- Я её отвезу. Я знаю, как к ней добираться.

- А можно и мне с вами?

На секунду Влад задумался, после чего уточнил:

- А как она? Нормально? Или…

- Я не понимаю. То есть, вроде, нормально, держится, но… сам понимаешь, она же девчонка. Не реагируют так спокойно девчонки на то, что их любимые женятся на других.

- Тогда останешься здесь. Я сам отвезу – не будем бередить ей сердце нашим видом.

- Как скажешь, может, и правда, не стоит ей видеть, как я счаслива рядом с тобой.

- Счастлива? Любишь меня, говоришь? – в голосе Влада даже за много километров чувствовалась улыбка.

И Света улыбнулась в ответ.

- Люблю.

- И я тебя. Но об этом немного позже. Я уже приехал, уже даже вижу Марину, так что… Не важно. Передай Ябне, что завтра или послезавтра я повезу её домой.

- Передам, и… удачи тебе – почти прошептала последних два слова Света.

- Она мне точно пригодится, - ответил Влад, всё ещё улыбаясь дрогнувшему голосу своей любимой женщины.

Затем они попрощались и мужчина, наконец, заглушил мотор. Не задерживаясь внутри автомобиля, он направился к Марине, тоже увидевшей его ещё издалека. И разговор, который у этих двоих состоится, будет долгим и очень тяжёлым.

И, возможно, он даже не закончится в этот день – растянется ещё на несколько, может, даже недель. Потому что пять лет из жизни не вычеркнешь разом. И не только в годах ведь дело. Но были ещё и чувства, и обещания. Были клятвы, чьи-то мечты. Это всё невозможно сгрести в совочек и разбитым отнести на помойку – оно будет мучить, терзать, будет шептать по ночам рыжей женщине, что, быть может, ещё всё образуется. И она продолжит верить и ждать, будет снова раздражать своими звонками, выворачивать душу слезами и просьбами.

Её не нужны откупные, ей нужен тот, кто откупиться попробует.

Но как бы там ни было, а Влад, как и обещал, и ближайшую ночь, и все следующие проведёт со своей Снегурочкой. В свой дом он вернётся ещё несколько раз только затем, чтобы собрать свои личные вещи. И пусть в этот дом он немало вложил, но отнять его у Марины и Костика мужчина не посмеет.

Какое-то время жена, которая вскоре станет бывшей, будет пытаться надавить на жалость с помощью ребёнка, раз уж не получится воскресить во Владе хоть каплю былой любви именно к ней, но вскоре между Костей и Владом вырастет обледенелый мост. Лишь иногда они станут встречаться где-то на его середине, но эти встречи не будут долгими, зато с каждым разом будут становиться короче.

И когда-нибудь, когда Костя уже совсем вырастет, вообще прекратятся.

Спустя два дня Света провожала Ябне и Влада, который всё-таки сам вёз девушку. Погода стояла удивительно прекрасная – это была весна. Полноправная, весёлая, полногрудая – ей и дела не было в её озеленительных заботах до увядшей девчонки, которая, быть может, и не вернётся в этот город больше никогда.

- Уверен, что успеешь вернуться? – спросила Света у Влада, прильнув к нему и заглядывая в глаза.

- Брось, до нашего отъезда больше двух недель ещё. Конечно, успею!

Ябне уже усадили в автомобиль и она терпеливо ждала, пока сихиртя, оказавшаяся вовсе не такой страшной, как твердили старые родовые песни, но и не обретшая для Ябне совсем уж человеческих черт, и Владислав попрощаются.

Глядя на них, Ябне сожалела, что Хадне тогда, очень давно, так поступила. Владислав рядом со своей Светой казался невероятно счастливым, и Ябне была уверена, что и далёкая праматерь её могла бы быть не менее счастлива, если бы не испугалась, если бы… если бы позволила белому человеку из древнего народа подарить ей свою любовь.

Влад чмокнул Свету в носик.

- Совсем холодный. Мерзлячка. Нет, не мерзлячка, - говорил он, улыбаясь, тихо, ласково в самые губы любимой, - мороженко. Мой холодный сладкий пломбирчик.

- Просто утро ещё раннее, - оправдала Света свой холодный нос. – Вот выйдет солнышко, и растает пломбирчик.

- Э, нет. Марш домой, - тут же, чмокнув ещё раз холодный носик, Влад шлёпнул Свету по попе, подталкивая ко входу в подъезд. – Береги себя, я совсем скоро вернусь.

Глава 15

Три года спустя

В иллюминатор самолёта была видна бескрайняя долина. Она клубилась, сбивалась в комья, менялась. Она до боли, до отчаяния напоминала другую – похожую, только состоявшую из снега, не из облаков.

Ник отвернулся от окна, прикрыл глаза и вцепился в подлокотники до побелевших костяшек – это вовсе не страх летать, ведь его у Ника не было. Мужчина вспомнил, что ждёт его отнюдь не чистый морозный воздух, даривший когда-то ощущение полной свободы. Свободы, от которой хотелось дышать полной грудью. Вот так – делать глубокие вдохи один за другим до боли в лёгких, когда понимаешь, что вобрать мороз и свежесть глубже уже просто невозможно, и всё равно пытаешься сделать это.

Когда понимаешь, что счастлив только потому, что проснулся здесь – вдали ото всех, с кем нет желания видеться, говорить, о ком иногда претит даже думать. Проснулся и знаешь, что выйдешь сейчас за порог, а там – в любую сторону бесконечная красота, потому что других слов для той пустоши не подобрать.

Когда бы Ник не вспоминал холодные места и продрогший насквозь дом, только и питавшийся теплом от огромной, но единственной печи, ни разу не вспоминалось беспокойство, снедавшее тогда от неизвестности и страха. Только счастье, только свобода, только…

Сейчас дома его ждёт опостылевшая Полина. Девочка, так и не ставшая женщиной, застрявшая где-то между «скромная и до приторности хорошая» и «мне можно всё, потому что у меня такой дядя».

Не видеть бы её… Просто никогда больше не видеть бы её.

В начале салона встала стюардесса, на нескольких языках объявила, что они приближаются к Москве, попросила пристегнуть ремни. Ник рвано вздохнул – хоть и не чувствовалось на душе радости от возвращения домой, но и от этих сумасшедших скачек с концертами - в этот раз в Америке, - на которых настаивал Влад, уже тошнило. Бешеный ритм. Ник устал от такого ритма. В Москве не спокойнее, к сожалению. В Москве просто дома, и знаешь, что в семистах километрах пьёт чай и вяжет отцу новый свитер мама. Свитер, который отец никогда не оденет, разве что в тот же день, как мама его закончит, чтобы порадовать её.

В Москве Влад даст отдыху неделю, а потом снова погонит по клубам, по съемкам. В последнем разговоре Влад упоминал, что выбил какую-то роль в новом фильме самого модного ныне режиссёра. Имя, действительно, бьёт по ушам – так и Ник Заревский был на пике после того, как привёл в Россию Евровидение. Но это было, кажется, так давно.

Как же ему хотелось спать! Всю предыдущую ночь он промаялся, потому что почти сразу, как заснул, приснился Сашка. Ник устал от этих снов – они не несли никакой смысловой нагрузки. Ничего ему Сашка не говорил, не просил, не винил даже.

Просто снился в самых разных сюжетах. Иногда это была школа – их старая школа, только события были не настоящими, не прожитыми мальчишками когда-то. Иногда это были будто теперешние дни и Сашка живой…

Пить снотворное Ник не решался, но из-за этой ночи, - да и вообще он, оказалось, не оценил Америки, - внимание рассеивалось, мозги соображали туго – вся надежда на ребят из его группы, что проследят за вещами. Влад со Светкой не поехали – куда им, Светка же только родила. Но эти ребята, его музыканты, хоть новые, но нравились Нику. Шуточки, смех, шум на весь салон от них. Неужели Нику и самому когда-то так свободно и легко веселилось?

А ведь было дело, мучилась Светка с ним когда-то.

Хорошо, что никогда не снится Нику Ясавэй. Сашки с головой хватало. Этих двоих Ник до смерти… Нет, не боялся. Хотел забыть. Ведь чувство вины никуда не ушло – ни перед одним, ни перед другим.

Тело почувствовало, как самолёт пошёл на посадку. Ник подумал, что ему бы только выспаться, а там уж снова наденет маску и впряжётся в работу. Иногда в последнее время, правда, думалось – для чего?

Всё, что Владу был должен, уже отдал. Родителям его деньги не нужны и вовсе. Ему самому их теперь тоже с лихвой, потому как некуда тратить. А некуда, потому что не хочется ничего, только какого-то нереального бы покоя… Свою квартиру Ник продал вскоре после того, как женился, и жили они с женой все эти годы в квартире, которую Полине подарил Велоев. Нику противно было идти туда, но всё, что за свою квартиру выручил, он тогда Владу сразу отдал.

Почти всё – часть попросил Ябне передать. Без Ясавэя ей с матерью тяжело, поэтому ей деньги пригодятся, думал он. С тех пор Ник часто просил Влада через Анура позаботиться о девчонке. Всегда помнил о ней и часть заработанного отдавал по цепочке Влад-Анур-Ябне.

Что там с ней и как она - никогда не спрашивал у Влада. Знать не хотел. Не то, чтобы выбросил её из головы, просто не хотел услышать однажды, что она бросила дом. Или, что заболела. Или, быть может, что Юлия умерла. Много ещё всяких «или», в том числе и что не одна больше Ябне.

Ник не мог себе ответить честно, что пугало его больше: услышать, что она больна, и понимать, что он к ней не приедет, или узнать, что рядом с ней другой мужчина. Как там Ясавэй называл его – Сата?

Наконец, дверь самолёта открыли, и начался постепенный выход пассажиров. Ник не спешил, в город не рвался. Но ему нравилось ощущать твёрдую почву под ногами, нравился гул голосов, потому что они чужие, - не его музыкантов, не Полины.

Шумные залы Домодедово, прощание с ребятами.

- До скорого!

- Давай! Вскоре встретимся!

- А как же! Жду с нетерпением! Только бы выспаться дома.

- А я не устал – здорово было, драйвово! Особенно в Большом яблоке – это вам не угрюмая Россия.

- Так и оставался бы там, зачем вернулся?

- А вот и останусь когда-нибудь! Найду края и перееду. Нужно только найти там занятие денежное.