София Джеймс - Надежды леди Коннот

– Благодарю вас, – с трудом выговорила она наконец.

– Не стоит благодарности, – ответил он и ушел.

Вскоре вернулся Ричард в сопровождении ее матери. Мать смотрела на нее озабоченно и встревоженно.

– Тебе еще рано выезжать в свет! Зря мы послушались доктора… Я поговорю с ним и скажу, что ехать на бал так скоро после…

Она говорила и говорила, но Сефора ее не слушала. Она радовалась, что снова очутилась в безопасности.

«„Едва не утонула“ – сильно сказано. Будем считать, что вы просто сильно промокли», – повторила она про себя слова графа.

Вдруг она поняла, что Фрэнсис Сент-Картмейл ни за что не позволил бы ей утонуть. Он прыгнул бы в воду и спас ее, даже если бы река была глубиной в десять или двадцать футов. В случае необходимости он бы пронес ее против течения в тысячу раз более опасного и на реке в пятьдесят раз шире.

Потому что он мог ее спасти.

Потому что она поверила, что он может ее спасти, этот загадочный и необычный граф с широкими плечами и стальными руками.

Облегчение настолько потрясло ее, что она едва могла дышать. При этой мысли она улыбнулась. Дышать – пожалуй, единственное, что она может в бальной зале Хедли под тридцатью с лишним изящными люстрами и струнным оркестром, который играет вальс!

Она жива и здорова. Искра в ней не совсем погасла, и сейчас внутри ее начался процесс возрождения.

Просто невероятно!

У Фрэнсиса Сент-Картмейла хорошая улыбка. А его кольцо на мизинце оказалось точно таким, как ей увиделось. У него низкий, добрый голос, а глаза светло-карие, как листья, которые лежат в лесу после особенно холодной осени; в них мелькают зеленые и золотистые искры.

Остальные гости украдкой, исподтишка следили за ним. На лицах, которые оборачивались ему вслед, можно было прочесть и страх, и благоговение, и кое-что другое. Изумление, если это можно так называть, сопровождало его, когда он шел один в море цвета, одетый в черный простой сюртук.

Сефора надеялась, что у графа есть друзья, которые, так же как и он, рискуют быть не связанными рамками светского общества. Она огляделась по сторонам; Сент-Картмейла нигде не было видно. Зато Ричард и ее мать пристально наблюдали за ней.

Не хотелось ехать домой. Напротив, хотелось остаться, чтобы снова увидеть графа и, может быть, еще немного поговорить с ним.

От него приятно пахло мылом, лимоном и чистотой; от такого бодрящего аромата у Сефоры мгновенно прошла головная боль.

Мать встревоженно взяла ее за руку.

– Хочешь поужинать, дорогая? Может быть, тебе полегчает, если ты что-нибудь съешь?

Меньше всего ей сейчас хотелось есть, но уж лучше куда-то идти, чем стоять на одном месте, точно громом пораженная, поэтому она кивнула.

После этого самого неожиданного разговора Фрэнсис подошел к Гейбриелу Хьюзу, который наблюдал за ним из дальнего угла. Он стоял, прислонившись к колонне.

– Она и вправду такая, как ты ожидал?

– Полагаю, ты имеешь в виду леди Сефору?

– Фрэнсис, тебе не идет игра в кошки-мышки. Я видел, как ты с ней разговаривал. Ну и что ты о ней думаешь?

– В прошлый раз она показалась мне не такой маленькой и бледной… Она чего-то боится.

– Чего?

– Наверное, тогда она смирилась с мыслью о неминуемой гибели и с тех пор мучается. Она поблагодарила меня за то, что я ее спас.

– А больше она ничего не сказала?

– Потом мы оба немного помолчали. Я не нашелся с ответом…

– Как потрясенный Персей, который влюбился в тонущую Андромеду. – В голосе Гейбриела слышались шутливые нотки, но Фрэнсис сделал вид, будто ничего не понял.

– Да ведь она же упала в реку с моста! Ее не приковали к скале в ожидании, когда накинутся морские чудовища!

– И тем не менее после спасения невольно возникают такие аналогии. Я бы вспомнил о некоторых вероучениях, согласно которым спасенный и спаситель объединяются узами на всю жизнь.

– Не слишком ли большая цена? Я ничего подобного не заметил в глазах Сефоры Коннот, хотя они у нее удивительные.

Гейбриел кивнул:

– Многие молодые поэты сочиняют стихи о ее небесно-голубых очах. Количество ее поклонников огромно, хотя она всем и каждому отказала.

– Ради маркиза? – Фрэнсис не хотел задавать этот вопрос, но, к собственному удивлению, задал.

– Уинслоу считается в свете кем-то вроде образца; ему подражают и в манере одеваться, и в поведении в обществе. Говорят, что с другими он ведет себя напыщенно и надменно.

– Выглядит он вполне безобидно. – Фрэнсис посмотрел на противоположную сторону залы, где стояла молодая пара. Фрэнсис заметил, как маркиз прижал к себе Сефору.

– Безобидно, но властно. Видишь, он словно приклеился к ее локтю? Аделаида сказала: если бы я вот так постоянно нависал над ней, как маркиз Уинслоу над своей невестой, она бы ткнула меня локтем в ребра.

– А может, леди Сефоре нравится его близость?

– По-моему, она ему это позволяет, потому что не знает, что можно по-другому.

Сефора Коннот стояла в профиль к свету. Граф заметил, что у нее небольшой вздернутый носик, точеный лоб и высокие скулы. Она по-прежнему была очень бледна.

– Судя по всему, Уинслоу очень собой доволен. Помнишь, как он распоряжался там, на берегу реки? Зато его будущая супруга сегодня сама на себя не похожа. Может быть, она не так уж довольна своим женихом? Может быть, ей хотелось, чтобы он забыл об осмотрительности и поступил более самоотверженно, прыгнув за ней в воду?

– Гейб, перестань подтрунивать. – Аделаида погладила мужа по плечу. – Произошел несчастный случай. Все очень испугались и не сразу пришли в себя. Но потом все старались ей помочь – даже маркиз, несмотря на его педантизм и требовательность.

Фрэнсис задумчиво покачал головой:

– Нет, мне кажется, Гейб верно подметил его суть. На следующий день Уинслоу прислал мне свою карточку. В цветистых выражениях поблагодарив меня за спасение его невесты, он также намекнул, что дальнейшая переписка с леди Сефорой нежелательна. Он не хочет, указал он, чтобы ее беспокоили напоминаниями о происшествии, и понадеется, что я постараюсь поскорее все забыть – он уже забыл.

– Значит, тебе суждено стать спасителем без последствий? Человеком, который едва удостоился благодарности? – Вид у Гейбриела сделался такой, словно ему захотелось подойти к маркизу и одним ударом снести ему голову с плеч.

– У Уинслоу тяжело болен отец; возможно, сейчас у него много других забот. – Аделаида нахмурилась. – Правда, и мне трудно понять, что в нем нашла Сефора Коннот.

– Они вместе росли, – ответил Гейбриел. – Их родители близкие друзья. Семьи связаны прочными узами. Их помолвка стала данью традиции. Не сомневаюсь, родители леди Сефоры одобряют ее выбор.

У них на глазах полная, уверенная в себе дама, леди Олдфорд, повела Сефору прочь; Фрэнсис заметил, что стоявшие вокруг люди прощались. Что же в этой молодой женщине так его заинтриговало? Она – любимая дочь светского общества; ей удалось сделать одну из самых блестящих партий сезона, не вызывая ни у кого даже намека на критику. Ею все восхищаются. Она – воплощение добра, правды и откровенности; к тому же она красавица. Выругавшись, Фрэнсис отвернулся. Он испытал облегчение, когда лакей предложил им поднос с напитками.

Час спустя Фрэнсис стоял у высокого открытого окна в наименее заполненной гостями части залы. Он жалел, что нельзя выйти и насладиться сигарой, хотя на других балах его частенько заставали в парках женщины, мечтавшие перекинуться с ним словом – и не только. Сегодня ему этого не хотелось.

Кто-то положил руку ему на плечо, и он обернулся. Рядом с ним очутилась Сефора Коннот; на ее лице застыло молящее выражение.

– Рада, что мне посчастливилось застать вас в одиночестве, лорд Дуглас, – тихо проговорила она. – Дело в том, что я написала вам письмо и собиралась отдать его еще до нашего с вами разговора. Маркиз дал понять, что послал вам свою карточку с благодарностью, но мне хотелось поблагодарить вас лично.

Она извлекла из сумочки сложенный лист бумаги и протянула ему:

– Не читайте, пока не вернетесь домой. Обещайте!

С этими словами она ушла и вскоре смешалась с группой хихикающих женщин, которые проходили мимо. Чуть дальше стояла ее мать.

Их взгляды встретились; леди Олдфорд не отвернулась. Смущение в ее глазах сменилось стальным гневом. Склонив голову в знак приветствия, Фрэнсис развернулся, крепко сжимая в руке письмо от ее дочери.

Сефора считала, что правильно поступила, отдав ему свое послание. Она лишь надеялась, что он не станет показывать письмо своим друзьям и те не станут над ней смеяться. Мать взяла ее под руку. Вскоре к ним присоединился Ричард.

Сефора не могла допустить, чтобы храбрость Фрэнсиса Сент-Картмейла удостоилась лишь поверхностной благодарности Ричарда. Она решила, что непременно поблагодарит его лично и напишет, какое облегчение она испытала.

Поняв, что рассчитывает на ответ, она невольно вздохнула и поморщилась. Отчего же она все-таки отважилась подойти к нему? Наверное, все дело в выражении его глаз – и в глубоком шраме на щеке. Ему причинили сильную боль, и ей не хотелось ее усугублять. Она успела заметить даже оставленные ею царапины на другой щеке…

К сожалению, ее мать видела, как она разговаривает с графом. Конечно, мать ничего не скажет в присутствии Ричарда. Мария весело болтала и смеялась; Сефора невольно позавидовала сестре, ее способности радоваться жизни. Куда же пропала ее собственная радость? Впрочем, ей не слишком хотелось заниматься самокопанием.

Фрэнсис Сент-Картмейл стоял в противоположном углу; ей показалось, что его окружает плотная толпа дам и девиц. Сефора узнала Элис Бейли и Кейт Хейсом-Браун, двух самых ярких дебютанток последнего лондонского сезона. Обе обмахивались веерами, как опытные кокетки, которые знали себе цену.

– Сефи, тебе понравился вечер? – спросил отец, очутившись рядом.