Машка выглядывает из-за моего плеча и шёпотом спрашивает:

— Ты тоже его видишь?

Артем переводит взгляд на нее и недовольно хмурится:

— Ну, что, дорвались?

— Тём, не ворчи, — примирительно произношу, за что получаю красноречивый взгляд, наполненный обещанием дома устроить разбор полетов. Сразу как-то взгрустнулось.

Как две смиренные монашки выползли из домика, сжавшись и опустив глазки в землю. Каждой клеточкой чувствовалось, что Зорин недоволен, и от этого становилось не по себе. Когда он сердился, я всегда терялась. Энергетика у него такая, что ядерный реактор позавидует. Когда веселый — заряжает настроением всех вокруг, когда спокоен — охватывает умиротворение, а когда злится — кожей ощущаешь, как воздух наэлектризовывается, и искры вдоль по спине пробегают.

Кое-как умылись, старательно глядя себе под ноги. Артём тем временем прошел дальше, к самому огороду. Взглядом пробежалась по широкоплечей фигуре. Стоит, руки в карманы заправлены, осматривается, а у меня внутри дрожь какая-то непонятная.

Переглянувшись с Машкой, идём к нему. Тёма, услыхав наши шаги, не оборачиваясь, произносит:

— Ну, что я могу сказать. Хр*новые из вас огородники.

Подойдя ближе, поняли, о чем он говорит.

На земле три ведра яблок. Судя по всему, в основном полугнилая паданка. Надо разбирать и выкидывать большую часть. Ладно, фиг с ними, с яблоками.

Грядка выглядит так, будто ее перекопало стадо кротов. Рытвины, кучки, ямки, и местами трава как стояла, так и стоит на месте. Странно, вчера казалось все идеальным.

Самое волшебное — это теплица. Все стекла заляпаны землёй и ошметками листьев. После нашего полива треть плетей сломалась у самого основания и была безжалостно размазана по всем поверхностям.

— Мать меня убьет, — сокрушенно простонала Машка, оценив масштабы наших вчерашних огородных работ, — она рассчитывала, что эти несчастные огурцы весь сентябрь простоят.

Не знаю почему, бросила беспомощный взгляд на Артема, в ответ он прохладно улыбнулся и, кивнув в сторону бедлама, устроенного нами, безапелляционно произнес:

— Чего стоим? Вперёд, приводить все в порядок.

С этими словами развернулся и пошел к садовым качелям, притаившимся в тени.

— А ты? — интересуюсь у него.

— А я пока посижу, отдохну, — сел на качели, провалился к спинке, и, закинув руки за голову, начал медленно покачиваться.

— Может поможешь? — спрашиваю у него недовольно, за что получаю чуть удивленный взгляд и едкое:

— Бегу и падаю. Сами разворотили, сами и исправляйте.

С тихим вздохом беру у Маши цапку и направляюсь к грядке, подруга, обречённо свесив голову, плетется к теплице, задумчиво почесываясь то тут, то там:

— Он злой, — тихо произносит она.

— Он вредный, — отвечаю, недовольно поджав губы.

— И у него отличный слух, — раздается прохладный голос со стороны качелей.

Вздрогнув от неожиданности, расходимся и начинаем устранять последствия вчерашней катастрофы.

Пока выравнивала грядку, прокляла все на свете. И как мне вчера эти огородные работы могли понравиться? Грязно, пыльно, неудобно, периодически кто-то пытается укусить. Не, с меня хватит! Первый и последний раз таким д*рьмом занимаюсь!

Время быстро бежало вперёд. Пока я разобралась с грядкой, пока Маша привела теплицу в божеский вид, пока мы яблоки перебрали, получив вместо трёх вёдер одно, уже полдень настал. Хотелось есть, пить и помыться.

Исподтишка посмотрела в сторону Зорина, удобно устроившегося на качелях. Одна рука расслаблено покоится на спинке, во второй телефон. Он задумчиво что-то читает с экрана, не обращая на нас никакого внимания, а мне становится обидно. Хоть бы обнял что ли, а то приехал, Бука сердитая, всех построил, а теперь даже не смотрит в мою сторону. И тут внезапно возникло какое-то нелепое желание подойти к нему, забраться на руки и уткнувшись носом в шею тихо сказать: «Не сердись». С трудом отмахнулась от этого наваждения, силой воли заставив себя снова переключиться на огород.

С делами покончили, опять умылись, смывая с себя основную грязь, переоделись. Машка ещё раз проверила все ли в порядке, бросила тоскливый взгляд в сторону значительно поредевшие огурцов и закрыла дверь на большой замок.

Артем, до сих пор сидевший на качелях, бодро поднялся на ноги, молча забрал у подруги несчастные яблоки и направился прочь, а мы, как две провинившиеся овечки, побрели следом, тихо переговариваясь о том, что огород — это не наше.

У ворот нас ждал Тёмкин Форд, чумазый, как танк после марша по болотистой местности. Это где он так изгваздал его?

Зорин закидывал ведро в багажник, а мы нерешительно топтались рядом, пока он, наконец, не поинтересовался:

— Вам особое приглашение нужно? Или ждете, что я двери перед вами распахивать начну?

Только после этого сели в машину. Машка назад, а я на переднее место, рядом с водителем.

Вскоре к нам присоединился Артем, и мы поехали домой. В машине тихо, все молчим. Тёма неотрывно следит за дорогой, я отчаянно пытаюсь не зевать, а Семенова возится на заднем сиденье, тяжело вздыхает, снова возится, снова вздыхает, а потом выдает:

— У меня аллергия, что ли, на крапиву эту проклятую?

Я оборачиваюсь к ней, и подруга, приподняв майку, показывает живот, весь в красных пипочках.

— Наверное, — изрекаю глубокомысленно, — супрастин дома выпей.

В ответ на мою реплику слышу усмешку со стороны Артема:

— Какой супрастин? Врача вызывай.

— Зачем? — Семенова настороженно смотрит в его сторону.

— Я — не медик, но больше всего это похоже на ветрянку.

— Ветрянку? — изумлённо восклицает Машка, — этого еще не хватало!

Я фыркаю, представив подругу в зелёную точечку, и не могу сдержать улыбки.

— Чего смеёшься? — ворчит Маша, и, сложив руки на груди, отворачивается к окну, — никакой от тебя поддержки в трудную минуту!

— Да, ладно тебе. Забавно ведь!

— Тин, а ты сама ветрянкой болела? — снисходительно интересуется Тёмка.

— Нет, — беспечно машу рукой, — мне, в отличие от некоторых, повезло.

— Ну-ну, — снисходительно выгибает одну бровь, — проверим твою везучесть через пару недель.

Я поворачиваюсь к нему, подозрительно прищурившись, но Артем по-прежнему на меня не смотрит, все внимание поглощено ухабистой дорогой.

Тут притихшая было Семенова снова оживает, подвигается ближе и, оперевшись локтями на спинки передних кресел, спрашивает:

— У меня тут вопрос назрел, — переводит взгляд то на меня, то на Артема, — а почему, собственно говоря, нас забираешь именно ты? Мне кто-нибудь объяснит сей интересный факт?

Зорин косит в мою сторону:

— Давай Кристин, объясни дорогой подруге, почему же именно мне пришлось ехать за вами в эту дыру.

Я надула щеки, открыла рот, но не смогла выдавить и звука, внезапно засмущавшись под пристальным взглядом Семеновой.

— Вы встречаетесь? — дотошно спросила она, игнорируя мое смущение.

— Ну, не совсем, — протянула, глядя на Зорина. Он лишь хмыкнул и покачал головой. Пару раз глубоко вздохнула и быстро произнесла: — мы женаты.

Глаза у Машуни стали большие-пребольшие, квадратные-преквадратные.

— Шутка, да? — переводит изумлённый взгляд то на меня, рассматривающую свои ладони, то на Тёмку, устало потирающего шею одной рукой. Минутная тишина, а потом громкая реплика, — охр*неть, ну вы и партизаны! И давно?

— Полтора месяца.

— Точно партизаны! — она откинулась на спинку сиденья и что-то там ворчала, о том, что подруги такие вещи друг от друга не скрывают.

А я задумалась. Надо же, действительно полтора месяца. Пролетели одним днём, а я и не заметила. И что теперь?

Изначально планировалось, что мое замужество продлится как раз пару месяцев. И вот они уже на исходе, а я в полной растерянности. Закусив губу, смотрю на Тёмкин профиль, и меня посещает безумная мысль. А ведь неплохо это время прошло! Не было ни одного дня, когда бы я категорично была убеждена, что пора разводиться, и причин для этого, кроме моих первоначальных планов, тоже не было.

Меня все устраивало в своей жизни. Мало того, мне все нравилось.

Нравилось, когда вечером ужинаем вместе, и он рассказывает, чего нового на работе, нравились наши совместные дни, наполненные каким-то безмятежным спокойствием. Мне нравилось засыпать с ним, и просыпаться. Мне нравилось, что он вот так приезжает за мной к черту на куличики. Пусть злой и раздраженный, но все равно нравилось.

Три миллиона нравилось, и ни одной важной причины, по которой бы действительно стоило разводиться. Может, позже все изменится, но сейчас я была довольна и не хотела никаких разводов.

Это открытие так сильно меня поразило, что остаток пути до города я молчала, задумчиво рассматривая белые тяжёлые облака.

Сначала отвезли Машку. Артем помог ей с яблоками, а она обещала написать, после того как врач придет. Затем отправились домой.

Я стояла у машины, пока муж все выгружал из багажника, потом он всучил мне в руки какой-то легкий пластиковый ящик, взял все остальное, и мы пошли к подъезду.

Все своё рыбацкое добро Артем вынес на балкон и свалил в углу. Похоже, пора для него специальный шкаф заказывать. Рыбу он отнес на кухню. Я тем временем нырнула в душ, с упоением смывая с себя все следы огородных работ. Чуть позже мое место занял Тёмка.

Прислушиваясь к звуку льющейся воды, бродила по квартире, а потом ноги сами понесли в ванну. Скинув с себя полотенце, едва высохнув, снова забралась под душ.

Зорин, опустив голову, стоял, уперевшись руками в стену, вода лилась на плечи, стекая по загорелому телу. Сделав шаг к нему, обвила руками за талию, сцепив их замком на плоском животе. Тёма даже не вздрогнул от моих прикосновений, лишь слегка склонил голову на бок, покосившись в мою сторону.