— Тогда в чем же? — Эдвин выпрямился и отступил от нее на шаг.

— Я… я… это неправильно, — наконец выдавила она из себя, наблюдая, как меняется выражение его лица в свете факелов.

На какой-то миг на его лице отразилось смущение, и вдруг он накрыл обеими руками ее щеки.

— Ты невинна? — недоверчиво спросил он.

Мэдселин уязвило такое сомнение в ее добродетели. Она оттолкнула его.

— Разве в это так трудно поверить? — Отбросив волосы с лица, она тщетно попыталась привести себя в порядок, не обращая внимания на многозначительное молчание Эдвина.

— Сколько тебе лет? — наконец спросил он. В голосе его уже не было ни страсти, ни раздражения.

— Двадцать шесть. А что? — Она была смущена, и вопрос ее прозвучал резко.

Эдвин нежно взял ее руки в свои, не обращая внимания на попытки Мэдселин освободиться.

— Ты целуешься как женщина. — Повернув ее руки к себе, он поцеловал каждую ладошку посередине. — Мне трудно поверить, что твой жених не… — Он не закончил фразу.

— Ги — настоящий рыцарь, и он никогда даже не думал о подобном, — надменно произнесла она. «Но он никогда и не целовал меня так, как Эдвин, но лучше я не стану об этом задумываться». — Я уверена, что множество женщин сделали бы все, что он захотел. Но ему не пришло бы в голову опрокидывать свою жену в лесу.

— А-а! — сводящим с ума голосом ответил он и наклонился, чтобы поднять ее упавшую маску. — Значит, вы предпочитаете, чтобы ваш муж опрокидывал в лесу девок, а не вас?

Почему-то Мэдселин не могла представить себе, что она занимается тем же с Ги, не важно, в лесу или на супружеском ложе. Просто ей это казалось недопустимым.

— У нас совершенно неподобающий разговор. Вы отведете меня назад, в крепость?

Это прозвучало больше как команда, а не просьба, однако Эдвин воздержался от дальнейших слов. Он молча передал ей маску и пошел впереди нее к крепости.

Мэдселин посмотрела ему в спину и только потом пошла за ним. Его вопрос, вернее, ее собственная реакция на него слишком взволновала ее. «Всякий раз, когда Эдвин заводит разговор о Ги, я чувствую себя неловко, и это раздражает меня».

Запахнув плотнее плащ, она поспешила вслед за Эдвином.

Глава десятая

Мэдселин поглядела на стоявшую перед ней миску с серой комковатой кашей и тяжело вздохнула. Бросив взгляд на белое, как сыворотка, лицо Эммы, она решительно положила ложку в миску и подошла к горничной. Они собрались позавтракать в комнате Мэдселин, поскольку зал до сих пор отмывали после праздничного пира. Воспользовавшись случаем, Мэдселин как бы ненароком поинтересовалась здоровьем пожилой женщины.

— Меня словно мул лягнул в голову, — мрачно пошутила Эмма и многозначительно приложила свои пухлые пальчики ко рту.

— А ты помнишь, что случилось? — рискнула спросить Мэдселин. Не было и речи о том, что Эмма может помнить или начисто забыла, но Мэдселин лучше было начать допрос с этого.

— Ну, разумеется, я помню, — дерзко ответила Эмма. — Быть под мухой еще не означает потерять разум.

— А что Ульф? — «Раньше или позже ей придется рассказать мне об этом», — подумала Мэдселин.

— Ульф? — Глубокая морщина пролегла по лбу Эммы. — Что вы хотите этим сказать?

— Ну… — нерешительно начала Мэдселин. — Кажется, ты… начала видеть его в ином свете.

— Да-а, — несколько настороженно допустила Эмма. — Это так.

Обеспокоившись довольно нерешительным ответом горничной, Мэдселин продолжала наступать:

— Значит, ты помнишь, как танцевала с ним? А я-то думала, что он просто саксонский верзила, олух?

— Да, мне так раньше казалось, — сварливо подтвердила Эмма.

— А что изменилось? — Вот это новость! В ожидании ответа Мэдселин не сводила с Эммы глаз.

Эмма пожала своими пухлыми округлыми плечами, однако Мэдселин заметила, что глаза у нее светились.

— Это было в ночь, когда умерла леди Изабелла. Вы были с ней, а я внизу, помогала управиться с мальчиками, как вы и просили. Бедняжки понимали, что наверху что-то происходит, но не могли понять, что именно.

При воспоминании о той ночи на лицо Эммы легла тень.

— Это сделал маленький Шарль. — Эмма нервно мяла край своей туники. — Как только в зал пришел Ульф, он бросился к нему и расплакался. Ульф что-то сказал Джоанне и кивнул. — Она всхлипнула, словно эти воспоминания все еще доставляли ей боль. — Ну, потом он сел на стул и поманил Шарля и Бенедикта, чтобы те взобрались ему на колени, так сделал бы отец. Он рассказал им все, этим бедным крошкам, и они просто выплакали себе глазки. Мне никогда не забыть этого зрелища. Огромный мужчина, он не стеснялся плакать перед женщинами. В конце концов, мы тоже разревелись.

Мэдселин представила себе все это, и у нее комок застрял в горле. Она была рада, что именно Ульфа попросила рассказать мальчикам о смерти их матери.

— Джоанна говорит, он одинок. — Мэдселин проследила за реакцией Эммы.

На это женщина лишь улыбнулась доброй таинственной улыбкой.

— Да, но я припоминаю, что прошлой ночью вызвала на его лице небольшую улыбку.

Мэдселин рассмеялась.

— Да, это вполне похоже на правду. Однако он не улыбался, когда вернулся в зал после того, как выводил тебя на прогулку.

— Да. Наверное, он думал о ней, — вздохнула Эмма. Карие глаза ее заблестели от непролитых слез.

— О ней? — Мэдселин ни разу не видела Ульфа с другой женщиной.

— О его второй жене, Мари. Ее нет в живых уже десять лет. Каждый раз в День всех святых он идет к озеру и беседует с ней.

Вот об этой черте Ульфа Мэдселин никогда не догадывалась.

— Я не видела его у озера.

— А вы тоже ходили туда? — потрясенно прошептала Эмма.

— Эдвин Эдвардсон тоже был там. Он предложил мне свою защиту.

Смешок сорвался с плотно сжатых губ Эммы.

— Судя по тому, как этот человек смотрит на вас, я удивляюсь, как вы вообще добрались до дому.

Мэдселин помешали обдумать подходящий ответ: кто-то громко поцарапался в дверь. Это была Джоанна.

— Ульф велел принести вам это, — тихо сказала она Эмме. — Сказал, что это поможет вам поправиться. — Она осторожно поставила кувшинчик с отвратительно пахнувшей жидкостью перед Эммой и подбадривающе кивнула, чтобы та выпила. — Когда тошнит, это очень помогает, — убежденно добавила она.

Мэдселин посмотрела на ее пылающие щеки и радостную улыбку. «Гирт явно оказывает на Джоанну благотворное воздействие». Теперь она поняла, как ошибалась, пытаясь приписать эти признаки благополучия Джоанны заслугам Эдвина.

Эмма без колебаний выпила снадобье. И только несколько часов спустя они смогли продолжить разговор.


Эдвина нигде в крепости не было видно, и Мэдселин вздохнула с облегчением.

Чем больше она думала о том, что случилось, тем в большее замешательство приходила. «Эдвин всегда раздражал меня и был со мной резок. Но теперь его поведение изменилось. Он улыбается, при случае поддразнивает и вообще относится ко мне гораздо нежнее, чем раньше. А что же я сама? Изменилось ли мое отношение к Эдвину? Да, — наконец призналась она. — В моих глазах он больше не простой крестьянин-головорез. Он уважаемый управляющий моего родственника, которому тот доверяет, он уверенно и разумно управляет крепостью. Исполняя свой долг, мужчины всегда ворчат на того, кто требует от них бдительности и дисциплины. Похоже, никого не возмущает, что Эдвин скорее англичанин, чем нормандец».

С первым пением петуха наступил холодный и серый ноябрьский рассвет. День всех святых по традиции считали началом приготовлений к зимним месяцам. Судя по шуму, доносившемуся из амбаров, убой скота был в самом разгаре, и Мэдселин решила, что сейчас ей лучше избежать зловония, страха и вида свежей крови.

Большинство крепостей могли пережить долгие холодные зимние месяцы, забив основную часть своего скота. Ведь его все равно нечем было кормить зимой. И все же Мэдселин не могла отделаться от мысли, что это страшная расточительность. «Говядину можно засолить в бочках, а шкуры превратить в мягкую кожу. И ничего бы не пропало зря». Двор крепости был заполнен женщинами, которые тащили ведра с молоком или корзины с выстиранным бельем, повсюду квохтали куры, среди мусорных куч рыскали собаки. Мэдселин мысленно отметила, что кучи надо будет убрать, иначе они начнут невыносимо смердеть, к тому же она испытывала отвращение к крысам, всегда прибегавшим на зловоние. Крик, донесшийся с дозорной башни, заставил ее остановиться и обернуться.

— Приближаются всадники!

Минуту-другую Мэдселин отчаянно пыталась сообразить, кем могли быть эти всадники, но потом бросила безуспешную борьбу и торопливо пошла в крепость. «Кто бы там ни был, мне надо убедиться, что зал приведен хоть в какой-то порядок и что всех пьяниц, отсыпавшихся после попойки, выставили оттуда вон».

— Генри Орвелл просит разрешения войти, миледи. — Страж стоял навытяжку, пока Мэдселин переваривала это сообщение. Холодная мучительная боль пронзила ей внутренности.

— Сколько с ним людей?

Солдат моргнул, прикидывая в уме число всадников.

— Еще шесть. И все солдаты, миледи. Кивнув, Мэдселин окинула взглядом зал и нашла, что он в достаточно терпимом состоянии. Сама закопченность этого зала каким-то непостижимым образом действовала успокаивающе. Приказав принести эль и вино, она подошла к очагу и вытянула руки над пламенем. Пальцы у нее превратились в ледышки, ей было страшно. «Многое будет зависеть от того, как я справлюсь с этой ситуацией. Похоже, Орвелл столь же опасен, сколь обворожителен, и если он заподозрит, что я догадываюсь о его деятельности, то нанесет опустошающие набеги на земли де Вайлан. Он считает, что я ничего не подозреваю и в то же время буду для него полезной, как и Бронвен». Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, Мэдселин вздернула подбородок и принялась думать об Изабелле.