной сон. Он захлёбывался плачем, трясся от страха и громко кричал, широко разевая ротик:

– Па-а-апа-а-а!!!

Она бросилась к его кроватке, спотыкаясь и чуть не падая на бегу, и сама тряслась, будто в лихорадке.

– Что ты сказал, сынок? – выговорила она, не веря своим ушам.

– Папа, папа, папа! – продолжал без остановки кричать малыш. Он никак не мог успокоиться – даже после того, как Неля усадила его на колени, крепко прижала к себе и обняла. Её колотила крупная дрожь, а по щекам непрерывным ручьём бежали слёзы. Дикая радость от того, что сын наконец-то заговорил, смешивалась с животным страхом за мужа.

Она схватила Матвея на руки и бросилась с ним к своей кровати, где под подушкой остался лежать мобильный телефон. Однако при попытке набрать номер Стаса она услышала лишь бесстрастное: «Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети».


Звонок раздался около шести часов утра.

Ася, не сомкнувшая глаз всю ночь, тут же схватилась за телефон в надежде, что это звонит Димка, от которого не было ни слуху, ни духу уже бог знает сколько времени. Однако номер оказался ей незнаком.

– Анастасия Безрукова? – услышала она в трубке мужской голос.

– Да, а кто это? – быстро спросила она.

– Я по поводу вашего мужа звоню. Ведь Дмитрий Лосев – ваш супруг, правильно?

– Да, да, это мой муж! Где он, что с ним? – закричала Ася, стискивая трубку так, что побелели пальцы. Ей казалось, что сердце сейчас пробьёт грудную клетку. – Что с ним случилось?! Да не тяните же, мать вашу!..

– Вы только не волнуйтесь, – осторожно сказал голос. – Постарайтесь взять себя в руки…

Что он говорил дальше – она уже не слышала. Пальцы её вдруг ослабли, разжимаясь и роняя телефон, а затем, потеряв сознание, Ася и сама рухнула на пол.

ЭПИЛОГ

Месяц спустя


Клиника кардиохирургии, в которой прооперировали Белецкого, трепетно блюла свою репутацию. Это было частное закрытое заведение, попасть в которое могли лишь избранные – политики, актёры, певцы и другие знаменитости. Пациентам после операции требовался абсолютный покой, и руководство клиники обеспечивало его в полной мере. Никаких ушлых журналистов, бесконечной череды посетителей и даже просто контактов с любопытными пациентами. Каждому предоставлялась индивидуальная палата, в которую был вхож только медперсонал и близкие родственники – из тех, кого пациент сам пожелает принять.

На необходимости аортокоронарного шунтирования настояла жена. Она видела, каким Белецкий вернулся со съёмок – из него как будто выжали все соки. И он ещё собирался продолжать работать, не расставаясь при этом с нитроглицерином. Галинка страшно опасалась повторного инфаркта. Она и уговорила его на операцию.

– Будь же разумным! – убеждала она мужа. – Ты думаешь, что здоровье дано нам раз и навсегда? У тебя уже был один сердечный приступ – повезло, что всё обошлось. Но в случае его повторения… боюсь, всё может закончиться не так хорошо, – её тёмные глаза расширились от ужаса. – Саша, если с тобой что-нибудь случится… я же просто умру. В ту же секунду. Не думаешь о себе – хотя бы обо мне подумай!

Пришлось уступить. Он взял отпуск в театре, согласовал изменения в графике съёмок нового фильма и послушно лёг в больницу.

Операция продолжалась около пяти часов. Двое суток спустя Белецкого перевели из реанимации в обычную палату, и тогда, наконец, Галинке разрешили его навестить.

Открыв глаза, он увидел перед собой жену. Она сидела рядом, держала его руку и не отрывала взгляда от его лица.

– Доброе утро, – прошептала она, сияя одними лишь глазами. – Всё идёт просто прекрасно, доктор сказал, что ты быстро восстанавливаешься… Операция прошла успешно.

– Я знаю, – он улыбнулся. – Если, проснувшись в больнице, я вижу тебя – это совершенно точно означает, что жить буду. Проверено на собственном опыте… – он поднял руку, которую Галинка всё ещё держала в своей ладони, и благодарно поцеловал её тоненькие прохладные пальцы, переплетённые с его собственными.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она с волнением. – Что-нибудь болит? Беспокоит?

Он честно прислушался к своим ощущениям.

– Вроде бы, нет. Особенно по сравнению с реанимацией… Вот где жесть-то была: весь в проводах, капельницах и трубках, дышать полагается только ртом через специальный аппарат, разговаривать категорически нельзя, руки – и те зафиксированы, чтобы не потревожить швы, пока окончательно наркоз не отойдёт…

Галинка наклонилась, осторожно касаясь губами его лба.

– По-моему, всё ещё держится небольшая температура… Но врач сказал, что это нормально. Так бывает после операции.

– Пустяки всё это, – он снова улыбнулся – так, как она любила: когда возле его синих, как море, глаз обозначались милые добрые морщинки. – Я ужасно рад тебя видеть.

– Да! – вспомнила вдруг Галинка. – К тебе же тут ещё один посетитель рвётся. Сидит в холле уже несколько часов. Доктор велел сначала у тебя поинтересоваться – хочешь ли ты его видеть.

– А кто такой? – настороженно спросил он.

– Да артист ваш – тот самый, что в лесу тогда потерялся. Андрей Исаев. Такой милый и приятный парень, очень вежливый.

Глаза Белецкого потеплели.

– Пусть зайдёт.


Они ещё ни разу не виделись после завершения съёмок.

Единственным человеком, с которым Белецкий продолжил общаться после возвращения в Москву, была Вера. Они время от времени созванивались и дружески болтали. Вера – одна из немногих – знала, в какой клинике ему делали операцию, и даже собиралась приехать его навестить.

Заканчивали работу тогда в темпе вальса: время поджимало, продюсер с режиссёром психовали и торопились уложиться в срок. Андрей держался молодцом, мужественно отснявшись во всех своих оставшихся эпизодах: оператор брал только крупные планы или его фигуру по пояс. Со спины и издали артиста решено было заменить дублёром, поскольку нога Андрея была упакована в гипс, и передвигался он исключительно при помощи костылей.

Сейчас, месяц спустя, он всё ещё опирался на костыль, но выглядел вполне бодрым. С удовольствием пожал руку Белецкому и присел на предложенный Галинкой стул.

– Как ты узнал, что я здесь? – спросил Белецкий.

– У Веры спросил. Она и сдала вас с потрохами… – улыбнулся молодой артист. – Как вы, Александр Владимирович?

– Врачи говорят, что жить буду, – заверил Белецкий. – Дней через десять, надеюсь, выпишут. А ты как, Андрюха? Когда же тебе гипс снимут?

– Обещали к сентябрю, – махнул рукой парень, – да он мне не мешает, я уже приспособился.

– Ну, а ещё какие у тебя новости? – поинтересовался Белецкий, не называя конкретных имён, но Андрей понял, кого он имеет в виду.

– Марина скоро ко мне приедет, – похвастался он, широко улыбаясь. – Жду вот…

– А как отец её на это отреагировал?

– Орал поначалу, конечно, – Андрей вздохнул. – Но потом смирился. Я же сказал ему, что у нас не просто так… что всё серьёзно. Если бы он её ко мне в Москву не отпустил – она бы сбежала, он прекрасно знает её характер.

– Да уж, характер там налицо, – кивнул Белецкий, вспомнив, как эта отважная юная девочка в одиночку отправилась в тайгу, чтобы спасти своего любимого. Если бы не она – кто знает, сидел бы сейчас парнишка перед ним и вёл бы светскую беседу?..

– Вот снимут гипс – и мы с ней поедем в Казань к маме, знакомиться! – сообщил довольный Андрей. – Мама и так вся на нервах после… – он замялся. – Ну, после той истории. Все газеты и телеканалы только об этом целый месяц трещали – мезенский маньяк, мезенский маньяк… – Андрей помолчал, словно не решаясь произнести вслух что-то, давно мучившее его. – Он ведь меня добить хотел, – выговорил он наконец, имея в виду лесничего Илью. – Сначала собирался оставить подыхать одного в лесу, а потом опомнился и решил, что просто ноги переломать – мало. Рискованно. Он же не мог не знать, что меня активно ищут. Несколько раз возвращался потом в то место, где меня бросил. Но при Маришке нападать не решился. Всё ждал, когда я один останусь. А она от меня ни на шаг…

– Хорошая девочка, – улыбнулся Белецкий. – Держись за неё, Андрюха. С ней точно не пропадёшь. А с этим лесником что будет? С сестрой его? Ты что-нибудь знаешь о них? Я, видишь ли, как-то… не особо следил за новостями в СМИ. Нелегко было снова всё это переживать.

Андрей пожал плечами.

– Его судить будут, конечно. А сестру вернули в психиатрическую лечебницу. Он же, когда забирал её из больницы, никому из односельчан ни слова про это не сказал. Никто и не в курсе был, что она у него в лесу жила все эти годы… Так-то она не буйная, не опасная, просто не в себе. Чуть что – кричит страшно, плачет… Но представьте, каково ей пришлось – при первом же шухере лесник её в подвал прятал, от посторонних глаз подальше. А уж если сам уходил из дома, то запирал её там надолго. Днём она вообще никогда на свежий воздух не выходила, он только ночами с ней гулял. Она кричала иногда, звала на помощь. Многие могли слышать, но… либо не придавали значения, либо думали на дикую птицу или зверя, либо списывали на призрак цыганки Насти, – невесело усмехнулся Андрей.