Энтон Дисклофани - Наездницы

– У тебя была гувернантка?

– Да. Ты удивлена? Моя семья была очень богатой. Она до сих пор очень богата. Ну, чуть менее богата, чем раньше, наверное. Но я уверен, что они по-прежнему на плаву.

Он жестко усмехнулся.

Я не была удивлена, потому что знала, что он из богатеев.

– Мои родители были очень состоятельными людьми. Большую часть года они жили в Европе. У меня была гувернантка. Меня дважды исключали из Гарварда. А потом я встретил Бет. – Я открыла глаза. – Все остальное, как говорят, обычная история. – Его голос изменился. Теперь он звучал холодно и отчужденно.

– Все остальное, как говорят… – я замолчала.

– Все остальное – обычная история, – повторил мистер Холмс. – Я разочаровал своих родителей.

– Я тоже, – прошептала я.

– Но в жизни бывают вещи и похуже.

Я молчала.

– Теа, в юности мы больше всего на свете боимся разочаровать родителей. Нам кажется, что ничего хуже этого просто быть не может. Но это не так. Поверь мне, это совершенно не так.

Я кивнула. Некоторое время мы шли молча. Было тепло, в воздухе пахло весной. Иногда меня возмущала необходимость всегда носить юбку – я никогда не могла играть так же беспечно и безудержно, как Джорджи и Сэм. Но сейчас юбка оказалась очень удобным предметом одежды – она позволяла мне делать гигантские шаги и не отставать от мистера Холмса. Я подумала, что мне было бы жарко в брюках, особенно шерстяных брюках вроде тех, которые были на мистере Холмсе. Они душили бы меня и сковывали бы мои движения.

– Что в таком случае хуже разочарования родителей? – осторожно поинтересовалась я. – Чего надо бояться больше всего на свете?

– Разочаровать себя, – быстро ответил он. – Разочаровать себя, – повторил он и добавил: – А ведь это так легко сделать!

Я и так и сяк крутила эту фразу в уме. Подобная мысль никогда не приходила мне в голову. Какое отношение ко всему этому может иметь мое разочарование? Мои родители разочаровались во мне. А также мой брат и мои тетя с дядей. Это слово вдруг потеряло всякий смысл, как это случается со словами, если их повторяешь раз за разом. Разочарование. Что оно вообще означает? Как вообще можно разочаровать себя? Я в любом случае остаюсь сама собой. Я Теа, я девочка, дочь, кузина, сестра, а теперь еще и друг.

– Ты разочаровал себя? – спросила я.

Он рассмеялся.

– Столько раз, что уже и не сосчитать.

Я смотрела ему в затылок. Несколько секунд он молчал. «Какой он сильный!» – подумалось мне. Мы взбирались по крутой тропинке, но его дыхание не участилось, а ноги уверенно ступали по камням.

Мне казалось, что мы покончили с этой темой, но он продолжил:

– Если бы я смог все изменить и, как говорится, заново прожить свою юность, я бы поступал иначе. Но я думаю, что это касается всех без исключения. Самое сложное – это не вываляться в навозе. – Папа тоже так говорил. Мистер Холмс повернул голову, продолжая говорить. Я слушала его, глядя на его профиль. – Прошлое – это прошлое, Теа. Я надеюсь, тебе уже кто-нибудь это говорил. Но если нет, что ж… это стоит запомнить.

Мистер Холмс остановился, дойдя до группы деревьев, и шагнул на тропинку, которой я раньше не замечала. «Тайная тропинка для наших тайных отношений», – взволнованно подумала я. Деревья расступились, и над нами открылось небо. Я подумала, что половина проступков здесь совершается именно в такую погоду. А причина второй половины проступков – воспоминания о такой погоде. Я коснулась его рукава, мягкого под кончиками моих пальцев.

– Что думает Эмми? Куда мы, по ее мнению, ушли? – спросила я.

– Я не знаю, Теа. – Он покачал головой. – Тебе следовало бы находиться в Зале вместе с остальными девочками, а не здесь со мной.

– Но я хочу быть здесь.

Мы снова замолчали. Я знала, что если он заговорит, то может просто отправить меня к остальным, тем самым оборвав нашу связь.

Но вместо этого он наклонился и осторожно поднял полупрозрачную змеиную кожу.

– Уже и змеи выползают из нор.

Я потянулась к коже, длинному и грязному цилиндру.

– Это старая кожа.

Он удивленно посмотрел на меня.

– Во Флориде полно змей, – пояснила я.

– Ты их не боишься?

– Не особенно. Не трогай их, и они тебя не тронут.

Я потянулась к нему и поцеловала его. Я целовала его страстно, направляла его язык, прижималась к нему все сильнее.

– Можем сделать вид, что мы тут совсем одни, – прошептала я.

– Но это так и есть.

Мистер Холмс поцеловал меня в шею, и внезапно мы оказались на земле. Он лежал на мне. Моя юбка была расстегнута, а пиджак сброшен. Я потянулась к его брюкам. Я смотрела на мистера Холмса на фоне самого синего неба, какое я только когда-нибудь видела, и чувствовала себя необыкновенно счастливой оттого, что он здесь, со мной, что я снова получила то, что (и я это знала) мне не предназначалось.

– Нет, – прошептал он, но вместо того, чтобы встать, лизнул мою грудь, потом живот и продолжил опускаться все ниже.

Его рот прижался к моим трусикам, и я попыталась сесть. Он поднял голову и, сильно нажав ладонью на мое плечо, снова заставил лечь и расслабиться. «Что ты делаешь?» – хотелось спросить мне. Но я чувствовала, что, если я заговорю, все тут же и закончится. Мои бедра дрожали, и мне казалось, что его язык проникает в меня. Это было невозможно, ведь правда? Но он представлялся мне таким большим, и он двигался, и я положила руки ему на голову, как будто благословляя его.

Сисси догнала меня, когда я возвращалась из конюшни. Обычно я ее поджидала, но в последнее время начала выскакивать из домика еще до колокола с тихого часа, а после урока верховой езды поспешно прогуливала Наари, давая ей возможность остыть, и убегала. Мне было нетрудно избегать Сисси, которая всегда и всюду опаздывала. Теперь я делала все, что вздумается. Иногда я даже не склоняла голову во время молитвы и наблюдала за мистером Холмсом. Он делал мелкие движения руками, несмотря на то что, пока он говорил, его глаза всегда были закрыты. Я однажды попыталась сделать это в лесу. Я закрыла глаза и начала разговаривать с деревьями. Но это было так же странно, как если бы я шла по лесу с завязанными глазами.

– Ты всегда спешишь, – произнесла Сисси. – Мне никогда не удается тебя поймать.

Она не скрывала своего раздражения.

Я пожала плечами. Со всех сторон нас окружали девочки. Я открыла рот, чтобы ответить, но снова его закрыла. На самом деле мне нечего было ей сказать.

Сисси пожала плечами, и я в изумлении уставилась на нее. Я поняла, что она меня передразнивает.

– Что? – Она снова пожала плечами. – Мы почти не видимся, и тебя это совершенно не заботит. Я забыла, когда ты в последний раз спрашивала меня о Буне.

Вот она о чем! Я испытала облегчение, как ни странно, смешанное с разочарованием.

– Я знаю, что он продолжает приходить, – напомнила я ей. – Разве не я тебе помогаю? Сплю в твоей кровати, пока тебя нет?

Она схватила меня за руку и потащила в лес.

– Теа, перестань. – Ее голос сорвался. – В последнее время ты витаешь в облаках. Ты вообще перестала приходить в Зал.

– Все равно никто там не занимается.

– Я не об этом. – Я начала было оправдываться, но Сисси продолжала: – Ты слишком много времени проводишь в Мастерсе. По лагерю ходят слухи.

Я ожидала, что она скажет еще что-то. Но она молчала.

– Что же говорят? – спросила я.

– Говорят, что ты помешалась на мистере Холмсе, что ты без памяти в него влюбилась.

Я засмеялась, но это был неестественный смех.

– Сисси, – произнесла я, пытаясь изобразить изумление. – Я хожу туда ради Декки. Она меня зазывает.

Я говорила с такой интонацией, будто это что-то доказывало. Но я вздохнула с облегчением. То, что сказала мне на Площади Леона, было сплетнями, не более того.

– Теа, не надо! – повысила голос Сисси. – Я твоя лучшая подруга. Не делай этого.

Несмотря на все свои переживания, я была тронута тем, что она считает себя моей лучшей подругой. Сисси стояла прямо и казалась такой маленькой и хрупкой. Я взяла ее за руку.

– Мне просто нравится там бывать. С Деккой. С мистером Холмсом тоже. Мы разговариваем. Он меня понимает.

– И что он о тебе понимает? – Теперь она стискивала мои пальцы и жалобно на меня смотрела. – Тебя ведь прислали сюда из-за мальчика?

Я кивнула. Я сама ей это говорила. Казалось, это было так давно, как будто в другой жизни. Я тогда только привыкала к Йонахлосси и отчаянно нуждалась в подруге.

– Мистер Холмс не мальчик, – сказала Сисси.

Я отняла руку.

– Я знаю.

Мы помолчали. Если бы я решилась довериться Сисси, я бы спросила у нее, что именно она имеет в виду, о чем она догадывается.

– А как же Дэвид? – спросила Сисси.

– Дэвид? – растерянно повторила я.

Я почти забыла о нем.

Сисси смотрела на меня. Мимо прошли Эва и Гейтс. Я улыбнулась им поверх плеча Сисси.

– Он не… Мне очень жаль.

– О, не извиняйся. Думаю, все было бы намного проще, если бы он тебе нравился. Гораздо веселее. Ты только бывай с нами чаще. – Голос Сисси звучал уже совершенно нормально. – Пожалуйста.

Я уже видела раньше, как Сисси это делает. Она решала, что стычка окончена, и завершала разговор именно таким образом, как будто задувая свечку. У нее был особый дар – она никого не удостаивала ссоры с собой. Но со мной она никогда себя так не вела. В этом не возникало необходимости.

Я до конца дня думала о Дэвиде. Я переходила с места на место, кивала то одной, то другой девочке, осознавая, что я не такая, как они, что у нас с ними разные желания и что я невероятно усложнила свою жизнь без всякой на то необходимости. И я собиралась усложнить ее еще больше. «Но почему? Почему, Теа, почему?» – беспрестанно звенел у меня в ушах мамин голос.

Я знала почему. Я была умной девочкой. Дэвид был мальчиком, и он, как и любой другой мальчик на его месте, напоминал бы мне о Джорджи. С мальчиками было покончено.