А Белецкий вдруг вспомнил перепуганную Асю на крыльце гостевого дома – там, далеко на севере, ужасно давно, как будто в прошлой жизни… Женский крик, их короткое случайное объятие, прерывистое обжигающее дыхание… А затем, спустя несколько дней – поцелуй, о котором она так просила. Почему-то думать об этом ему было тяжело и немного горько. То ли чувствовал свою непонятную вину перед ней, то ли…

Но в этот миг Галинка так светло и радостно улыбнулась ему, что все видения из прошлого тут же рассеялись без следа и без сожалений.


Саундтрек к фильму «Цыганская любовь» был, наконец-то, полностью записан. Вера вздохнула с облегчением, поскольку не могла больше петь с прежней лёгкостью – голос понизился на целых два тона.

Она никому не сказала о своём интересном положении, почему-то боялась. Беременность у неё была классически-хрестоматийная, по всем законам жанра: тошнота, слабость и сонливость одолевали её сутки напролёт. Когда у Веры выдавался выходной, она просто целый день лежала в постели, иногда выползая на кухню, чтобы что-нибудь съесть, превозмогая отвращение – мутило от запаха буквально любой пищи.

В театре она продолжала работать в обычном режиме, хотя понимала, что рано или поздно придётся поставить руководство в известность. Вера даже перестала общаться с поклонниками после спектаклей – проскальзывала через служебный вход прямо к машине, нацепив тёмные очки, и игнорировала просьбы об автографе или совместном фото. Некоторые фанаты стали обиженно писать в сети, что Вероника Мендес зазналась – но ей было плевать. Единственное, что её заботило – это ребёнок и его здоровье. Она дико, панически, до судорог боялась за него.

После съёмок на севере Вера вернулась в свою старую квартиру – ту, в которой жила до свадьбы с Романом. Не смогла себя заставить поехать домой. Муж по-прежнему не отвечал на её звонки и не звонил сам. Он даже не встретил её в аэропорту.

Это было ужасно больно, обидно и несправедливо. Но сейчас Вера не чувствовала в себе сил выяснять отношения и настаивать на своей правоте и невиновности. Она полностью отдалась заботам о будущем малыше – точнее, малышке. У Веры не было ни малейшего сомнения в том, что родится именно девочка.

После возвращения в Москву первым же делом она отправилась в больницу. Поначалу врач на УЗИ напугал её до полусмерти – сказал, что не может разглядеть плодного яйца, и, возможно, это свидетельствует о внематочной беременности. Как Вера пережила этот день – она и сама не помнит. На следующее утро, едва забрезжил рассвет, она помчалась к другому специалисту, и тот успокоил её: с беременностью всё в порядке, просто срок ещё слишком невелик. Ей было велено прийти через несколько недель, чтобы встать на официальный учёт.

Иногда по вечерам ей становилось особенно тоскливо и одиноко, и она, уткнувшись в подушку, тихонько плакала, скучая по Роману. Как же так вышло, что он поверил каким-то гнусным сплетням и даже ни разу не попытался поговорить с ней лицом к лицу?..


Он пришёл ранним августовским утром. Без звонка, без предупреждения. Просто постучал в дверь. Вера, с неохотой вылезая из постели, накинула халат и поплелась открывать, как была – лохматая, сонная. Распахнула дверь и увидела Романа. Он стоял на пороге и смотрел на неё взглядом, в котором смешивались тоска, отчаяние, любовь и вина.

– Могу я зайти? – спросил он робко. Она молча посторонилась, пропуская его в квартиру. Так же молча развернулась и пошла на кухню варить кофе. Не видела, но услышала, почувствовала спиной, что он двинулся следом за ней.

Вера готовила кофе, стараясь, чтобы он не заметил её дрожащие руки. Как, ну как же он мог так с ней поступить, стучало у неё в висках. Почему поверил, как он смел поверить?!

Когда она разлила кофе по чашкам, по-прежнему не говоря ему ни слова, и потянулась к шкафчику за печеньем, он вдруг подошёл сзади, обхватил руками, как-то судорожно вздохнул, уткнувшись лицом в её волосы… Она замерла в его объятиях, ещё не зная, как правильнее реагировать, но в глубине души отчаянно желая прижаться к нему, разрыдаться с облегчением, выплеснуть всю свою тоску… Ей хотелось быть независимой и холодной, но сердце отчаянно рвалось к нему.

– Прости меня… – покаянно шептал Роман куда-то ей в макушку. – Прости… прости…

– С чего вдруг такая перемена? – осведомилась она, стараясь придать тону как можно более ироничную окраску. – Ты внезапно прозрел?

– Вера, я… последний идиот, – признался он сконфуженно. – Знаю, что меня убить мало, но… Я был ужасно неправ и несправедлив к тебе.

Она молчала, предоставляя ему право объяснить своё поведение до самого конца.

– Славка признался мне, что ничего у вас с ним не было и быть не могло… – начал он нерешительно.

– А ты, стало быть, сомневался? – усмехнулась она.

– Нет, но… мне казалось, что не бывает дыма без огня. Странным выглядело то, что мальчишка вот так вдруг, внезапно, воспылал к тебе страстью, – сбивчиво заговорил он. – Я подумал, что ты, быть может… даже не специально, не намеренно, но… как-то нечаянно дала ему понять, что… А тут ещё Катерина подлила масла в огонь… В общем, я полный кретин! – заключил Роман совсем упавшим голосом.

– Это ещё мягко сказано, – Вера осторожно высвободилась из его объятий и поставила вазочку с печеньем на стол. Значит, Славка решил признаться во всём отцу… Интересно, что это его вдруг торкнуло? Совесть взыграла? С тех пор, как они с Романом поссорились, Славка больше ни разу не написал ей в ватсапе и не позвонил.

Словно прочитав её мысли, Роман осторожно произнёс:

– Славка, он… Ему действительно стыдно. Он передаёт тебе привет и просит прощения.

– Как мило, – не сдержавшись, Вера расхохоталась. – Сейчас заплачу…

– Понимаешь… – Роман с трудом подбирал слова. – Мы с Катериной его слишком избаловали. Тряслись над ним, боялись, что он плохо перенесёт наш развод, пойдёт по плохой дорожке… Ну, и перестарались. Он возомнил о себе невесть что… На самом деле, ему плевать на всё, что волнует меня и его мать. На экзамены, на институт, на карьеру… А теперь я решил – ну и пусть не поступает никуда. Это его жизнь и его выбор. Принципиально не стану ему помогать. В армию его не возьмут по состоянию здоровья, но… пусть пойдёт поработает годик, если хочет. В общем, это его проблемы. Больше не мои.

– Ох, Ромочка, – вздохнула Вера. – Как же легко ты разбрасываешься близкими и дорогими тебе людьми. Раз – и жену послал. Два – и сына у тебя как не бывало…

Он снова подался к ней и аккуратно обнял.

– Это не так. Никого я не посылаю, наоборот! Пойми, я так люблю тебя, что просто… постоянно боюсь потерять. Это меня с ума сводит.

– Рома, – сказала она тихо. – Я уже была замужем за человеком, который изводил меня своей ничем не обоснованной ревностью. Ты прекрасно помнишь, чем это для меня закончилось.

– Прости… – он уткнулся лицом в её плечо.

– Это особенно актуально для меня теперь, – медленно сказала Вера. – Потому что в моём положении…

– В каком? – переспросил он непонимающе.

– Догадайся, – улыбнулась она. – Если ты, конечно, действительно не полный кретин…

И всё-таки жаль, мимолётно подумала Вера, что мужчин не снимают скрытой камерой в тот момент, когда женщина сообщает им о своей беременности. Как же они прекрасны в этот момент! Какие настоящие эмоции выдают!..

Глаза Романа вспыхнули – сначала чуть-чуть недоверчиво, а затем всё с более возрастающим воодушевлением. Он шумно вздохнул и с новой силой прижал к себе Веру, одновременно покрывая её лицо торопливыми счастливыми поцелуями и осушая слёзы, которые она больше не в силах была удержать внутри…


Неля и Матвей сидели на скамеечке и с умеренным любопытством наблюдали за прогуливающимися людьми. В парке, как всегда, преобладали велосипедисты, рассекающие по специальным дорожкам, и собачники.

– Догги-и-и! – старательно произнёс Матвей, помахав ладошкой какому-то огромному лохматому псу, которого в компании других четвероногих выгуливал волонтёр из собачьего приюта, одетый в специальную униформу.

Неля не смогла сдержать улыбку. Сейчас сложно было поверить в то, что какой-то месяц назад Матвей совершенно не говорил. После того, как его прорвало первым словом – «папа», словно повернулся какой-то невидимый ключик, отрывший потайную дверцу, и речь хлынула потоком. Матвей схватывал буквально на лету, повторяя то, что слышит, с первого раза и практически сразу запоминая. Конечно, для придирчивого человека было очевидно, что произношение малыша не совсем точное, немного приближенное, но всё это было абсолютно неважно для счастливых родителей. Главное, что Матвей наконец-то стал вслух обозначать названия предметов, как и остальные, здоровые его сверстники.

В Лондоне никто и вовсе не обращал внимания на небольшой акцент мальчика, списывая его на то, что Матвей приехал из России. Он уже запросто общался с ровесниками, поражая Нелю чудесами своей коммуникабельности, о которой она прежде и не подозревала, считая сына довольно застенчивым и скромным человечком. Она даже переживала немного, что усваиваемые со скоростью света английские словечки вскоре могут вытеснить из его памяти родной язык, поэтому много и подолгу разговаривала с сыном по-русски.

– А ну-ка скажи мне, – обратилась Неля к малышу, – как тебя зовут?

– Меня-я-я зову-у-ут Матве-е-ей, – чуть растягивая слова, внятно произнёс он, а затем, лукаво взглянув на мать, тут же продублировал на английский:

– Май нейм из Мэтью!

Пора было возвращаться домой – наступало время обеда и дневного сна для ребёнка. Неля взяла Матвея за руку, и они неторопливо двинулись к выходу. Квартира, арендованная для них агентством, находилась неподалёку от этого парка, но самое главное – совсем близко от театра Magic Hall, где теперь работал Стас.

Проходя мимо центрального входа в театр, Неля с привычной гордостью скользнула взглядом по красочной афише с фотографией мужа.