И правда, не Джейми. Снизу медленно выплыл оловянный поднос, на котором теснились тарелка с какой-то едой, миска с кашей и глиняная кружка с чем-то дымящимся – вряд ли это чай, но и кофе оно не пахнет. Потом показалось сияющее личико Анри-Кристиана – он держал поднос на голове.

Затаив дыхание, я дождалась, когда Анри-Кристиан сойдет с лестницы и с церемонным поклоном вручит мне поднос, и зааплодировала.

– Merveilleux![55] – похвалила я.

– Фелисити тоже хотела попробовать, но она пока не может идти с полным подносом, разливает, – с гордой улыбкой сказал он.

– Ну, этого нам не нужно, правда? Спасибо, солнышко. – Подавшись вперед, я поцеловала Анри-Кристиана в пахнущий дымом и типографской краской висок и взяла кружку. – Что это?

Он с сомнением посмотрел на нее и пожал плечами.

– Что-то горячее.

– И правда. – Я обхватила кружку ладонями. Прошлой ночью на чердаке было тепло – день тогда выдался жарким, – но сегодня ночью дождь шел почти не переставая, и через прорехи в крыше тянуло холодом. Под ними стояли четыре или пять емкостей, и звонкая капель воды звучала симфонией. – А где Grand-père?[56]

Анри-Кристиан вдруг густо покраснел, плотно сжал губы и яростно затряс головой.

– Что такое? Это тайна? – удивилась я.

– Не смей говорить ей! Grand-père велел молчать! – пронзительно крикнула из магазина Джоан.

– Сюрприз, значит? – Я улыбнулась и посоветовала: – Тогда лучше спустись и помоги маме, чтобы случайно не выдать тайну.

Анри-Кристиан захихикал, зажав ладошками рот, потом поднял руки над головой и резко подпрыгнул. Кувыркнувшись через голову, он ловко приземлился на руки и прошагал так до самой лестницы, для равновесия дрыгая в воздухе маленькими ножками. У меня сердце ухнуло в пятки, когда Анри-Кристиан подошел к краю – вдруг он решит спуститься по лестнице на руках? Однако он снова кувыркнулся и осторожно приземлился на верхней ступеньке, а потом со смехом запрыгал вниз, словно белка.

Улыбаясь, я бухнулась на разворошенную постель. Мы спали на охапке старой соломы из конюшни, от которой прямо-таки разило Кларенсом. Солому покрывали наши влажные от дождя плащи, простыня и ветхое одеяло. Джоан и Фелисити дали нам одну из своих перьевых подушек, а сами улеглись вдвоем на второй. Я прислонилась к стене и поставила поднос на бочонок из-под порошковой печатной краски. Вокруг лежали кипы бумаг, прикрытые от дождя промасленной тканью: еще не прошедшие через печатный станок чистые листы или брошюры, плакаты и книги без переплета – их ждали магазин и переплетчик.

Марсали ушла из магазина в жилую часть дома и громко выговаривала Анри-Кристиану. Больше никого из мужчин в доме, похоже, не было: Фергус и Жермен, вероятно, ушли развозить на Кларенсе утренний тираж сатирической газеты «Онье», которую Фергус и Марсали начали печатать еще в Северной Каролине.

Вообще-то «Онье» выходила раз в неделю, но на моем подносе лежал номер, выпущенный специально к сегодняшнему дню. На первой странице красовалась огромная карикатура, изображавшая английскую армию в виде стаи тараканов. Они наводнили Филадельфию, волоча за собой потрепанные флаги и плакаты с пустыми угрозами. Огромная туфля с пряжкой и надписью «генерал Вашингтон» давила отставших тараканов.

В тарелке с кашей таял большой шар бледно-желтого меда. Я смешала его с кашей, плеснула немного сливок и с наслаждением принялась за еду – и за чтение заметки о скором приходе генерала Арнольда, назначенного военным губернатором Филадельфии. В статье также восхвалялся его боевой опыт и подвиги под Саратогой.

Поежившись, я отложила газету. Сколько еще ждать? Когда это случится? Похоже, обстоятельства вынудили – то есть еще вынудят – генерала Арнольда стать из патриота предателем гораздо позже. Однако точной даты я не знаю. Впрочем, это не важно. Я все равно ничего не смогу изменить. И задолго до того, как это случится, мы уже будем в безопасности, восстанавливать наш дом и нашу жизнь в Ридже. Джейми жив. Все будет хорошо.

Внизу зазвенел дверной колокольчик, возбужденно загалдели выбегающие из кухни дети. Мягкий рокочущий голос Джейми пробился сквозь какофонию приветственных возгласов.

– Па! Что ты сделал? – поразилась Марсали.

Встревожившись, я выкарабкалась из своего гнезда, на четвереньках подползла к отверстию в полу и посмотрела вниз. Посреди магазина в окружении восхищенных детей стоял Джейми с перекинутым через руку плащом. На его распущенных волосах мерцали дождевые капли… а одет он был в темно-синий с желто-коричневой отделкой офицерский мундир Континентальной армии.

– Иисус твою Рузвельт Христос! – воскликнула я.

Джейми задрал голову и посмотрел на меня взглядом нашкодившего щенка.

– Прости, саксоночка, мне пришлось это сделать, – виновато сказал он.

* * *

Джейми поднялся на чердак и втянул за собой лестницу, чтобы дети не увязались за ним. Пока я быстро одевалась – по крайней мере, пыталась быстро одеться, – он рассказал мне о Дэне Моргане, Вашингтоне и остальных генералах Континентальной армии. И о грядущем сражении.

– Саксоночка, мне пришлось это сделать. Прости, – снова извинился он вполголоса.

– Знаю. Я… ты… прости и ты меня.

Я пыталась застегнуть с десяток маленьких пуговок на лифе платья, но руки тряслись, и пуговки выскальзывали из пальцев. Оставив тщетные попытки, я вынула расческу из сумки, которую Джейми принес из дома на Каштановой улице.

Хмыкнув, Джейми забрал у меня расческу, швырнул ее на постель и крепко обнял меня. Я уткнулась лицом ему в грудь. Жесткая ткань его нового мундира пахла краской индиго, ореховой скорлупой и сукновальной глиной. Я тряслась, никак не могла унять дрожь.

– Поговори со мной, a nighean, – шепнул Джейми в мои спутанные волосы. – Я боюсь и не хочу сейчас ощущать себя одиноким. Поговори со мной.

– Ну почему ты вечно во всем этом участвуешь?!

Джейми засмеялся, но голос его дрожал: похоже, не только я сейчас волнуюсь.

– Я не один такой, – сказал он и погладил меня по голове. – Тысячи или даже больше мужчин готовятся к войне так же, как я, не желая того.

– Знаю. – Мое дыхание немного выровнялось, я повернула голову, чтобы вздохнуть, и внезапно расплакалась. – Прости, я не хотела… Я не хотела ус… усложнять тебе все. Я… я… ох, Джейми, когда я узнала, что ты жив… я так захотела вернуться домой. Вернуться домой с тобой вместе!

Джейми лишь крепче обнял меня. Он молчал, не в силах произнести ни слова.

– Я тоже этого хочу, и однажды мы вернемся домой, a nighean. Обещаю, – наконец шепнул он.

Внизу дети бегали из кухни в магазин и обратно, Марсали пела гэльскую песенку и делала свежую типографскую краску из лака и сажи. Открылась дверь, и вместе с Фергусом и Жерменом в магазин ворвался свежий, влажный воздух. Голоса мужчин влились в веселую мешанину звуков.

Мы стояли, обнимаясь и обретая утешение в семье, которая сейчас находилась внизу, и тоскуя по остальным, кого мы, быть может, больше никогда не увидим… Мы дома – и вместе с тем бездомные, балансируем на грани опасности и неуверенности. Но мы вместе.

– Даже и не думай, ты не пойдешь на войну без меня! – выпрямившись и шмыгнув носом, твердо сказала я.

– Мне это и в голову не пришло, – серьезно заверил он.

Джейми потянулся было, чтобы вытереть нос о рукав, но на полпути замер и беспомощно посмотрел на меня. Я засмеялась – голос мой дрожал, но все же это был смех – и дала ему платок, который машинально сунула за лиф, когда одевалась. Дженни тоже всегда так делает.

– Сядь, я расчешу тебя и заплету косу. – Сглотнув, я подняла расческу.

Утром он вымыл голову: влажные волосы были чистыми, мягкие рыжие пряди холодили мои пальцы и пахли странно – французским мылом с ароматом бергамота. Он даже на миг перебил запах пота и капусты, который окружал меня всю ночь.

– Где ты мылся?

– В доме на Каштановой улице. Сестра заставила. Заявила, что генерал не должен вонять, как протухший обед, когда в доме есть ванна и полно горячей воды.

– Она так и сказала? Кстати, насчет Каштановой улицы… Как там его светлость, герцог Пардлоу?

– По словам Дженни, он ушел еще до рассвета. – Джейми наклонил голову, чтобы мне было легче заплести косу. – Со слов Йена, Денни Хантер признал, что герцогу полегчало, – он ведь выпил полную флягу твоего волшебного зелья. Миссис Фигг вернула его светлости брюки – крайне неохотно, насколько я понял, – и он ушел.

– Куда?

В волосах Джейми прибавилось седины. Жаль, я тогда была не с ним и не видела, как она медленно, день за днем, прибывает.

– Йен не спросил. Зато он сказал, что миссис Фигг сообщила герцогу имена некоторых лоялистских друзей лорда Джона, которые могли еще оставаться в городе. Его сын тоже остался в этом доме, так ведь? Не волнуйся, саксоночка. Его светлость из тех, кого трудно убить. – Он повернулся и улыбнулся мне.

– Ну-ну. Как говорится, рыбак рыбака видит издалека, – съязвила я и не стала спрашивать, зачем Джейми пошел в дом на Каштановой улице. Понятно, что Хэл, Дженни и остальные тут ни при чем. Он хотел узнать, вернулся ли Джон. Судя по всему, не вернулся. У меня екнуло сердце.

Я полезла в карман за лентой, чтобы перевязать косичку Джейми. По чердаку пронесся порыв свежего ветра, приподнял край промасленной ткани и разворошил бумаги под ней. Я обернулась. Жермен поднимался по канату, открыв дверь, через которую тюки и бочонки спускали с чердака в повозки. Спрыгнув и отерев с лица паутину, Жермен чопорно поклонился Джейми.

– Bonjour, Grand-père. – Повернувшись, он поклонился и мне со словами: – Comment ça va, Grand-mère?[57]

– Хоро…

– Нет. Ты не идешь, – не дав мне договорить, сказал Джейми.

– Дедушка, ну пожалуйста! Я смогу помочь тебе! – отбросив сдержанность, взмолился Жермен.

– Знаю, – недовольно согласился Джейми. – Но твои родители никогда не простят меня, если с тобой что-нибудь случится. Я даже не хочу знать, что ты подразумеваешь под словом «помочь»…