Мама ни за что не использовала бы слово «лучше». Мы просто были не такими, как все. Мы были уникальными.

– Теа?

Я перевела взгляд на Декку, которая с любопытством меня разглядывала.

– Они скоро вернутся, – успокоила ее я.

Я ненавидела себя за столь неопределенный ответ, но что еще я могла ей сказать?

Мистер Холмс сердился, разговаривая по телефону. Я пожертвовала бы левой рукой за возможность узнать, что его рассердило. Но Декка была слишком мала, она могла что-то напутать или неправильно понять. Возможно, мистер Холмс был огорчен, а не рассержен.

«Интересно, что она помнит о том случае?» – подумала я. К счастью, она была слишком юной, чтобы осознавать степень вины Рэчел в том, что произошло.

Декка взяла в руки куклу. Волос у нее на голове явно не хватало, одежда была покрыта пятнами. Должно быть, сначала она принадлежала Сарабет, потом Рэчел и только после этого досталась Декке. Мне никогда и ничем не приходилось делиться с Сэмом. Я не увлекалась куклами, но они у меня все равно были. С полдюжины кукол, не меньше.

Декка что-то шептала кукле. Я попыталась вслушаться, но вдруг мне стало стыдно, и я отпрянула. Шестнадцатилетняя девушка хочет знать, что бормочет шестилетний ребенок! Я не имела права лишать Декку ее секретов.

Если бы наша жизнь не была такой безмятежной, если бы мы не располагали мамиными деньгами… Столько «если»! Но я никогда не задумывалась над подобным вариантом. В этом случае отцу пришлось бы жить в городе, где было больше пациентов, способных оплатить лечение. Мама не смогла бы держаться сама и держать нас в стороне от остального мира. Мы могли бы жить в нескольких часах езды от Гейнсвилла. Мы могли бы встречаться с нашими родственниками только раз в год, на Рождество.

Мы не смогли бы дать им денег. У нас их просто не было бы. Мы не смогли бы им помочь. Мы не были бы лучше других. Мы не считались бы такими везучими.

Надеялись ли мои родители на то, что я извлеку для себя какой-то урок? Они думали, что отправляют меня в совершенно безопасное место. Подальше от мужчин, подальше от двоюродных братьев. Джорджи. Джорджи, наверное… Я отогнала мысли о Джорджи. Я встала. Декка все еще играла с куклой. Комната по-прежнему казалась мне уродливой и неуютной. Я по-прежнему находилась в этом доме наедине с его ребенком.

«Я думала, мы знаем друг друга, – сказала мне мама. И позже: – Все будет хорошо. Просто делай, что тебе говорят, делай то, что мы тебе говорим, и все наладится».

Если бы родители оставили меня дома, я могла бы извлечь для себя какой-то урок. Может, мне и захотелось бы радовать прежде всего их, а не себя. «Если я смогу заставить мистера Холмса полюбить себя, то все будет хорошо», – подумала я.

Глава четырнадцатая

Когда мы в следующий раз поехали в Генсвилл, было очень холодно. Состояние мамы тети Кэрри резко ухудшилось, и она внезапно умерла. Мы поехали, чтобы выразить им свои соболезнования. Я обернула шарфом шею и голову, оставив только глаза. Я смотрела на пролетающий мимо пейзаж, в который изредка вкрапливались дома, казавшиеся мне совершенно одинаковыми – рассыпающиеся в труху доски, черные квадраты окон без стекол.

После Рождества я видела Джорджи всего три раза. Обычно мы гораздо чаще встречались с Атвеллами из Гейнсвилла. Но прежде я никогда не подсчитывала количество наших встреч. А теперь… теперь я хотела видеть своего кузена больше, чем когда-либо чего-либо хотела.

Мама сосредоточилась на дороге. Она лишь недавно начала водить машину. Почти все, что делала, мама умела делать хорошо, но вождение в число ее талантов не входило. У этой новой машины было заднее сиденье, что казалось мне верхом роскоши. Сейчас Сэм сидел впереди, рядом с мамой, а я растянулась на ворсистом сиденье позади них. У Сэма была напряжена спина. Он побаивался скорости.

Утром я рылась в маминой сумочке в поисках флакона духов, который она обычно там держала. Я обнаружила неподписанный и незапечатанный конверт, в котором лежал чек на самую большую сумму, которую я когда-либо видела, выписанный на имя Джорджа Атвелла. Неразборчивая подпись отца вгрызлась в тонкую бумагу.

Я нанесла духи на кожу за ушами, как это всегда делала мама. Когда-нибудь Джорджи станет Джорджем Атвеллом. Он утратит свое детское прозвище, но что он будет делать? Стану ли я его женой? Я оперлась рукой о стол. Я не думала, что мне хочется быть его женой. Но из книг я знала, что обычно парень и девушка женятся после того, как поцелуются.

На последнем отрезке пути домов не было. Наверное, их все засосало болото. Оно с обеих сторон подступало к самой дороге. Если бы мы остановились, из зарослей капустной пальмы и сорго тут же начали бы выбираться животные. Рыси прятались, и мы очень редко их видели, но в теплые дни на обочине дороги часто грелись на солнце покрытые бородавчатой, почти черной шкурой аллигаторы, время от времени лениво щелкая челюстями и демонстрируя свои невероятно белые зубы, словно предостерегая (а как еще можно было это расценить?) путешественников.

Возможно, мне только показалось, но на этом участке дороги мама прибавила скорости и даже не притормаживала, по своему обыкновению, перед ямами, из-за чего машину неимоверно трясло. Папа этот отрезок пути обожал, считая пейзажи Центральной Флориды с их болотами и лесами самыми живописными в мире.

У дома Джорджи мы вышли из машины и остановились, ожидая, пока мама возьмет вещи – книгу для тети Кэрри и большую коробку с едой: бобы, хлеб, испеченный Иделлой, консервация. «Неужели семья Джорджи не может обойтись без нашей еды?» – удивлялась я. Коснувшись мешочка с бобами, я вопросительно посмотрела на маму.

– Просто мне захотелось их угостить, – сказала она.

Я направилась к дому. Возможно, я это только вообразила, но он показался мне мрачным и нуждающимся в срочном ремонте. Я смотрела на подоконники, с которых облущивалась краска, на держащуюся на честном слове водосточную трубу. Но ведь не могло же все полететь в тартарары так стремительно?

– Джорджи у соседей, – сообщила нам тетя Кэрри, проведя нас в гостиную. – Он скоро вернется, – добавила она, увидев мое лицо, на которое я тщетно пыталась натянуть радостное выражение.

Я была в отчаянии. Ведь я ожидала этого много недель!

– Примите мои соболезнования в связи с вашей утратой, – произнесла я фразу, которой научила меня мама.

Тетя Кэрри одной рукой обняла меня за плечи и прижала к себе. По сравнению с худой и угловатой мамой она казалась плотной и надежной.

– Теперь у меня нет ни папы, ни мамы, – сказала она.

На последнем слове ее голос неожиданно стал выше, как будто она задавала мне вопрос, и я поняла, что она едва сдерживает слезы.

– Кэрри, – заговорила мама, подводя тетю к стулу. – Все будет хорошо.

– Ты правда так думаешь, Элизабет? – Она одними губами улыбнулась маме. – Ты говоришь, совсем как наш президент.

Я поняла, что из-за последних событий в стране тетя Кэрри была зла на власть.

Мама издала нервный смешок, а мы с Сэмом поспешили улизнуть.

– Пойдем гулять, – предложил он, но на этот раз мне не хотелось таскаться за Сэмом, изучая природу.

– Я устала, – сказала я, хотя это было неправдой.

Сэм пристально посмотрел на меня – я всегда ходила с ним, и я отвела глаза.

– Хорошо, – согласился он, – я пойду сам.

Я видела, что он обиделся.

Мне было его жаль, но не настолько, чтобы пойти с ним гулять. Я вошла в комнату тети и дяди, где мне никто не мешал думать. Их постель была незастелена. В моем мире все кровати, как правило, были застелены.

Я прижалась лбом к стеклу и проследила взглядом за скрывающимся в лесу Сэмом. Накануне вечером мы не легли спать в обычное время, а засиделись допоздна, по очереди вслух читая друг другу детектив Агаты Кристи, который мы уже читали тысячу раз. Я почти все время проводила с Сэмом и считала, что он не должен на меня сейчас обижаться. Я посмотрела на свои руки. Вчера вечером я аккуратно подстригла и натерла маслом ногти. Это были не детские руки. Я встала и собрала волосы в узел. Потом я снова их распустила и уложила десятью разными способами, в конце концов расчесав на боковой пробор.

Я уснула на кровати тети Кэрри и дяди Джорджа. Когда я открыла глаза, передо мной стоял Джорджи, и мне показалось, что я во сне вызвала сюда своего кузена.

Я протянула руку. Сон меня успокоил. Мои пальцы сияли в мягком свете лампы.

– Где Сэм?

– В саду. Мама показывает твоей маме и Сэму свои первые азалии. – Он помолчал. – Мы услышим, когда они войдут в дом.

Он погладил мою руку. Я смотрела на него. Он продолжал ласково поглаживать мою руку большим пальцем, и я едва сдерживала стон.

Кончиком пальца он осторожно обвел мою бровь.

– Какая хорошенькая.

– Как тебе кажется, Сэм знает?

Он покачал головой.

– Думаю, что нет.

Пока мне этого было достаточно. Я посмотрела в окно и с удивлением обнаружила, что, пока я спала, на улице совсем стемнело.

– Ты выглядишь таким взрослым, – произнесла я.

Это действительно было так. Он стоял, небрежно сунув одну руку в карман. Вторую он положил на мою кисть и медленно, но настойчиво ее массировал. Я села и поцеловала его. Он наклонился и приоткрыл губы, проникнув языком в мой рот.

– Открой рот, Теа, вот так.

Я сделала то, о чем он попросил. Он отвернулся, и сначала я не поняла, что он делает, но потом увидела, что он снимает пиджак. Мысль о том, что он снимает одежду и хочет остаться со мной, меня взволновала. Он уже снова смотрел на меня. Я встретилась с ним взгядом. Он раскраснелся и тяжело дышал. Я была спокойна. Во всяком случае, спокойнее, чем Джорджи.

– Иди ко мне, – позвала я.

– Да, – сказал он, – да, да.

Он лег на меня, опершись на локти. Я хотела, чтобы он был ближе, и изо всех сил нажала ладонями на его спину. Сначала он сопротивлялся, но потом уступил и прижался ко мне. Я этого хотела. Он прижимался все сильнее, и я протянула руку и нащупала его твердый пенис. Наощупь он оказался не таким, как я ожидала. Он был набухшим и очень мягким. Я попыталась расстегнуть брюки…