– Как ты получила эту рану, милая? – спросила я как можно более спокойным тоном. – Вот, выпей-ка.

– Граната, – шепнула она, отвернув голову, чтобы не смотреть на руку.

Я поднесла чашку с разбавленным бренди к ее губам, и она принялась пить.

– Она… он поднял ее, – произнес низкий, задыхающийся голос у моего локтя – вернулся второй солдат. – Бомба подкатилась к моим ногам, а он… она подняла ее.

Лицо мужчины страдальчески исказилось. Девушка повернула к нему голову.

– Она из-за тебя вступила в армию, верно? – спросила я.

Предплечье придется отнять – ниже локтя уже нечего спасать, а оставлять как есть значит обречь девушку на смерть от заражения крови или гангрены.

– Вовсе нет! – обиженно воскликнула девушка. – Фил… – она глубоко вздохнула и посмотрела в сторону деревьев, где Дотти занималась «зеленым мундиром». – Фил хотел, чтобы я… пошла с ним… в лагерь лоялистов… как помощница… я не пошла.

Она потеряла много крови, и теперь ей не хватало кислорода. Я вновь налила в чашку бренди с водой. Девушка выпила, захлебываясь. Она еще покачивалась, но уже выглядела бодрее.

– Я патриотка! – заявила она.

– Я пытался заставить ее вернуться домой, мадам! – выпалил мужчина. – Но там за ней некому присматривать. – Его рука замерла у спины девушки – если она начнет падать, он ее поймает.

– Понятно. А это твой брат? – я кивнула в сторону деревьев, где Дотти поила «зеленого мундира».

У девушки не хватило сил кивнуть, но в знак согласия она на миг прикрыла глаза.

– Ее отец умер сразу после битвы у Саратоги, – с несчастным видом сообщил мужчина.

Бог мой, да ему же лет семнадцать, а девушка выглядит на четырнадцать, хотя наверняка старше.

– Филипп ушел еще раньше, он поругался с отцом, когда присоединился к «Зеленым Скиннера». Я… – мужчина умолк и коснулся волос девушки.

– Как тебя зовут, милая? – Я ослабила жгут, чтобы посмотреть, поступает ли кровь к локтю. Кровь поступала. Может, удастся сохранить сустав.

– Салли… Сара, – широко открыв глаза, шепнула девушка бескровными губами.

Мои пилы для ампутации в церкви у Дензила, но я не могла отправить туда девушку. Я однажды заглянула в церковь и чуть не потеряла сознание от густого запаха крови и экскрементов – а еще больше от атмосферы ужаса и боли и звуков, как на бойне.

По дороге снова шли раненые. Кому-то придется о них позаботиться. Впрочем, я не сомневалась кому. И Рэйчел, и Дотти морально готовы ко всему и вполне могли командовать удрученными людьми. Рэйчел научилась этому за месяцы, проведенные в Вэлли-Фордж, а Дотти просто привыкла к тому, что окружающие будут делать все, сказанное ею, аристократкой. Обе девушки излучали уверенность, и я гордилась ими. К тому же они отлично ладили друг с другом – наверняка лучше, чем хирурги и их ассистенты там, в церкви, – хотя последние делали свое кровавое дело с завидной быстротой.

– Дотти! – крикнула я и кивнула головой, подзывая ее.

Она поднялась и, утерев лицо фартуком, направилась ко мне. Глянула на Сару, на лежащие на траве тела, а потом обратила на меня взгляд, в котором мешалось любопытство, страх и отчаянное сочувствие. Значит, брат Сары уже умер или скоро умрет. Я чуть отодвинулась, давая Дотти увидеть раненое предплечье девушки. Дотти побледнела и тяжело сглотнула.

– Дотти, разыщи Дензила и попроси его принести мою дугообразную пилу и малый расширитель.

При слове «пила» Сара и ее спутник ахнули.

– Все будет хорошо, Салли, – взяв ее за здоровую руку, убежденно сказал мужчина. – Я женюсь на тебе! Мне все равно. Я имею в виду твою… твою руку.

Он сглотнул. Я поняла, что ему тоже нужно попить, и протянула фляжку.

– Черта с два, – сказала девушка. Ее глаза чернели на бледном лице, словно угли. – Я не хочу… чтобы на мне женились… из жалости… черт побери… или вины. Ты мне… не нужен!

У мужчины вытянулось лицо. От удивления, должно быть, или обиды.

– А как ты собираешься жить? – вознегодовал он. – У тебя же ничего нет, кроме этого мундира! Ты… ты… – От избытка чувств он ударил кулаком по бедру. – Ты даже не можешь быть шлюхой – с одной-то рукой!

Она пристально посмотрела на него, дыша тяжело и глубоко. Потом вдруг кивнула и повернулась ко мне.

– Как вы думаете, армия должна… выплачивать мне… пенсию?

К нам спешил Дензил, забрызганный кровью, но сосредоточенный и с ящичком хирургических инструментов. Я бы душу продала за настойку опия.

– Полагаю, должна. Молли Питчер же выплатят, так почему бы не тебе?

Глава 78

Не в том месте, не в то время

Уильям осторожно ощупал челюсть, радуясь, что Тарлетону удалось ударить его в лицо всего один раз и этот удар пришелся не в нос. Зато досталось ребрам, рукам и животу, одежда испачкалась, а рубашка порвалась, но стороннему человеку не понять, что он подрался. Скорее всего, никто ничего не заметит, если только капитан Андре не упомянет депешу в Британский легион. Да и у сэра Генри дел по горло, даже если верна хотя бы половина того, о чем Уильям слышал во время пути.

Возвращавшийся в лагерь раненый капитан рассказал, что видел сэра Генри. Тот командовал арьергардом, возглавлял нападение на американцев и подобрался к ним так близко, что его чуть не схватили. У Уильяма сердце загорелось – ему нравилось участвовать в подобном. Что ж, он хотя бы не сидит в палатке…

До отряда Корнуоллиса оставалась миля, когда Гот вдруг потерял подкову. Выругавшись, Уильям спешился и принялся за поиски. Подкову он нашел, но два гвоздя выпали, и вряд ли теперь получится приколотить подкову каблуком.

Уильям сунул подкову в карман и огляделся. Кругом полно солдат, а на той стороне ущелья у моста стоял отряд гессенских гренадеров. Уильям осторожно повел Гота по мосту.

– Эй! Где сейчас наш кузнец? – окликнул Уильям по-немецки ближайшего солдата.

Мужчина равнодушно посмотрел на него и пожал плечами.

– Zwei Kompanien hinter uns kommen Husaren! – прокричал один из солдат, указывая за мост. «Там два отряда гусар на подходе!»

Уильям поблагодарил его и повел Гота в жидкую тень хилых сосенок. Повезло. Не придется весь путь вести его в поводу, можно подождать, пока кузнец с повозкой доберется сюда. Но задержка все равно раздражала. Каждый нерв натянут словно струна; Уильям по привычке коснулся пояса, на котором раньше висело оружие. Издалека доносились мушкетные выстрелы, но ничего не видно. Местность напоминала гармошку – луга внезапно переходили в лесистые ущелья, и так повторялось много раз.

Уильям вынул платок, такой влажный, что лицо им можно было не вытереть, а обтереть. От ручья, находившегося футах в сорока внизу, веяло прохладой, и Уильям подошел ближе, надеясь немного охладиться. Отпил теплой воды из фляжки. Хотелось напиться из ручья, но даже если он спустится к воде по крутому склону, обратно ему придется неуклюже карабкаться, да и кузнеца так можно упустить.

– Er spricht Deutsch. Er gehört! – прошипел кто-то.

«Он говорит по-немецки. Он слышал!» Гренадеры время от времени разговаривали друг с другом, Уильям не обращал на них внимания, но эти слова расслышал и обернулся посмотреть, о ком говорят солдаты. Рядом с ним вдруг оказались двое гренадеров. Один из них нервно усмехнулся, и Уильям замер.

Еще двое стали между ним и отрядом.

– Что такое, что вы делаете? – резко спросил Уильям.

Дюжий гренадер сделал постное лицо и ответил:

– Verzeihung. Ihr seid hier falsch.

Что значит – он оказался в неправильном месте?.. Но прежде чем Уильям успел что-либо сказать, гренадеры накинулись на него. Он толкался, пинался, брыкался, но ему заломили руки за спину, а дюжий гренадер повторил «прости» и с тем же постным выражением лица ударил по голове камнем.

Сознание Уильям потерял только после того, как упал на дно ущелья.

* * *

Здесь чертовски много сражаются – вот и все, что мог сказать Йен об этой битве. Солдаты – американцы в основном – много двигались, и стоило лишь им столкнуться с «красными мундирами», как тут же завязывалась яростная схватка. Но местность была неровной, и войскам редко удавалось сойтись в бою большим количеством.

Йен объехал стороной несколько отрядов английской пехоты, залегших в засаду; за этим авангардом обнаружилось довольно много англичан, а над ними реяло несколько полковых знамен. Если подобраться ближе и попробовать рассмотреть их, то, быть может, получится узнать, кто командует англичанами…

Левая рука ныла, и Йен отрешенно потер ее. Рана от топора зажила, хотя бугрящийся шрам еще болел, когда его касались. Рука действовала еще не в полную силу, и после выстрела в индейцев мышцы дрожали и подергивались, а где-то у самой кости возникло жжение.

– Лучше больше так не делать, – шепнул Йен Ролло – и лишь тогда вспомнил, что пса здесь нет.

Однако рядом с ним все-таки был разведчик-индеец. Буквально в двадцати ярдах от Йена сидел на невысокой тощей лошаденке и задумчиво смотрел на него воин из племени абенаки: выбритую голову от виска до виска украшает черная полоса, в ушах покачиваются длинные серьги из ракушек.

Поглядывая на него, Йен развернул лошадь в поисках укрытия. Основная часть английского войска расположилась на открытом лугу ярдах в двухстах отсюда, но невдалеке виднелись заросли орешника и тополиная роща, а в полумиле за спиной Йена – большое ущелье. Оно может стать ловушкой, но если он доберется туда раньше, то попробует там спрятаться.

Йен резко пришпорил кобылу, и та сорвалась в галоп. У густого кустарника Йен заставил ее свернуть влево – вовремя: мимо пролетело что-то тяжелое и упало в кусты. Копье? Томагавк? Не важно. Главное, что тот, кто его бросил, остался без него. Йен обернулся. Из рощи на другой стороне выехал еще один абенаки и с громким криком поскакал наперерез, а ему ответили такие же – охотничьи – крики. Индейцы увидели добычу.