Финн: Я приеду.

***

Я в миллионный раз смотрела на сообщение Финна. Мы обменялись номерами, когда однажды во время обеда Гейб настоял, чтобы у меня были номера всей компании. На самом деле для Гейба это был всего лишь предлог для того, чтобы целыми днями присылать мне глупые картинки в снэпчат. Хотя в последнее время я с радостью заметила, что их поток сократился. Видимо, он сосредоточил внимание на Шарлотте.

Это было мое первое сообщение от Финна.

Оставив его с Элоизой, я вернулась на вечеринку. Гейб зажимал Шарлотту в укромном уголке за лестницей, поставив руки на стену над ее головой. Они были так глубоко погружены в разговор, что не замечали никого вокруг.

Брайс и Джошуа, остановив меня, с любопытством спросили, куда пропали Финн и Эль, и я, сделав вид, будто мне было противно, сказала, что случайно наткнулась на них в домике у бассейна, когда искала место, чтобы передохнуть.

Брайс захлопала в ладоши, словно ничего пикантнее в жизни не слышала, и на меня снизошло облегчение. Теперь секрет Элоизы был в большей безопасности, чем когда-либо.

Когда Финн вновь появился на вечеринке, он был один и сказал всем, что уложил Элоизу в кровать, так как она слишком много выпила.

— О, ну конечно, — поддразнила Брайс, — после того, как вы двое поразвлекались в домике у бассейна.

Финн бросил на меня вопросительный взгляд.

— Что? — Я с напускной беззаботностью пожала плечами. — Я просто сказала им, что наткнулась на вас в домике. Если вы хотели сохранить это в секрете, то надо было выбрать более укромное место.

В глазах Финна засветилась признательность, и он ухмыльнулся.

— Не твое дело.

Я, продолжая притворяться, закатила глаза.

— В следующий раз запирайте дверь.

Где-то через час все начали расходиться. Финн тоже ушел — мы не смогли улучить момент, чтобы остаться наедине. Но когда я наконец рухнула на кровать, то обнаружила, что от него пришло сообщение.

Сейчас мой будильник показывал 5:43 утра.

Я всю ночь не могла сомкнуть глаз, думая об Элоизе, о Финне. Моя голова разболелась от переполнявших ее мыслей. Меня подташнивало — как всегда, когда я мало спала, — и это неприятное ощущение только усиливалось из-за нервов.

Я хотела увидеться с Финном. Я хотела узнать, что все это значит.

Но еще сильнее я хотела откровенно поговорить с Элоизой. Все это было слишком значительным, чтобы оставаться в подвешенном состоянии. Мы, может, и не дружили, но это не означало, что я не переживала за нее. Мне нужно было удостовериться, что она верит, что я сохраню ее тайну. Я не хотела, чтобы она мучилась от страха, что я выдам ее.

Отдаленный звук, похожий на стук закрывшейся двери, заставил меня приподняться с подушки. Я соскочила с кровати, побежала к окну и отодвинула штору.

При виде Элоизы, которая брела вдоль бассейна, у меня внутри все задрожало от вышеупомянутых нервов. На ней были джинсы и школьное худи. Слишком повседневно для нее. Когда она скрылась на теннисном корте, я оглянулась на часы. Видимо, ей тоже было сложно уснуть.

Что ж… Если мы обе не спим…

Я бросилась в гардеробную и схватила первые попавшиеся джинсы и кофту. Потом почистила зубы, надела кроссовки и выбежала в прохладный утренний воздух.

Когда я нашла Элоизу, она сидела в центре корта со скрещенными ногами. Мои шаги испугали ее, и она резко оглянулась.

Ее кожа на контрасте с рыжими волосами казалась белой, как мел, а под глазами темнели круги. Я впервые видела ее настолько растрепанной, что было неудивительно. Наверняка она страдала от ужасной похмельной хандры.

О, и конечно еще была такая мелочь, как ее выплывший наружу секрет.

— Что ты здесь делаешь? — устало спросила она.

— Не могла уснуть. — Я села рядом, вытянула ноги и, скрестив лодыжки, откинулась на руках, надеясь своей расслабленной позой немного уменьшить напряжение между нами. — Увидела, как ты пошла сюда.

— Я пошла сюда, чтобы побыть в одиночестве.

— Окей. Но теперь я здесь. Поговорим?

Она нахмурилась.

— Чего ты хочешь? Шантажировать меня?

Я вздрогнула.

— Похоже, ты слишком долго жила в своем мире.

— Или просто понимаю людей и их мотивы. Я не дурочка, Индия. Я могу разглядеть амбициозного человека и знаю, что больше всего ты хочешь быть популярной, поэтому я особенно не хотела, чтобы обо мне стало известно тебе. — Ее нижняя губа задрожала, и она прикусила ее.

— Ты права, — согласилась я. — Я хочу стать популярной. В прошлом году я была самой популярной девушкой у себя в школе. Мне это нравилось. Жизнь была лучше, когда я была популярна.

Она сузила глаза.

— Жизнь была лучше? Что это значит? Это как-то связано с тем, что ты не зовешь Хейли мамой?

Я судорожно выдохнула.

— Не у одной тебя есть секреты. Со мной кое-что происходило несколько лет назад. Мой отец… Скажем так, он был плохим человеком.

— О. — Ее воинственность частично растворилась в неуверенности. — Сочувствую.

— Всякое случается, верно? — Я с фальшивой небрежностью махнула рукой. — Впрочем, это сделало меня сильнее. Придало мне решимость.

— Стать популярной? — Элоиза внимательно разглядывала меня. — Потому что ты думаешь, что никто не сможет причинить тебе боль, если ты на вершине. У тебя есть власть. Есть контроль. Есть те, кто заметит, если с тобой что-то случится.

Я неловко покраснела. Потому что отчасти она была права.

— Да, поэтому.

Она продолжала смотреть на меня, словно, узнав часть правды обо мне, захотела узнать еще больше.

— Я бы никогда не смогла растоптать человека, чтобы вновь стать популярной. Я всякой бываю, но только не подлой, — произнесла я.

Мы немного помолчали, пока я не набралась храбрости, чтобы спросить:

— Почему ты боишься рассказать людям правду?

Элоиза впилась в меня взглядом, и я решила, что она не ответит. Однако потом она оглянулась и медленно поднялась.

— Не здесь.

— В домик у бассейна? — На меня снизошло облегчение от того, что она согласилась поговорить.

Она кивнула, и я тоже встала. Домик все еще был не заперт, так что мы проскользнули внутрь. Я включила свет и пошла на кухню.

— Чай? Кофе?

— Там оставался зеленый чай.

Заваривая его, я то и дело оглядывалась, чтобы убедиться, что она все еще на диване. Она сидела, глядя на свои руки.

— Хотелось бы мне знать, какие слова смогут убедить тебя, что мне можно доверять. — Я подала ей чай и села в кресло напротив.

Ее ладони обняли чашку.

Я ждала.

Долго ждала.

Наконец Элоиза посмотрела на меня. В ее глазах блестели слезы.

— Иногда я чувствую, что схожу с ума.

Я очень надеялась, что она не примет сочувствие у меня на лице за жалость, но, кажется, она все поняла верно, поскольку продолжила:

— Я не знала, что мне сегодня делать. Игнорировать тебя? Поговорить? Возненавидеть? — Она скованно улыбнулась. — Но, видимо, я просто устала притворяться.

— Знаю, ты наверняка не поверишь мне, но я понимаю тебя больше, чем ты можешь представить.

— Нет, я верю тебе, Индия. Я всегда замечала в тебе что-то такое… Просто неправильно это интерпретировала. Теперь я знаю. — Она пожала плечами. — Ты тоже ущербная.

Я поморщилась.

— Не лучшее слово.

— Зато правдивое.

— Почему ты ущербная, Элоиза? Зачем тебе быть такой? Почему ты боишься рассказать всем правду?

— Ты знаешь, что, когда мне было тринадцать, я потеряла маму?

— Да.

— Смерть самого близкого человека наносит ущерб, Индия. Такая потеря оставляет за собой обломки. А мы с мамой были близки. Я знала, что мне повезло. Мои родители очень любили друг друга, и я даже не представляла, что папа сможет оправиться. — Она расслабилась на диване, глядя куда-то в пространство перед собой. — Для меня же все было иначе. Я помню, какую боль ощутила, как неожиданно осознала, что все в жизни временно. Чем старше я становилась, тем более обманутой чувствовала себя. Мои ровесники… Они не знали, что значит скорбеть. Чувствовать такую сильную боль. Смотреть на друзей и не понимать их, потому что важные в их представлении вещи кажутся тебе глупыми и незначительными, ведь ты знаешь, что именно по-настоящему важно.

По ее щекам текли слезы, и она поспешно стирала их.

— Хотя был еще Финн. Он понимал меня. И папочка понимал. Он мой лучший друг, знаешь? Мой отец — мой лучший друг, мой герой и весь мой мир. Если я потеряю его, то не знаю, смогу ли оправиться. А если я потеряю его из-за того, что предпочла бы влюбиться в Анджелину, нежели в Брэда, то никогда не прощу себя. Только не за этот выбор.

— А это выбор, Элоиза? — Я наклонилась вперед, желая лучше понять ее. — Ты ничего не можешь поделать с тем, к кому тебя влечет.

Ее губы горько скривились.

— Да, не могу. Поверь, мне бы хотелось. Хотеть Финна по-настоящему.

Я рассматривала чашку, пытаясь набраться смелости, чтобы спросить.

— А как… Как ты узнала, что лесбиянка? Когда?

— Мне было почти пятнадцать. Какое-то время я уже знала, что что-то не так. Мы взрослели, мои подруги начали встречаться с парнями, а я никогда не влюблялась в мальчиков. Я пыталась убедить себя, что это связано с созреванием, что у меня все еще впереди. Я целовалась с парнями на вечеринках, но чувствовала один дискомфорт, а иногда — и отторжение. Однажды Брайс говорила об одном мальчике из нашего класса. О том, какой он красивый, и что, когда он ей улыбается, она ощущает трепет внутри. И тогда я осознала, что тоже ощущала все это… — Еще больше слез потекло по ее щекам. — Но к своему репетитору по французскому.

— К девушке, — прошептала я, чувствуя боль в груди за нее.

Элоиза кивнула.

— Ее звали Одри. Она была француженкой, училась на первом курсе Бостонского университета. Маленькая четырнадцатилетняя я трепетала и таяла от ее улыбок и случайных прикосновений. Остро чувствовала малейшее ее движение. Подробно анализировала каждое ее слово. И проплакала всю ночь напролет, когда после урока со мной за ней приехал ее парень. В конце концов я сказала папочке, что больше не нуждаюсь в ней. Чтобы не разбираться со своими чувствами. Но они оказались будто бы разблокированы. Вскоре у меня развилась влюбленность в Катерину Кельтер.