Я почти ощущала витающую в воздухе спешку, и моя кожа зудела от нетерпения, словно по ней ползали муравьи.

– Сейчас узнаю, миледи. Жермен? – Фергус кивнул на выход, приглашая Жермена пойти с ним.

Но Жермен решил остаться, то ли из привязанности к лорду Джону, то ли боясь встречи с Джейми – ведь тот пообещал крайне незавидное будущее его заднице.

– Все хорошо, иди с отцом, – сказал Жермену Джон. Он был еще бледен и сильно потел, но его челюсти и руки расслабились: боль уже не так сильно терзала его.

– Да, с ним все будет хорошо, – сказала я Жермену, однако кивнула Фергусу, и тот молча вышел. – Принеси мне, пожалуйста, свежую корпию. А потом, пока его светлость отдыхает, можешь помочь мне. – Я повернулась к лорду Джону. – А что до тебя, то лежи тихо, закрой глаза и очень постарайся не попасть в беду, если такое вообще возможно.

Джон скосил в мою сторону здоровый глаз, слегка вздрогнув от боли в больном, и раздраженно спросил:

– Мадам, так вы меня обвиняете в возникшей путанице, которая повлекла за собой это ранение? Потому что я прекрасно помню, что ваша вина в этом тоже есть.

– Я не имею никакого отношения к тому, что ты очутился здесь, – твердо сказала я, ощущая жар прилившей к щекам крови. – Жермен, ты нашел корпию?

– Бабушка, а мед не привлечет мух? – Жермен передал мне корпию и встал у кровати, хмуро глядя на лежащего там мужчину. – Знаешь ведь, как говорят: «Мух привлекает мед, а не уксус». Но ты ведь не можешь налить в его глаз уксус, да?

Хм-м… Он прав. Недалеко от нас стоянка погонщиков, их мулы фыркают и кричат, и стоило мне снять повязку с глаза Джона, как вокруг тут же начали виться мухи.

– Ты прав. Но я воспользуюсь не уксусом, а мятой. Принеси банку с изображением лилии и вотри мазь в лицо и руки его светлости – только постарайся не попасть ему в глаза. Потом возьми маленькую баночку…

– Я и сам могу натереться, – прервал меня Джон и протянул руку. – Жермен, дай мне мазь.

– Лежи спокойно, – резко велела я. – Потом поговорим о том, что ты можешь сделать сам.

Чтобы мед подтаял, я поставила его у фонаря и сейчас набрала золотистую вязкую жижу во впрыскиватель и ввела в глазницу больного глаза. Потом обмакнула кусочек корпии в мед и привязала к глазу.

– Жермен, набери воды во флягу.

Флага была наполовину полна, однако Жермен послушно взял ее и ушел.

– Оставить с тобой Жермена? – спросила я, укладывая последние лекарства в аптечку. – А может быть, и Фергуса тоже?

– Нет, зачем? – озадаченно спросил Джон.

– Ну… для защиты. Если вдруг вернется мсье Бошан, например. – Я ничуть не доверяла Перси. Не знаю, стоит ли оставлять Фергуса здесь, но Джон может стать для него защитой от Бошана.

– Вот как. – Джон на миг закрыл здоровый глаз, потом снова посмотрел на меня и с сожалением произнес: – Что ж, в этой запутанной ситуации виноват только я. Мне приятно общаться с Жерменом, но охранник мне не нужен. Вряд ли Перси собирается напасть на меня или похитить.

– Он тебе… небезразличен?

– Если и так, тебе не все равно?

Я покраснела и несколько раз глубоко вздохнула, прежде чем ответить.

– Нет, не все равно. Какова моя роль в этом… этом…

– Folie à trois? – предложил он. Я рассмеялась. Я рассказывала ему, что такое folie à deux – «парный психоз», и приводила в пример миссис Фигг и прачку с их общей привязанностью к накрахмаленным панталонам.

– Да, пожалуй. И мне не все равно – я забочусь о Джейми, раз уж тебе моя забота не нужна.

Однако о Джоне я тоже заботилась. Потрясение от последних событий не дало мне их хорошенько обдумать. Мне – но не Джейми. Однако теперь, когда я пришла в себя и дела меня не отвлекают, мой ум работал с неуютной быстротой.

– Помнишь капитана Андре? – спросила я. – Джона Андре? Он был в Мисчианце.

– В последние дни я кое-что утратил, но моя память и ум все еще при мне, – грубовато ответил Грей. – Конечно, я его знаю. Очень общительный и талантливый юноша, в Филадельфии его всюду приглашали. Он в штабе генерала Клинтона.

– А ты знаешь, что он шпион?

Сердцебиение отзывалось эхом в ушах, а корсет внезапно стал слишком тесен. Уж не делаю ли я что-то необратимо ужасное?

Грей озадаченно моргнул.

– Нет. С чего ты взяла? И зачем сказала об этом?

– Потому что его поймают на шпионаже через год-другой. В тылу американской армии, в гражданской одежде, с компрометирующими документами. Американцы его повесят.

Слова будто повисли между нами, почти видимые, словно нарисованные дымом. Джон ошеломленно открыл рот, потом закрыл.

А лагерь жил свой жизнью: разговоры, крики, фырканье и ржание лошадей и мулов, отдаленный барабанный бой… Рядом кто-то играл на дудочке, все время обрывая мелодию на одной и той же высокой ноте. Скрежет металла об оселок – кто-то в последний раз остервенело точил оружие. Жужжание мух, что хищно вились над нами. Две мухи сели на лоб Джона, и он раздраженно отмахнулся. Жермен оставил баночку с отпугивающей насекомых мазью на кровати, и я взяла ее.

– Нет, – резко сказал Джон и забрал ее у меня. – Я могу… не трогай меня, пожалуйста.

Дрожащими руками он с трудом открыл баночку, но я не стала помогать ему. Невзирая на царящую в палатке духоту, я похолодела до кончиков пальцев.

Джон сдался лично Джейми. Именно Джейми должен передать его генералу Вашингтону. Ему придется это сделать – слишком многие видели, как Джон сдавался, слишком многие уже знают, кто он такой.

Джон ухитрился лежа зачерпнуть пальцем ментоловую мазь и размазать ее по лицу и шее.

– У тебя с собой ничего не было, – со слабой надеждой заявила я. – Компрометирующих документов, я имею в виду.

– У меня в кармане был патент на офицерский чин, когда недалеко от Филадельфии меня нашли ополченцы, – отрешенно, будто это ничего не значило, возразил Джон и быстро нанес мазь на руки. – Это не свидетельство шпионажа, зато доказательство того, что я английский офицер – в гражданской одежде и в тылу американской армии. Ни слова больше, дорогая, это опасно.

Он закрыл баночку и вернул ее мне.

– Тебе лучше уйти. Тебя не должны застать наедине со мной.

– Бабушка? – Жермен откинул полог палатки; лицо его было красным, будто свекла. – Бабушка! Идем быстрее! Papa сказал, что ты нужна Grand-père!

Он ушел, а я торопливо собрала свои вещи и обвешалась сумками и ящичками. Уже почти у выхода я обернулась и спросила:

– Хотелось бы знать, а ты ему небезразличен?

Джон закрыл здоровый глаз и на миг поджал губы.

– Надеюсь, нет.

* * *

Я спешила за Жерменом; из перекинутой через плечо сумки доносилось бульканье настоев, под мышкой был зажат ящичек с инструментами и шовными нитями, свободная рука тянула за поводья Кларенса, а в голове царил такой сумбур, что я не осознавала, куда иду.

Кажется, Джону было известно то, о чем я ему рассказала. Кроме разве что дальнейшей судьбы капитана Андре. Печально, однако сейчас не это важно.

Он не дал мне договорить, потому что уже знал, какой опасности подвергается и как это может отразиться на Джейми и мне. «Тебя не должны застать наедине со мной». Ведь я какое-то время являлась его женой. Вот что он имел в виду, но не собирался произносить вслух, пока я не настояла на своем.

Если что-нибудь случится… ладно, не будем ходить вокруг да около: если Джон нарушит свое слово и сбежит, меня станут подозревать в соучастии. Особенно если кто-нибудь подтвердит, что видел меня наедине с ним. В худшем случае Джейми тоже заклеймят соучастником, в лучшем – станут говорить, что его жена неверна ему и делу освобождения Америки… Я вполне могу очутиться в тюрьме. И Джейми тоже.

Однако если Джон не сбежит… или сбежит, но его снова поймают… Мысль мелькнула и пропала – впереди верхом на коне меня ждал Джейми с поводьями моей кобылы в руках. Это с ним я сегодня перешла Рубикон, не с Джоном.

* * *

Маркиз де Лафайет ждал их в назначенном месте; щеки его раскраснелись, глаза горели от нетерпения. Джейми улыбнулся при виде юного француза в щегольском мундире с красной шелковой отделкой. Однако невзирая на юность и иностранное подданство, маркиз имел опыт сражений. Он рассказал Джейми о случившейся год назад битве при Брендивайн-Крик, где его ранило в ногу. После того случая Вашингтон настаивал, чтобы маркиз ночевал вблизи него, и укрывал юношу собственным плащом. Жильбер боготворил Вашингтона, который, не имея сыновей, привязался к маленькому маркизу.

Джейми глянул на Клэр – было интересно, как она восприняла изысканный мундир Лафайета. Однако Клэр прищурившись – забыла надеть очки – смотрела на группу людей в отдалении, за выстроившимся регулярным войском. Хорошо видящий на расстоянии Джейми приподнялся на стременах и посмотрел в ту же сторону.

– Генерал Вашингтон и Чарльз Ли, – сообщил он, опускаясь в седло и наблюдая, как Лафайет сел на коня и направился к старшим офицерам. – Полагаю, мне следует присоединиться к ним. Ты не видела Дензила?

Он боялся оставлять Клэр одну и собирался поручить Хантеру заботу о ней, чтобы она не бродила по полю боя, даже невзирая на возможность помочь раненым. Хантер ехал в повозке и не мог держаться наравне с марширующими солдатами. В воздухе висела поднятая их ногами пыль, она лезла в горло, и Джейми кашлянул.

– Нет. Не беспокойся, все будет хорошо. – Клэр храбро улыбнулась, хотя ее лицо было бледным, невзирая на жару, а ее страх он ощущал как свой. – Как ты?

Перед боем она всегда пристально смотрит на него, будто пытаясь запомнить, если его вдруг убьют. Он знает причину, но все равно это обескураживает, а его сегодня и без того вывели из душевного равновесия.

– Все хорошо, – заверил Джейми и поцеловал ее руку. Следовало пришпорить коня и уехать, но он все медлил.

– Ты… – начала было она, но осеклась.

– Надел ли я чистые подштанники? Да, но сама понимаешь, когда начинают стрелять, это бесполезно.