– Я могу доставлять сообщения! Я умею ездить верхом, ты ведь знаешь, ты сам учил меня! И мне уже почти двенадцать!

– А ты знаешь, насколько это опасно? Если тебя не выбьет из седла английский стрелок, значит, ударит по голове кто-нибудь из ополченцев, чтобы забрать твою лошадь. И я, знаешь ли, умею считать! Тебе и одиннадцати еще нет, так что не пытайся меня обмануть.

Жермена явно не пугала опасность. Он нетерпеливо дернул плечом.

– Тогда ординарцем. Я могу найти еду где угодно, – лукаво добавил он.

Ну и проныра. Я задумчиво посмотрела на Жермена. Джейми перехватил мой взгляд и рассердился.

– Даже не думай об этом, саксоночка. Его поймают на воровстве и повесят или запорют мало не до смерти, и я ничем не смогу помочь ему.

– Меня еще никто никогда не ловил! – негодующе воскликнул задетый за живое Жермен.

– Им пока и не придется тебя ловить, – заверил Джейми, буравя его ледяным взглядом. – Вот исполнится тебе шестнадцать, может, тогда…

– Вот как, значит? Бабушка Дженет говорила, что ты впервые поехал с дедушкой в набег, когда тебе было восемь!

– Воровать скот – не то же самое, что воевать, и в те года меня и близко к битвам не подпускали. А твоей бабушке Дженет лучше бы помолчать.

– Я передам ей это, – огрызнулся Жермен. – Она говорила, что тебя стукнули мечом по голове.

– Было дело. Если тебе повезет, ты повзрослеешь и сохранишь мозги в целости, не то что твой дедушка. А теперь иди, малыш, твоей бабушке нужно надеть чулки.

Джейми опустил лестницу, подтолкнул к ней Жермена и со строгим видом наблюдал, как внук спускается. Свое неудовольствие мальчик выразил тем, что громко спрыгнул с лестницы, пропустив несколько последних ступенек.

Джейми вздохнул, выпрямился и осторожно потянулся со слабым стоном.

– Господь знает, где мы будем сегодня ночевать, саксоночка. – Он бросил взгляд на нашу убогую постель и сел рядом со мной, чтобы я закончила причесывать его. – Моя спина надеется, что та постель будет мягче этой. – Он внезапно усмехнулся. – Ты хорошо спала?

– Как никогда хорошо, – заверила я его, расправляя ленту. На самом деле у меня болело все, что могло болеть, кроме разве что макушки. Мне, как и Джейми, едва удалось поспать этой ночью – мы провели ее в медленном и безмолвном исследовании, вновь обретая тела друг друга… и к рассвету вновь коснулись наших душ. Я тронула шею Джейми, и его рука накрыла мою. Мне было хорошо и плохо одновременно, и я не знала, что чувствую сильнее.

– Когда выезжаем?

– Как только наденешь чулки. И причешешься. И застегнешь пуговицы, – заглянув в мое излишне глубокое декольте, добавил он. – Иди сюда, я помогу тебе.

– Мне нужен мой медицинский саквояж, – сказала я, скосив глаза на его проворные пальцы, порхающие над моей грудью.

– Я принес его. – Джейми нахмурился на не желавшую застегиваться пуговку. – Милая вещица. Его светлость купил?

– Да.

Мне хотелось, чтобы он сказал «Джон», а не «его светлость». Еще хотелось знать, где Джон и все ли у него хорошо. Однако сейчас явно неподходящий момент для упоминания об этом.

Джейми наклонился и поцеловал верх моей груди, обдав кожу теплым дыханием.

– Не знаю, будет ли у нас сегодня на чем спать вообще, – выпрямившись, сказал он. – Но пообещай, что ты разделишь постель со мной, не важно, чем она окажется – пуховой периной или соломой.

– Обещаю. – Я подняла свой плащ, встряхнула его, накинула на плечи и храбро улыбнулась Джейми. – Идем.

* * *

Вместе с моим медицинским саквояжем Дженни отдала Джейми и сверток с травами из Кингсессинга, который принесли прошлым вечером. С предусмотрительностью шотландской домохозяйки она также прислала овес, соль, бекон, четыре яблока и шесть чистых носовых платков. А также небольшой сверток с одеждой и записку:

Дорогая сестра Клэр!

Тебе, похоже, не в чем идти на войну. Предлагаю позаимствовать у Марсали ее фартук, в котором она печатает. Отдаю тебе две своих фланелевых нижних юбки и кое-какие мелочи, которые миссис Фигг взяла из твоего шкафа.

Позаботься о моем брате и скажи, что его чулки нуждаются в штопке, – он этого не заметит, пока не заносит их до дыр и не натрет волдыри на пятках.

Твоя золовка Дженет Мюррей

– И как так вышло, что именно тебе есть в чем пойти на войну? – глядя на великолепие цвета индиго, спросила я.

Джейми стоял в полном обмундировании: в кителе с эполетами и значком бригадного генерала, желто-коричневом жилете и сливочного цвета шелковых чулках. Высокий и стройный, с рыжими волосами, заплетенными в косу и перевязанными черной ленточкой, он невольно притягивал взгляд.

Джейми скосил глаза вниз, разглядывая себя.

– Видишь ли, рубашка и штаны у меня уже были, я в них приехал из Шотландии. Но когда я вчера искал тебя в Филадельфии, то сначала наткнулся на Дженни. Я рассказал ей о встрече с генералом Вашингтоном и попросил помочь. Она сняла с меня мерки, нашла портных – отца и сына, которые шьют мундиры, – и заставила их всю ночь строчить мне китель и жилет. Бедняги, – добавил он, осторожно снимая нитку с обшлага рукава. – А как так вышло, что тебе нечего надеть, саксоночка? Неужели его светлость счел, что тебе не подобает лечить простой люд, и заставил сжечь рабочую одежду?

Это довольно невинное замечание прозвучало вроде бы шутливо, но на самом деле подразумевало колкость. «Не обещаю, что не стану потом припоминать это», – вспомнились мне слова Джейми. Я демонстративно посмотрела на медицинский саквояж, который подарил мне Джон, затем, сузив глаза, снова на Джейми.

– Нет, я пролила на нее серную кислоту, когда делала… делала эфир, – как можно более спокойным тоном ответила я. При воспоминании об этом случае у меня задрожали руки, и я поставила чашку с крапивным чаем на стол.

– О боже, саксоночка, – тихо произнес Джейми, у ног которого сидели Фелисити и Джоан и болтали, трудолюбиво начищая медные пряжки на его обуви. Он с ужасом посмотрел на меня. – Неужели ты готовила то зелье?

Я глубоко вздохнула, вновь переживая те события и вместе с тем стараясь не вспоминать о них. Душный полумрак сарая за домом, скользкая стеклянная округлость в моей потной ладони… чудом не попавшая мне в лицо жидкость с тошнотворным запахом – она прожгла дыру на плотной ткани фартука и юбки под ним. В то время мне было все равно, жить или умереть, пока я не поняла, что могла умереть буквально через несколько секунд. Это серьезно повлияло на меня. Нет, потрясение от чуть было не свершившегося несчастного случая не вынудило меня отказаться от самоубийства, лишь заставило более тщательно обдумать, как именно я хочу уйти из жизни. Порезать запястья – не то же самое, что умереть медленной, мучительной смертью.

– Нет. – Я снова взяла чашку с чаем и задумчиво пригубила. – Я… просто день выдался жарким. Руки вспотели, и флакон выскользнул.

На миг прикрыв глаза, Джейми живо представил себе произошедшее и погладил меня по щеке.

– Не делай так больше, ладно? Больше никогда не делай его.

Откровенно говоря, у меня даже ладони вспотели при мысли о том, чтобы снова приготовить эфир. Рецепт-то несложен, но сам процесс чрезвычайно опасен. Одно неверное движение, чуть больше серной кислоты, температура чуть выше необходимой… Джейми не хуже меня знал, как взрывоопасна эта смесь. В его глазах стояло пламя, сжегшее Большой дом. Я сглотнула.

– Я не хочу его делать. Но, Джейми, с ним я могу больше. Не будь его, Эйдан бы умер – как и Генри, племянник Джона.

Джейми поджал губы и посмотрел так, что стало ясно – на Генри ему плевать. Зато Эйдана Маккалума Хиггинса, чей аппендикс я вырезала в Ридже при помощи первой партии эфира, он обожал.

– Grand-père, бабушка должна помогать людям, – нахмурившись, упрекнула его поднявшаяся с пола Джоани. – Мама говорит, это ее призвание. Бабушка не может не лечить.

– Я прекрасно это знаю, – заверил ее Джейми. – Но помогая другим, ей не нужно загонять себя на тот свет. Кто будет присматривать за больными, если вашу бабушку разорвет на части?

Фелисити и Джоани это показалось забавным, мне – нет, но я не сказала ни слова, пока они не ушли на кухню, забрав тряпицы и уксус. Мы с Джейми остались наедине в спальной части жилой половины дома, среди собранных в дорогу сумок и тюков.

– Ты сказал, что боялся. – Я не сводила глаз с бобины суровых ниток и мотков шелковых нитей, которые я укладывала в деревянный ящичек к хирургическим иглам. – Но ведь ты не перестал делать то, что должно, так ведь? Я тоже боюсь за тебя – но и это тебя не остановит. – Я старалась говорить спокойным тоном, без горечи, но Джейми сегодня был так же чуток к интонации, как и я.

Он какое-то время разглядывал блестящие пряжки на обуви, затем поднял голову и посмотрел мне в глаза.

– Думаешь, если ты сказала мне, что повстанцы победят, я могу спокойно уйти?

– Я… нет. – Я не глядя задвинула крышку ящичка – не могла отвести взгляда от Джейми. Лицо его выражало спокойствие, однако глаза пристально смотрели на меня. – Я знаю, что ты должен это делать. Это часть тебя. Ты не сможешь устраниться и остаться прежним. Примерно так я думаю о…

Он прервал меня, шагнув ближе и взяв за руку.

– Так кто же я по-твоему саксоночка?

– Ты мужчина, черт бы тебя побрал! – Я выдернула руку и отвернулась, но он взял меня за плечо и повернул к себе.

– Вот именно, я мужчина. – Уголки его губ на миг печально опустились, но голубые глаза смотрели по-прежнему решительно. – Тебе кажется, ты смирилась с тем, каков я есть, но, по-моему, ты не знаешь, что это такое. Если понадобится, я не только пролью свою собственную кровь, но и пожертвую другими – не только врагами, но и друзьями… даже родственниками.

Его рука упала, напряженные плечи расслабились, и Джейми повернулся к двери.

– Приходи, когда будешь готова, саксоночка.