Тонкие плечи Жермена расслабились, и тихий перестук капель по земле сказал, что да, ему стало легче. Грей присоединился к нему. Покончив с делом, они пошли на свет костра.

Не доходя до лагеря, Грей сжал плечо Жермена, и мальчик замер.

– Attendez, monsieur[63], – тихо сказал Грей. – Если ополченцы узнают, кто я, они меня повесят. Сразу же. С этого момента моя жизнь в твоих руках. Comprenez-vous?[64]

Воцарилась напряженная тишина.

– Вы шпион, милорд? – не оборачиваясь, тихо спросил Жермен.

Прежде чем ответить, Грей помолчал, выбирая между целесообразностью и честностью. Вряд ли он забудет то, что видел и слышал, и после возвращения к своим из чувства долга передаст эту информацию кому следует.

– У меня не было выбора, – наконец сказал Грей.

После захода солнца подул прохладный ветер, зашелестели листья.

– Bien[65]. И спасибо за еду. – Жермен повернулся, и отблески костра упали на его вопросительно выгнутую светлую бровь. – Значит, я Бобби Хиггинс. А как тогда зовут вас?

– Берт Армстронг. Зови меня Берт.

Грей пошел впереди Жермена к костру и спящим под одеялами мужчинам. Шумели деревья, храпели люди, но Грей был уверен, что мелкий паршивец за его спиной смеется.

Глава 52

Морфийные сны

Эту ночь мы провели в общей зале таверны Лэнгхорна. Люди спали на столах и скамьях, свернулись калачиком на полу под столами, лежали вповалку на соломенных тюфяках, плащах и седельных сумках, но как можно дальше от очага. Огонь в нем почти погас, однако от него все равно исходил жар. В воздухе витали запахи горящего дерева и потеющих тел. По моим ощущениям здесь было около тридцати пяти градусов тепла, и многие спали неодетыми: обнаженные ноги, плечи и торсы белели в тусклых отсветах огня.

Великолепный мундир Джейми мы аккуратно свернули и положили в дорожную сумку до поры, пока не окажемся в армии. Джейми путешествовал в рубахе и штанах и перед сном просто снял штаны и носки. Мне было сложнее – из-за жары кожаные шнурки корсета пропитались потом, узел затянулся, и я никак не могла его развязать.

– Ты не собираешься спать, саксоночка? – Джейми уже лежал на плащах за барной стойкой.

– Я сломала ноготь, пытаясь развязать эту чертову шнуровку, а зубами мне до нее не дотянуться! – Я чуть не плакала от досады. Меня качало от слабости, но я не хотела засыпать в липких объятиях корсета.

Из темноты вынырнула рука Джейми и поманила меня.

– Ложись, саксоночка, я все сделаю.

Какое наслаждение – лечь после двенадцати часов в седле! Я почти решилась заснуть в корсете, но Джейми не собирался отказываться от своего обещания. Он скорчился надо мной, уткнулся носом в шнуровку корсета и придержал меня рукой, чтобы я не шевелилась.

– Не волнуйся, если я не развяжу ее зубами, то разрежу кинжалом, – пробормотал он мне в спину.

Я приглушенно хихикнула, и он тут же поднял голову и вопросительно хмыкнул.

– Да так, решаю, что хуже – быть случайно выпотрошенной или заснуть в корсете, – прошептала я и зарылась пальцами во влажные, мягкие волосы на его теплом затылке.

– Все не так уж плохо, саксоночка. Я всего лишь рискую случайно ткнуть тебя в сердце, – пробормотал Джейми, на миг прервавшись.

Однако он справился и без оружия, ослабив узел зубами и довершив дело пальцами. Плотная прошитая ткань корсета распахнулась, словно раковина, выставив напоказ белизну моей сорочки. Я вздохнула, словно радующийся приливу моллюск, и сняла корсет. Там, где он впивался в тело, наверняка остались следы. Джейми отложил корсет в сторону, но сам не двинулся с места. Он почти уткнулся лицом мне в грудь, а руками нежно гладил мои бока.

Я снова вздохнула, но уже от его прикосновений – я отчаянно скучала по ним последние четыре месяца и уже не надеялась вновь ощутить их.

– Ты такая худенькая, саксоночка. Все ребра можно пересчитать. Я раздобуду тебе еды завтра.

Последние несколько дней я была занята и не думала о еде, а сейчас слишком устала и не ощущала голода, но согласно мыкнула. Я погладила Джейми по голове, взъерошив волосы.

– Я люблю тебя, a nighean, – выдохнул он, обдавая теплом мою кожу.

– Я люблю тебя, – тихо ответила я.

Развязав ленту, я распустила косичку и прижала голову Джейми к себе – не соблазняя, но из внезапной острой нужды ощутить его ближе, защитить.

Он поцеловал мою грудь и уткнулся виском в изгиб моего плеча. Вздохнул глубоко раз, другой и уснул. Расслабленная тяжесть его тела доверчиво прижималась ко мне, обещая защиту.

– Я люблю тебя. О боже, как же я тебя люблю, – крепко обняв Джейми, почти беззвучно прошептала я.

* * *

То ли из-за неимоверной усталости, то ли из-за смрада алкоголя и немытых тел мне приснился госпиталь, в котором я проходила практику. Я шла по узкому коридору мимо палат, сжимая в ладони маленькую бутылочку с порошком морфия. Стены и воздух были тускло-серыми, а в конце коридора стояла емкость со спиртом, где хранились шприцы.

Я осторожно достала один шприц, холодный и скользкий. Однако он упал на пол. Стеклянные осколки брызнули в стороны и вонзились в мои ноги.

Но мне было не до них, я должна вернуться со шприцем морфия, меня отчаянно звали чьи-то голоса… почему-то принадлежавшие раненым из операционной палатки во Франции. Они стонали, кричали и безнадежно рыдали, а мои пальцы тряслись от нетерпения и шарили в холодной стальной емкости среди стеклянных шприцев, что гремели, будто кости.

Я вынула еще один шприц, но сжала его слишком сильно, и он сломался. По запястью потекла кровь, однако я не чувствовала боли. Нужно попытаться достать еще один шприц, ведь людям больно, а я могу им помочь…

Наконец у меня в руке все же оказался чистый шприц, и я сорвала крышку с бутылочки морфия, но руки тряслись, и порошок рассыпался, словно соль. Сестра Амос рассердится. Нужны щипчики, пинцет… Я не могла собрать крошечные гранулы порошка пальцами и в панике зачерпнула их шприцем. Целый гран, а не четверть, как следовало, но я должна пойти к больным, должна победить их боль.

Потом я бежала по бесконечному серому коридору на крики, а на полу стрекозиными крыльями блестели осколки стекла и алые капли крови. Мои руки онемели, и я выронила последний шприц, так и не добежав до двери.

Сердце чуть не остановилось, и я проснулась, как от толчка, судорожно хватая ртом дым, запах перегара и пота и не понимая, где я.

– О боже, саксоночка, что с тобой? – Опираясь на локоть, надо мной навис Джейми.

Я наконец-то пришла в себя. Левая рука онемела от плеча до пальцев, на щеках стыли слезы.

– Я… Все хорошо. Просто… плохой сон. – Признаваться в этом было стыдно, как будто лишь Джейми имел право страдать от кошмаров.

– Вот как. – Он со вздохом облегчения лег рядом и притянул меня к себе. Погладил по лицу, ощутил влагу и как ни в чем не бывало вытер пальцы о свою рубашку. – Ну что, полегчало?

Я кивнула, радуясь, что не нужно рассказывать сон.

– Хорошо. – Он убрал волосы с моего лица и принялся ласково поглаживать меня по спине. Его рука двигалась все медленней, и вскоре Джейми снова заснул.

Уже давно перевалило за полночь, и все глубоко спали, дыша почти в унисон. Храп и сопение то затихали, то усиливались, накатывая, словно волны, и унося меня с собой в мирные глубины сна. Лишь покалывание во вновь обретшей чувствительность руке не давало мне тотчас же уснуть.

Перед глазами до сих пор стояла кровь и осколки шприца, смазанные пятна крови на обоях в семнадцатом номере, а сквозь храп слышался звон разбитого стекла.

«Господи, что бы ни случилось, дай ему возможность поговорить с Уильямом», – взмолилась я, прислушиваясь к медленному и равномерному биению сердца Джейми.

Глава 53

Захваченный врасплох

Уильям вел коня мимо валунов к ровному месту, где они оба смогли бы попить. Стоял полдень, вчера Уильям целый день скакал туда-сюда вдоль колонны беженцев и сейчас чувствовал себя иссушенным, словно кусок прошлогодней вяленой оленины.

Его нынешний конь породы коб по кличке Мадрас имел широкую грудь и спокойный нрав. Он по голени зашел в ручей и с блаженным фырканьем сунул нос в воду. Вокруг коня тут же закружились тучи мух – они всегда появлялись невесть откуда, стоило лишь Уильяму натянуть поводья.

Уильям отогнал подлетевших к лицу насекомых и снял мундир, наслаждаясь этим недолгим спасением от жары. Было бы неплохо тоже окунуться – прямо по шею, если ручей достаточно глубок – но… А впрочем… Он воровато оглянулся, его никто не видел, хотя сам Уильям прекрасно слышал звуки едущего по дороге обоза с вещами. Так почему бы и не окунуться? Всего на минуточку. Послание, которое он везет, не срочное. Его писали при Уильяме, и содержалось в нем приглашение для генерала фон Книпхаузена прийти на ужин к генералу Клинтону в таверну, славящуюся блюдами из свинины. Все взмокли от пота, так что влажные волосы Уильяма никого не удивят.

Он поспешно стянул обувь, рубаху, носки, штаны и нижнее белье, и нагим вошел в воду. Ручей оказался глубиной по пояс, зато прохладным, и Уильям блаженствовал, закрыв глаза.

– Уильям!

Мадрас с удивленным всхрапом вскинул голову, окатив хозяина тучей брызг. Однако Уильям едва заметил это, ошарашенно глядя на двух девушек, которые стояли на другом берегу ручья.

– Какого черта ты здесь делаешь? – воскликнул Уильям и попытался незаметно присесть, хотя голос рассудка недоумевал – ведь Арабелла-Джейн уже видела его голым. – И кто это с тобой? – Он указал подбородком на другую девушку. Обе девушки разрумянились, словно розы, но Уильям предпочитал думать, что это от жары.

– Это моя сестра Фрэнсис, – тоном светским, словно у филадельфийской леди, ответила Джейн и обратилась к сестре: – Поприветствуй его светлость, Фанни.

Фанни, хорошенькая девчушка лет двенадцати в сине-красном ситцевом платье и с выбивающимися из-под чепчика темными кудрями, присела в умилительном реверансе и скромно потупилась, скрыв за длинными ресницами большие оленьи глаза.