До рассвета, лежа на чердаке, мы в ту ночь разговаривали. Ему было неловко за ситуацию с Ниной, а мне пришлось признаться, что я чувствовала себя в кругу его друзей старым платьем в гардеробе светской львицы. Попросту говоря, не к месту.

Странные люди. Многие из них надменные, старающиеся казаться идеальными, но совершенно распущенные или гнилые изнутри. Некоторые — откровенно безбашенные. Выскочки, мажоры, пьяницы. Мне было непонятно, как такой парень, как Кирилл, мог вообще с ними находить общий язык.

Парень, который писал мне трогательные записочки, вдохновенно рассказывал о мотоспорте, стоя коленями в луже, фотографировал дождь… парень, который смотрел так смущенно и восторженно, но лишь украдкой в темном зале кинотеатра, сладко пахнущем попкорном и чипсами. Смотрел и тут же отворачивался, боясь, что замечу.

Где это все?

Где мягкий, чуткий, романтичный Кирилл? Такой понятный и прямолинейный. Мужчина со светлым, почти мальчишеским очарованием. Который смотрел не на меня, а внутрь меня, прямо в душу. Который одним лишь взглядом мог оторвать меня от земли, а не возвращал на нее.

Я не узнавала его.

Не узнавала. И это жутко тормозило. Я была просто растеряна. Теперь Кирилла интересовали только развлечения. Да, он всегда был рядом, окружал меня со всех сторон своим присутствием, но его, кажется, только порадовало, что меня вдруг вышвырнули с работы без объяснения причин и лишили единственного источника заработка. Так мы могли проводить с ним еще больше времени вместе.

Каким образом?

Он снял квартиру и уговаривал меня жить вместе. Купил мне смартфон, провез по всем дорогим магазинам, приодел, как куклу. А я только смотрела, не в силах сопротивляться, и не понимала, что творится с моей жизнью. Мечта каждой Золушки сбывалась на моих глазах, а мне все меньше хотелось улыбаться.

Глупо было сопротивляться. Но я чувствовала себя лодкой, качающейся на волнах. Ожидающей, прибьет ли ее к берегу, или разнесет на щепки штормовыми волнами. Не покидало ощущение, что раз за разом крутят один и тот же дешевый фильм. Все — нереальное, люди — актеры, а я — главная героиня, которая в самой важной сцене своей жизни вдруг забыла слова. Дубль два. Дубль три, пятнадцать, тридцать, пятьдесят. Все ожидают, что я исправлю ситуацию, но всех моих способностей хватает лишь на то, чтобы раз от раза нарочито театрально хлопать ресницами.

Больше так не могу.

Что-то точно пошло не так. Но что и когда?

Тревожные звоночки где-то глубоко в душе, они не стихали, день ото дня становились только громче. Рядом был человек, который сходил от меня с ума, который хотел сделать так, чтобы я ни в чем не нуждалась. Заботился, проявлял нежность и терпение. Так что мне еще было нужно? Чего тормозила? Почему изводила его своими отказами? Раз за разом продолжала говорить, что не готова? Отталкивала… Оставалась у него на ночь, но не позволяла зайти так далеко, чтобы мы могли стать одним целым…

Ведь это Он. Тот, кто мне нужен. Тот, кого я…

Замерла у входной двери, прислушиваясь.

Звуки. Шуршание? Стоны? Удары? Что это? Ему плохо?

Судорожно нащупала в кармане ключ, вставила в замочную скважину, повернула, вошла. Точно произошло что-то ужасное. Он упал? Ударился головой? Лежит и просит о помощи? Иногда в моих мыслях взрослый и сильный Иван Гончар представал передо мной беспомощным ребенком, нуждавшимся в защите. Так сильно хотелось помочь ему, облегчить существование хоть немного.

Вот и теперь я, вломившись в его жилище, стояла в узкой прихожей и, затаив дыхание, прикидывала, как можно, не выдав себя, бесшумно выйти обратно из квартиры.

Эти звуки… Их трудно перепутать с чем-то другим. А картинка…

В отражении зеркала, висящего на стене коридора, отражались две обнаженные фигуры, быстро раскачивающиеся на смятой постели. Маргарита, закатившая глаза, протяжно стонущая в такт движениям и комкающая простыни цепкими пальцами. И Иван, склонившийся над ней и накрывший широкой спиной, точно дикий зверь.

Быстрые движения его ягодиц, ее выгнутая на выдохе спина, напряженные кончики пальцев ног. Метания. Страсть. Тяжелое хриплое дыхание. Потная возня на скрипучей кровати. Все увиденное моментально ударило мне жаром в лицо.

О, боже…

Ворвалась к ним без предупреждения…

Тупица! Беги, беги!

И, лихорадочно развернувшись, пулей вылетела прочь. Меня тошнило. Мутило так, что, казалось, сейчас вывернет наизнанку. Шумело в ушах.

— Присядь. Ты чо зеленая вся? — Донеслось откуда-то сбоку.

Обернулась. Та самая девочка-подросток, одетая в обыкновенное для нее рванье, жестом приглашала меня присесть рядом с ней на край скамьи. В ногах у нее крутилась трехногая лохматая дворняга.

Выбора у меня не было. Нужно было сесть и отдышаться, ноги не держали.

— Увидела, что не следовало? Да? — Усмехнулась она, осторожно поглядывая на меня.

— Не твое дело. — Буркнула, бросив на нее короткий взгляд.

Худая, сутулая. Ногти обгрызены под корень, губы обветрены. При легкомдуновении ветерка от девчонки несло табаком и какой-то затхлостью.

— Ты не сердись. — Она уткнулась взглядом в асфальт под ногами и намотала рукав на кисть руки. — Я тогда просто рассердилась, что даже у этого паралитика все в жизни хорошо, а у меня говняно. День такой был.

— Он не паралитик. — Набычилась я, скрещивая руки на груди.

— А чо дергается тогда?

— Иди в задницу. — Отвернулась от нее.

Перед глазами мелькали мушки. Городская пыль противно щекотала горло.

— Ладно-ладно, крутышка. Не пыхти. Извини, если… обидела. — Истоптанные чуни девочки прочертили невидимые линии на разогретом асфальте. — Батя, что ли, твой?

— Нет.

— Я думала, что батя. Хоть и не видела тебя раньше здесь. Похожи вроде. — Зыркнула на меня, покачала головой. — Только не говори, что он — мужик твой.

— Нет.

— Ну, ладно. А то ты пришла, а он с этой бабой. — Она довольно хрюкнула.

— Ты бы закрыла уже рот.

Девчонка тяжело выдохнула.

— Курить будешь?

— Нет.

— Не умеешь? — С издевкой.

— Отвали.

— Да по тебе просто видно. Без обид.

Я уронила лицо в ладони. Перед глазами все еще стояла неприятная картина.

— Она приходит к нему время от времени.

— Кто? — Я удивленно обернулась.

Девчонка, по-пацански зажав сигарету зубами, прикуривала.

— Баба эта. — Щелкнула зажигалкой. — Фифяфтая.

— Да?

— Угу. — Из ее рта вырвался тонкий дымок. — Много лет уже.

У меня глаза на лоб полезли. Они же с Иваном с молодости знакомы. У нее — семья. Он — один. Как долго все это продолжается? Что если… всю жизнь? Но тогда зачем ему такие отношения?

— Много лет?

— Не знала? — Девчонка оглядела меня с ног до головы. — Сколько себя помню. Ходит. В основном в обед. Чтобы по-быстрому.

Она довольно растянула лыбу.

— Хм. Ясно.

Трехлапая собака активно завиляла хвостом.

— После этих встреч ему всегда лучше. — Задумчиво произнесла собеседница.

— Что? — Уставилась на выбритый над ее виском узор.

— Не дергается. — Кивнула в подтверждение своих слов. — Совсем. Даже на нормального мужика похож становится. Не то, что те, которые, — ее рот скривился, точно от боли, — к моей обычно мамке ходят. Алкаши.

— А…

— Ага. — Она указала кончиком сигареты на окно на втором этаже. Синие грязные шторы, облупившаяся краска на раме. — Если у меня не выходит раздобыть капусты на вокзале, ей приходится брать клиентов. — Усмехнулась. — А мне ошиваться здесь, на улице.

Мне вдруг стало не по себе.

— Это ты меня ограбила, да? — Тяжело вздохнула, сверля взглядом девчонку.

Та устало опустила плечи.

— Просто когда я проснулась, увидела эту собаку. Теперь она везде с тобой. Значит, это была ты.

— Орать будешь? — Посмотрела на меня виновато девчонка.

— Нет.

Не этот ее поступок, меня бы здесь не было. Да и поздно, наверное, устраивать скандал. Значит, ей эти деньги были нужнее.

— Отдавать все равно нечем. — Предупредила она. — Мать все пробухала.

— Несладко тебе.

— Есть маленько. — И примирительно тряхнула сигаретой. С таким жестом обычно пьют «за ваше здоровье».

— Не обзывай его больше, ладно?

— Кого? Твоего этого? — Девчонка пару раз дернула плечом, заставив меня неодобрительно нахмуриться.

— Да.

— Без бэ. — Наверняка, это означало согласие. — Больше не буду.

— Он нормальный. Как и мы. Просто его мозг… работает немного по-другому. Дядя Ваня, он хороший. Он меня спас.

— А, ладушки. Вон, кстати, — махнула в сторону подъезда, — и женщина-паровоз. Кончила, видать.

— Почему паровоз? — Спросила, вставая.

Маргарита Сергеевна, поправляя на ходу юбку, направилась вдоль по дороге. Видимо, на работу спешила.

— Гудит потому что. — Заржала девчонка. — Аж стекла дребезжат. — И задвигалась, изображая неприличные движения и стоны. — У-у-у!

Я побежала вслед за женщиной, почти догнала, когда крикнула ей в спину:

— А вы его любите?

Маргарита Сергеевна не сразу поняла, кому предназначались эти слова. Дважды обернулась прежде, чем остановиться.

— Это ты… Юлиана? — Ее лицо украшал свежий румянец. Пальцы торопливо забегали по лацканам пиджака.

— Вы любите его? — Едва сдерживая волнение, спросила я.

И кивнула в сторону подъезда.

На ее круглом лице обозначились морщинки.

— Не поняла… — Женщина принялась теребить в руках сумку.

— Просто ответьте. Вы любите Ивана?

Меня лихорадило.

Маргарита Сергеевна собралась что-то ответить, набрала больше воздуха в легкие, встрепенулась… Затем просто выдохнула, расслабила мышцы лица и вымолвила тихо: