Через час мама пришла меня будить, и я притворился больным, пока Грейс пряталась под моей кроватью. Когда родительница ушла на работу, я сдался папе и стал умолять его разрешить мне провести день с Грейс, хотя прекрасно знал, что он настучит маме при малейшей возможности. Он неохотно согласился, при условии, что ему будет позволено весь день играть в моей комнате в приставку. О чем я не должен сообщать никому.

Я был потрясен, увидев машину Грейс на обычном месте у дома.

– Ты приехала на машине? – спросил я.

– Сюрприз.

– Впервые после…

– Ага. Не знаю, почему. Проснулась среди ночи и решила: пора. Если не начну ездить, совсем забуду, как водить, и тогда меня точно не возьмут в «Форсаж 11».

Я улыбнулся, и она добавила:

– Генри. Не смотри на меня так.

– Как?

– Как будто у тебя на глазах формируется золотая трещина, – сказала она, но не обвиняюще, а по-доброму. – Я все еще не чашка.

– Не чашка. Запомнил.

Мы поехали на север, выехали из города и больше часа неслись по национальному парку, замедляясь в местах с особенно красивым видом, но не останавливаясь. Здесь, на побережье, не верилось, что сейчас осень. Из-за леса виднелись белесые отрезки пляжа, и хотя большинство деревьев стояли голые, здесь было много и вечнозеленых, пальм и кустарников. Несмотря на холод, мы открыли окна, и лицо у меня онемело, а в ушах звенело от скорости.

В конце концов берег скрылся за лесом, все еще разноцветным, как шкатулка с драгоценностями, несмотря на приближающиеся холода. Нам все чаще попадались дорожные знаки с надписью «сбавьте скорость» и «впереди сложный участок», но Грейс их игнорировала. Мало того, она так громко врубила музыку, что не услышала бы меня, даже если бы я закричал, а потом поехала еще быстрее. На каждом крутом повороте я вцеплялся в кресло так, что белели костяшки, иначе меня просто подбрасывало бы на сиденье. Грейс тормозила, ускорялась, шины дымились, нас заносило на каждом повороте. И вместо того, чтобы подготовиться к следующему и снизить скорость, перед самым поворотом она ехала быстрее.

Я держался что есть сил и молился богам, в которых не верил, чтобы те не дали мне сегодня умереть. Только не так. Не как он. В голове прокручивались кадры с мест аварий. Я слышал невыносимый треск врезающейся в дерево машины и видел, как она сминается гармошкой, как бумажный веер. Тело – мое тело – выбрасывало через ветровое стекло, как тряпичную куклу с кровью и костями. Кожа сдиралась об асфальт. Ноги и руки ломались с хрустом, и осколки костей протыкали кожу.

Грейс водила прилично, если забыть о полном пренебрежении безопасностью. Я видел, что у нее все под контролем, но на такой скорости у нее почти не было времени отреагировать. Животное на дороге, гиперкоррекция, выбоина – любая мелочь могла нас сгубить. И голос в моей голове не замолкал – тот самый, что снова и снова твердил: она в опасности.

Раньше я никогда не был так близко к смерти и не боялся за свою жизнь так сильно, как в тот день, когда она сидела за рулем.

Может, ей вообще было плевать, выживем мы или умрем? Ведь она воспринимала мир как временное скопление атомов. Смерть означала, что атомы, прежде имевшие форму человеческого тела, разлетятся, чтобы стать чем-то еще.

Наконец – наконец! – она остановила машину в живописном месте и выключила музыку. Улыбнулась и вышла, подставила лицо свежему прибрежному ветру. Странный выдался день: солнце пригревало, но ветер нес холодный воздух с океана.

– Черт возьми, что это было? – выпалил я, хлопнув дверью.

Меня трясло, и не от холода. Я пытался не подать виду, как мне страшно, потому что меня не оставляло подозрение, что, может быть, – ведь возможно же такое? – она нарочно играет со мной. Я сел на парапет, отгораживающий нас от обрыва, и уперся локтями в колени, пытаясь отдышаться. Грейс присела рядом, надев на голову шарф и частично скрыв под ним лицо. Иногда она держалась со мной так, что я начинал испытывать к ней совершенно платонические чувства, как будто она была моей сестрой.

– Раньше я все время ездила по этой дороге. Еще до того, как права получила, – тихо проговорила она. – Я знаю ее как свои пять пальцев. Даже лучше, наверное. Могла бы нарисовать ее по памяти, а вот свои пять пальцев – вряд ли. И откуда взялось это выражение?

– Нельзя так ездить после того, как чуть не погибла в аварии.

– Не я тогда свернула с дороги. Дом сидел за рулем. До его смерти я любила эту дорогу. И смогу полюбить снова.

В ее голосе слышалась горечь. Раньше Грейс никогда не говорила о Доме в негативном ключе. Но сейчас, кажется, винила его в аварии, в которой он сам и погиб. Хотя, наверное, она имела право злиться.

– Просто я… Ты не можешь быть с ним, поняла? Не можешь пойти за ним туда, куда он ушел, как бы ни хотелось. Так что хватит пытаться это делать.

– Черт, Генри. Я не думала, что…

– Так об этом и речь! Ты не думала. Ты так неслась на поворотах, что шины дымились. Это ненормально, Грейс.

– Мне просто хотелось снова стать собой. – Я ничего не ответил, и она встала. – Пойдем. В десяти минутах есть ресторан в роще. Угощу тебя обедом в знак извинения.

С этими словами я начисто забыл о пережитом в эти полчаса кошмаре и о том, что был на волосок от смерти. На смену страху пришел восторг, который всегда охватывал меня, когда Грейс делала для меня что-то приятное и мне казалось, что она тоже в меня влюбляется. Сейчас я понимаю, что в тот момент просто плохо соображал.

Ресторан стоял на утесе с видом на море. Грейс заказала еду, и мы сели на улице на траве, купаясь в солнечных лучах.

Пока мы ели, Лола прислала сообщение.

ЛОЛА:

Где тебя черти носят?


ГЕНРИ:

Жить без меня не можешь? В национальном парке. Погода хорошая, жалко торчать в четырех стенах.


ЛОЛА:

Тащи свою задницу сюда немедленно – или, клянусь, Хинк узнает все про твои делишки.


ГЕНРИ:

Какие делишки ты имеешь в виду?


ЛОЛА:

Надеюсь, ты прямо сейчас придумываешь суперическую идею для этой тупой газеты. Я уже даже не шучу, Генри.


Не вынуждай меня спасать тебя от самого себя. Ненавижу быть героем поневоле. Поэтому не ношу маску и не борюсь с преступностью Готэма по ночам..


СОБЕРИСЬ, ТРЯПКА.


ГЕНРИ:

Расслабься, у меня все под контролем.


ЛОЛА:

Надеюсь, иначе придется поставить на обложку кого-то из Кардашьян. А может, и ВСЕХ Кардашьян.


Мне тоже нужна газета для колледжа. Помни об этом, осел.


ГЕНРИ:

Прости, Ла. Скоро все будет.


ЛОЛА:

Хорошо, иначе я все расскажу Уиделин, и она тобой займется. Она знает, где ты живешь.


ГЕНРИ:

Запомнил.

После обеда мы легли рядом под бескрайними голубыми небесами и долго лежали молча. Наконец она сказала: «Сейчас приду». Встала, заковыляла к садику на краю утеса и стала собирать последние осенние цветы. А потом пошла по пологому холму к ресторану: в одной руке – трость, в другой – букетик желтых цветов.

Ее не было всего десять минут. Я и не заметил. Еще одна прихоть Грейс Таун, подумал я.


В четверг после обеда мы долго сидели в редакции, а потом сели в автобус и поехали в маленький кинотеатр недалеко от моего дома. Перед фильмом перекусили хот-догами. Грейс закапала кетчупом свою безразмерную футболку с надписью Ramones, но даже не взяла салфетку.

– Пусть думают, что я ранена, – заявила она и облизала пальцы.

Я смотрел на ее губы и представлял ее голой.

В кино мы сделали то же, что и всегда в темноте. Притворились, что мы вместе. Перед началом фильма она поцеловала меня, а потом водила пальцем по моей ладони. Как будто гадала, пытаясь увидеть будущее и прочесть свою судьбу в линиях на моей коже.

Не знаю, что она там увидела. Может, ничего.

После кино мы пешком возвращались домой и не держались за руки. В конце концов Грейс со вздохом взяла мою руку. Но я не чувствовал себя победителем. Мне казалось, что я провалил экзамен.

Держась за руки, мы дошли до моего дома, и впервые мне казалось, что мы – пара, что у нас есть будущее.

«Ну ничего себе, – думал я, – кажется, я правда влюбился».

«Не дури, – возразил другой голос в моей голове. – Нельзя влюбиться в девчонку, которую знаешь всего два месяца».

«Джеку и Роуз и четырех дней хватило», – ответил я сам себе.

«Думаешь, сравнение с «Титаником» – верный знак, что все кончится хорошо?»

Блин.


– Спасибо за приглашение, дружище, – сказала Грейс, когда мы пришли.

– Не благодари, Таун.

На садовой дорожке, ведущей к двери моего дома, она без энтузиазма поцеловала меня, и ее тело было теплым, несмотря на холод.

«Я на ней женюсь», – подумал я, глядя, как она ковыляет прочь. И улыбнулся. Впервые с момента Поцелуя я был в чем-то абсолютно уверен.

20

ПРОШЛА НЕДЕЛЯ. Хорошая неделя: Грейс почти не хандрила. Нам многое удалось сделать. Младшие редакторы принесли заметки не про кошек. Лола сверстала почти половину разворотов. Статью про ролевые настольные игры урезали до пяти тысяч слов. Я даже попытался сделать задание по математике. Ничего не понял, правда, но попытка не пытка.

А еще мы с Грейс занимались сексом. На этот раз она не расплакалась, и я был рад.

Кажется, жизнь начала мне улыбаться.

Вечером в четверг она пришла на ужин. Мы сидели на кровати в подвале, хохотали и дразнили друг друга, а мама с папой готовили на кухне. И я подумал: что если сегодня мы наконец расставим все точки над «и»? «Так ты теперь моя девушка или нет?» Я снова и снова повторял про себя этот вопрос, думал, в какой момент ее лучше спросить. Когда она согласится, все о нас узнают.