Рассвет еще не наступил, но Уильям чувствовал, как за горизонтом с медлительной неотвратимостью поднимается солнце, вступая в свои ежедневные права. Вспомнился кит, которого он видел во время путешествия в Америку: темная тень под кораблем то пропадала, то вдруг медленно разрасталась, и от этого вида перехватывало дыхание – кит поднимался и был уже рядом, такой огромный… и вот он всплыл.

Уильям потуже затянул коленные подвязки на штанах, надел ботфорты. По крайней мере, у него теперь снова есть горжет, он придает некую торжественность каждодневной рутине одевания. Горжет, разумеется, снова напомнил ему о Джейн – перестанет ли он когда-нибудь вспоминать об этой чертовке? – и о последних событиях.

Уильям жалел, что не принял ее предложение, жалел до сих пор. Он помнил ее запах, нежный, мускусный – так пахнет густой мех. Ее оскорбления тоже не забылись, и Уильям фыркнул, надевая мундир. Возможно, он пересмотрит свое решение еще до Нью-Йорка.

Его праздные размышления прервал приход очередного адъютанта сэра Генри, капитана Кросби. Он просунул голову в палатку и взволнованно сказал:

– Ах вот вы где, Элсмир. Я так и думал, что найду вас здесь. – Он швырнул в сторону Уильяма сложенную вдвое записку и ушел.

Уильям снова фыркнул и подобрал ее с земли. Эванс и Мерблинг ушли; у них есть подразделения, которым нужно провести смотр и отдать команды. Уильям отчаянно завидовал им.

Записка была от генерала Генри Клинтона. Читая, Уильям ощутил себя так, будто его под дых ударили.

«… ввиду вашего особенного статуса, полагаю, будет лучше, если вы сегодня останетесь со штабными служащими…»

– Stercus! – выругался Уильям на латыни, сочтя, что немецкий язык не способен в достаточной мере выразить обуревавшие его чувства. – Excrementum obscaenum! Filius mulieris prostabilis![89]

Кровь бросилась в лицо, в груди защемило, захотелось кого-нибудь ударить. Сэра Генри просить бесполезно, но проторчать целый день в штабной палатке… а что еще ему делать, ведь сегодня не нужно доставлять депеши или присматривать за беженцами и лоялистами? И что теперь – носить штабным ужин или, когда стемнеет, стоять с факелами в руках, словно канделябр?

Уильям собирался смять записку, но тут в шатер сунулась голова еще одного незваного гостя, а за ней последовало и остальное, весьма элегантно выглядящее, тело. Это оказался капитан Андре, одетый для битвы, с мечом у бедра и с пистолетами на поясе. Уильям неприязненно посмотрел на него, хотя капитан был в общем-то дружелюбным малым.

– А, вот вы где, Элсмир, – довольно воскликнул Андре. – Я надеялся, что вы еще не ушли. Мне нужно, чтобы вы срочно доставили сообщение полковнику Тарлетону. Знаете его? Он командует Британским легионом, его солдаты носят зеленые гамаши.

– Да. Разумеется, капитан. – Ощущая неловкость, Уильям взял запечатанную депешу.

– Вот и славно. – Андре улыбнулся, хлопнул его по плечу и вышел, радостно предвкушая грядущую битву.

Уильям глубоко вздохнул, тщательно сложил записку сэра Генри и положил на кровать. Теперь все будет выглядеть так, будто Уильям сначала встретил Андре и поспешил выполнить его поручение, причем немедленно, даже не успев прочесть записку сэра Генри.

Как бы там ни было, вряд ли его кто хватится.

Глава 69

Спозасранку

Было около четырех утра. «Спозасранку» – так называют этот час английские солдаты в мое время. Снова вернулось ощущение перемещения во времени, воспоминания о другой войне вставали между мной и моей работой, словно туман. И вдруг исчезли, и настоящее стало четким и ярким, будто на фотопленке «Кодахром»: армия собиралась на битву.

Никакой туман не скрывал Джейми. Высокий и массивный, он отчетливо просматривался на бледнеющем полотне ночи. Я не спала, уже одетая и наготове, однако пальцы спросонья плохо слушались. От Джейми исходило тепло, и я пододвинулась к нему, словно к костру. Он вел Кларенса, который был еще теплее, но шел без охоты, сонно свесив уши.

– У тебя будет Кларенс. – Джейми вложил поводья мула мне в руку. – И это, если ты вдруг окажешься одна и тебе придется отбивать мула от желающих забрать его.

«Этим» оказался толстый кожаный пояс с двумя тяжелыми кавалерийскими пистолетами, патронташем и пороховницей.

– Спасибо. – Я тяжело сглотнула и привязала мула к дереву, чтобы надеть пояс с пистолетами. Они были довольно увесистыми, однако я внезапно успокоилась, когда их тяжесть легла мне на бедра. Я посмотрела на палатку, в которой лежал Джон.

– Ладно, а что насчет…

– Я присмотрю за ним. Собери остальные свои вещи, саксоночка. У меня не больше четверти часа, и я хочу, чтобы мы вышли вместе.

Я смотрела, как он идет к толпе, высокий и решительный, и думала уже не в первый раз: может, сегодня? Может, я вижу его в последний раз? И я молча стояла и смотрела, не отводя глаз.

Когда я потеряла его впервые, у Каллодена, я вспоминала каждый миг нашей последней ночи. Мелкие подробности помнились даже спустя годы: солоноватый вкус кожи на виске Джейми, изгибы его головы в моих ладонях, мягкие, влажные волоски у основания шеи… и неожиданно – магический ручеек крови, когда я на рассвете порезала руку Джейми, тем самым пометив, что он навеки мой. Благодаря этому я ощущала его рядом.

Когда я потеряла Джейми последний раз, в море, я вспоминала ощущение его присутствия рядом со мной, его тепло и тяжесть в моей кровати, ритм его дыхания. Лунный свет на его скулах, розовый отблеск рассвета на его коже… Даже зная, что дыхание Джейми стихло навсегда, я слышала его – медленное, ровное, непрерывное, – когда лежала одна в кровати моей комнаты на Каштановой улице. Этот звук успокаивал меня, а потом сводил с ума осознанием утраты, и я вжимала голову в подушку в тщетных попытках больше не слышать его… и позже бродила ночью по комнате, где пахло дымом, свечным воском и угасшим днем, и успокаивалась, лишь снова услышав дыхание Джейми…

Если на этот раз… Джейми вдруг обернулся, будто я позвала его. Он быстро подошел ко мне, взял за руки и сказал тихо и решительно:

– Сегодня это тоже не случится.

Потом он обнял меня, потянул вверх и глубоко, нежно поцеловал. Стоящие невдалеке мужчины разразились восторженными возгласами, но мне было все равно. Даже если это случится сегодня, я буду помнить.

* * *

Джейми шел к своим отрядам, вольно устроившимся у воды. Дыхание реки и поднимающийся от нее туман умиротворяли его, позволяя продлить ощущение ночного покоя и родственника за плечом. Джейми просил Йена-старшего остаться с Йеном-младшим, так было бы правильно, однако ему по-прежнему казалось, что рядом трое.

Сила мертвых родичей нужна ему. Ведь под его началом триста человек, знакомых лишь несколько дней. Раньше те, кого он вел в бой, всегда были ему родней по крови, по клану. Они знали его, доверяли ему – и Джейми доверял им. А эти люди чужие, но их жизни в его руках.

У них нет боевого опыта, они грубы и недисциплинированны – сущее отребье по сравнению с солдатами регулярной армии: тех всю зиму натаскивал фон Штойбен, низенький пруссак с фигурой как у бочонка, при взгляде на которого так и тянет улыбнуться… Однако это не важно – отряды Джейми всегда состояли из подобных людей: фермеров и охотников, которых вырывали из привычной среды и вооружали косами и мотыгами наряду с мушкетами и мечами. Если эти люди доверяли ему, то сражались бок о бок с ним – и за него – будто дьяволы.

– Ну, как обстановка, преподобный? – тихо спросил он священника, который только что благословил свой отряд добровольцев и стоял среди них в черном мундире, все еще протягивая руки, будто чучело на затянутом рассветной дымкой поле.

Лицо священника, обычно строгое, просветлело, и Джейми осознал, что уже занялся рассвет.

– Все хорошо, сэр, мы готовы, – хрипло ответил Вудсворт.

Слава богу, он не спросил про Бертрама Армстронга.

– Хорошо, – ответил Джейми, улыбаясь мужчинам, чьи лица высвечивал рассвет. – Мистер Уэлан, мистер Мэддокс, мистер Хебден – надеюсь, этим утром у вас все хорошо?

– Да, – пробормотали они с застенчивой благодарностью за то, что он помнит их имена.

Джейми хотел бы знать имена всех, кто находится под его командованием, а пока постарался запомнить имена и лица хотя бы нескольких человек из каждого отряда. Возможно, благодаря этому они решат, будто он помнит всех. Им нужно знать, что Джейми заботится о них.

– Все готово, сэр, – сказал капитан Крэддок, один из трех подчиненных ему капитанов, чопорный и неловкий от важности момента.

За ним стояли Джуда Биксби и Льюис Орден, лейтенанты Джейми. Биксби двадцать, Ордену, наверное, на год больше. Они неприкрыто волновались, и Джейми улыбнулся им, заражаясь их юной радостью.

Среди ополченцев было несколько довольно молодых парней. Двое подростков, высоких и тощих, словно кукурузные стебли, – кто они? Ах да, сыновья Крэддока. Их мать умерла всего месяц назад, и они вступили в ополчение вместе с отцом.

«Господи, помоги мне уберечь их от смерти!» – взмолился Джейми.

Он ощутил – по-настоящему ощутил, – как на его плечо опустилась ладонь, а потом исчезла, и понял, кто тот третий, идущий с ним родич.

«Taing, Da»[90], – подумал Джейми и заморгал, подняв лицо, чтобы все думали, будто слезы на его глазах выступили из-за яркого солнечного света.

* * *

Я привязала Кларенса к забору и пошла к палатке. Беспокойство мое почти улеглось, хотя я все еще нервничала. То, что должно случиться, обязательно случится – быстро и, скорее всего, без предупреждения. Фергус и Жермен ушли на поиски завтрака. Надеюсь, они вернутся до моего ухода – ведь когда придет пора, я уйду, невзирая на убеждения о том, что пациента нельзя оставлять, кем бы он ни был.

Этот самый пациент сейчас лежал на спине под фонарем, прикрыв здоровый глаз и тихо что-то напевая на немецком. Когда я вошла, он умолк, посмотрел на меня и удивленно заморгал при виде оружия.