Я махнула Сэму, подзывая его к себе, и он подбежал, расхлябанно, как ребенок, болтая руками и ногами.

– Беги за отцом, – сказала я. Вокруг его рта блестела слюна. – Беги за отцом, – повторила я.

Пока Сэм бегал домой, я оставалась с Джорджи одна. Я отвела волосы с его лба. Его кожа была очень горячей, а в волосах запеклась кровь. Сэм ранил нашего кузена прикладом своей винтовки, винтовки, которую он еще ни разу не поднял на живое существо.

Я опустилась на колени и попыталась немного привести его в порядок. Я расправила его рубашку и носовым платком промокнула кровь с губ. Но его рот все равно оставался слишком красным, и поэтому я запрокинула назад его голову и провела платком по его зубам. Когда я все это сделала, он стал выглядеть немного лучше. Я снова убрала прядь волос с его лба. Он дышал, и я не удивилась бы, если бы он открыл глаза и улыбнулся мне, как будто событий прошлой ночи не было. Но если бы он открыл глаза и улыбнулся, я не смогла бы улыбнуться в ответ. Я не смогла бы сделать вид, что ничего не произошло.

Со стороны дома раздался чей-то крик – мамы или тети Кэрри, различить было невозможно. Я заметила винтовку Сэма, которая лежала рядом со мной. На ней было немного крови, и я бездумно вытерла ее о свои бриджи, которые и без того были в крови, и швырнула в сторону, стараясь забросить как можно дальше, но далеко не получилось.

Джорджи по-прежнему лежал без движения, когда появились мой отец и остальные взрослые. Я держала его за руку, и отец на секунду задержал на мне взгляд, прежде чем вытолкнуть из круга, который уже образовали вокруг Джорджи взрослые – мама, отец, тетя и дядя.

Сэм смотрел на меня. Повинуясь внутреннему побуждению, я взяла его за руку, но он ее вырвал. Его глаза остекленели. Казалось, он меня не знает.

– Сэм? – тихо позвала я.

Я пыталась не обращать внимания на взрослых, а сосредоточиться на окровавленном лице брата.

Он мельком взглянул на меня, а потом опустился на корточки, обхватил руками колени и начал раскачиваться взад и вперед. Я присела рядом с ним и положила руки ему на плечи. Он снова посмотрел на меня так, как будто не узнавал. И тут мне захотелось умереть. Я хотела, чтобы Сэм меня ударил винтовкой по голове.

Мама вышла из круга и подошла к нам. Она посмотрела на Сэма, потом на меня, потом снова на Сэма. Она наклонилась и схватила нас обоих за руки выше локтя, как она делала, когда мы были детьми, меня за правую, а Сэма за левую. Как будто мы были одним человеком. Она наклонилась еще ниже, чтобы посмотреть нам в глаза. Это тоже напомнило мне детство.

– Идите к себе, – прошептала она, обдав дыханием наши лица.

Она сильно стиснула наши руки, сквозь тонкую ткань вонзив ногти в кожу, но мы ничего не сказали. Сэм, казалось, вообще ее не замечал, а мама, похоже, не замечала, как странно выглядит Сэм.

– Идите, – снова прошептала она и отпустила нас, одновременно кивком указав в сторону дома.

Сэм встал, и я смотрела на него снизу вверх. Я потерла руку в том месте, где мама держала меня. Сэм пошел прочь. Он покачивался, и его походка была неровной. Но потом он обернулся и уставился на меня. Я отвела глаза.

– Теа, – произнес он. – Теа, Теа, Теа.

Он, как одержимый, твердил мое имя. Он был не в себе.

– Прекрати! – закричала я. – Прекрати сейчас же!

Я зажала уши руками. Когда мы были маленькими, он так делал, желая меня подразнить. Я терпеть не могла, когда он так делал, когда превращал мое имя в серию бессмысленных звуков, нанизанных друг на друга. Я почти забыла об этом. Он не поступал так уже много лет.

И тогда он замолчал и застыл с открытым ртом. Я отчаянно хотела сказать что-то еще, но знала, что все слова будут бессмысленными. Сэм указал куда-то за мою спину. Я обернулась и увидела Саси, который стоял у входа в конюшню. Его бока тяжело вздымались. Я совсем о нем забыла. Я подошла к нему, взяла за повод и погладила по шее. Я смотрела, как скрывается в доме изящная фигура моего брата. Я не могла отвести Саси в конюшню в таком состоянии. У него начались бы колики и он бы умер. Я водила его вокруг манежа, когда вдали показался дядя Джордж, за которым шли остальные взрослые. Он нес на руках своего сына, своего неподвижного, тяжело раненного сына.

– Он умер? – взвизгнула я. – Он умер?

Мама поспешно подошла ко мне. Она остановилась у ограды.

– Нет, – то ли прошептала, то ли прокричала она, – нет, он не умер. Но он ранен. Что случилось, Теа?

Я молчала.

– Теа, – повторила она, и в ее голосе я уловила сочувствие, которого не заслуживала.

Я знала, что могу на него рассчитывать в последний раз. Когда она снова заговорит со мной, ее голос будет уже совсем другим.

Она не могла стоять возле меня вечно, и когда остальные взрослые прошли мимо нас, она присоединилась к ним. Я уткнулась лицом в лоснящуюся шею Саси. Я ощущала лбом его пыльный пот и старалась не смотреть на своего кузена.

Глава двадцатая

Я сидела на кровати с письмом в руке. Меня ожидал мистер Холмс. Я понимала, что, если я задержусь еще дольше, он начнет волноваться.

Я коснулась надписи на конверте. «Теодоре Атвелл, – гласила она. – Конный лагерь для девочек Йонахлосси». Письма, которые присылала мне мать, были написаны на скорую руку, и она никогда не называла меня Теодорой. Она сообщила мне, что собирает все наши вещи, что она, отец и Сэм какое-то время будут жить в отеле, пока не подыщут новый дом, что отец уедет раньше, чтобы заняться организацией своей практики. Полагаю, я радовалась этим письмам и тому, что она готовит меня к новой жизни. Это позволяло мне представить себе их жизнь, живя собственной жизнью здесь, в лагере. Она подразумевала, хотя ни разу не сказала об этом прямо, что я буду жить в этом новом доме в Орландо вместе с ними.

Но конверт, который я сейчас держала в руке, был надписан почерком Сэма. Иногда мне казалось, что Господь со мной играет. До турнира остался всего один день, и вот письмо от моего брата, который не написал мне ни строчки за все время моего пребывания здесь.

Дорогая Теа,

я знаю, что ты хочешь получить от меня письмо, но зачем? К тому времени, как ты это прочитаешь, все, что я напишу, уже устареет. Ты знаешь, что мы переезжаем. У нас все по-старому, только без тебя. Но скоро все не будет по-старому, потому что мы отсюда уедем. В семье, которая будет жить в нашем доме, пятеро детей. Пятеро. Можешь себе это представить? Кто-то из этих детей тебе нравился бы, кто-то – не очень. И это было бы нормально. Отец старается загружать меня работой. Он старается сделать так, чтобы я все время был занят. Теа, я не знаю, о чем писать. Ты сказала, что хочешь получить письмо, но что, по-твоему, следовало бы в нем написать? С Джорджи что-то не так. Мама и папа ничего мне не говорят, но я подслушиваю их разговоры. Это нетрудно. Они считают меня дурачком, который не умеет подслушивать, но дураки они. Папа уже много месяцев повторяет одну и ту же фразу: «С ним что-то не так». Как ты думаешь, что это означает? Ты знаешь, что меня допрашивала полиция? Мне не было страшно, но мама и папа боялись. После твоего отъезда мы ни разу не видели тетю Кэрри и дядю Джорджа. Я думаю, папа встречался с дядей Джорджем, но я не знаю этого наверняка. Мы все оплачиваем. Это мне известно. Дом в Орландо будет меньше. Так говорит мама. Но мы его еще не купили. Они все еще выбирают. Они мне ничего не говорят, но я думаю, что пока мы не можем позволить себе новый дом. Я думаю, им приходится ждать.

Мне здесь скучно. Мне хотелось бы иметь друга.

Твой брат Сэм

Я сложила письмо раз сто, пока оно не перестало складываться. А потом я снова развернула его и просмотрела. Я читала и перечитывала его, пока не запомнила наизусть. Но я этого не хотела. Я бы предпочла, чтобы голос моего брата не засел у меня в голове, как пластинка, бесконечно повторяющая одну и ту же песню. Снова и снова, пока я уже едва не кричала. Но я не хотела кричать. Я хотела плакать. Всхлипывать, как героини романов. Мама солгала. Джорджи не в порядке. Но я хотела ей поверить, и я поверила.

Я не понимала, что означает это его письмо, не считая того, что он одинок и злится. Он не был злым человеком. Именно эта история сделала его злым, изменила его, превратила в совершенно другого мальчика. Я чувствовала себя эгоистичной, мелкой и подлой. Меня отправили туда, где невозможно было чувствовать себя одинокой. А Сэм… Его заставили остаться единственным ребенком в их мире. А Джорджи… Как давно Сэм знает о нем? Как давно он в одиночестве тащит эту ношу?

Я решила, что в своем письме он просит меня вернуться. Сначала я хотела вернуться, но сейчас мне это уже было не нужно. Дома у меня не было будущего.

Я поднялась и достала подаренные мамой серьги из красной бархатной коробочки. Мне было больно их вдевать, но я этого ожидала. Я несколько месяцев не надевала сережек, с тех пор как примерила рубины Сисси. А потом я поспешила через Площадь в Мастерс, где меня ждал мистер Холмс.

– Я хочу подняться на гору, – заявила я. – Как в прошлый раз.

– Хорошо, – согласился он. – Все, что ты захочешь.

Я провела его через дом, и мы вышли на заднюю веранду. Светило солнце, как и в прошлый раз, и я надеялась, что солнечный свет еще будет радовать меня. Я надеялась, что когда-нибудь перестану вспоминать тот день до мельчайших деталей.

Мы поднимались по крутому склону, и мистер Холмс сзади коснулся моего бедра. Я обернулась и улыбнулась ему, но не остановилась. Я понимала, что он хочет знать, почему я молчу. Но ему не о чем было беспокоиться. Я знала, куда хочу прийти. Я знала, что хочу сделать.

С Джорджи это ощущалось как насилие, как что-то, чего нельзя было делать. Над чем мы совершили насилие, я не знала. Но я знала, что Джорджи уже никогда не станет прежним. Я знала это с самого начала. Письмо Сэма только подтвердило то, что я все время подозревала. Стечение обстоятельств. Сначала я думала, что могла бы все изменить, предотвратить трагедию Атвеллов. Существовало множество способов это остановить. Если бы я в тот день не отправилась на верховую прогулку. Если бы я просто возвращалась другой дорогой. Если бы Сэм не пошел на охоту с Джорджи. Если бы я не плакала, как маленькая девочка.