И ругаю себя за эти слова. Юрка отходит на шаг, задевая табурет, потом бьёт кулаком в стену. Так бьёт, что штукатурка сыплется мелкой пылью, а на побелке остаются неряшливые пятна его крови. Ну вот, костяшки разбил. Он выходит на улицу, я боюсь того, что он сейчас уедет, так ничего и не сказав, и этот поцелуй останется в моей памяти просто случайным, пусть и невероятным эпизодом. А я хочу помнить его как чудо. Единичное, от этого вдвойне ценное.

Пёс, который обычно носится так, словно ему в задницу вечный двигатель затолкали, сейчас притих, смотрит на меня внимательно, как будто понимает все.

— Только не обвиняй меня, пожалуйста, — прошу я у собаки. — Это было лишь раз. Да, не оправдание… но я не хочу оправдываться.

Ребёнок в животе порхнул бабочкой, подтверждая мои слова, а пёс только вздохнул устало, говоря — если что, сама виновата будешь… ну и ладно, буду. Я прижала пальцы к губам, и снова подумала — Юра меня поцеловал. Господи, меня поцеловал… муж моей сестры, отец ребёнка, которого я ношу в животе, отец моего племянника… Я знаю, что этот поцелуй никогда не повторится, и безумно жалею, что просто стояла парализованной испуганной дурочкой, не осмелившейся даже его коснуться…

И Юрка ушёл. Значит, в этом тоже я виновата… но потом, буквально через несколько секунд в приоткрытую дверь залетает запах сигаретного дыма. Радуюсь по детски, не ушёл, курит… Иду за ним. Он сидит на крыльце, ожидаемо, курит. Присаживаюсь на ступени рядом с ним.

— Может неправильно, — наконец говорит он, и я благодарна ему за эти слова, за любые вообще слова, после того, как случилось непоправимое, только бы не уехал молча. — Но это было нужно. Я не жалею, поняла? Просто… запуталось все ещё больше. Прости.

Я киваю — отчего бы не понять. И прощаю, да. Касаюсь его руки. И правда, сбиты костяшки… покраснели, из двух сочится кровь, но не сильно, лишь кожу испачкала, очертив её красной, запутанной сеткой. А потом чуть склоняюсь, и целую ссадину. Едва касаюсь губами. Затем облизываю их и чувствую вкус его крови. И радуюсь тому, что чувствую… Я не почувствовала нашего первого поцелуя, только шум набатом в голове, а кровь чувствую. И запомню этот вкус, унесу его с собой.

— Отвези меня домой, — прошу я. — Сколько уже можно прятаться…

Юрка встаёт и подаёт мне руку, о которую я с удовольствием опираюсь. Мы собираем вещи, шутим, делая вид, что ничего не случилось, пёс с лаем бегает между нами, с удовольствием «помогая» в сборах. Вещей у меня не так много, зато много варенья, которое я тоже тащу в город, оставив несколько баночек для хозяев. В городе раздарю, тем же соседям… Кому-нибудь.

Уезжать с дачи, которая прятала меня целых две недели страшно и грустно. Здесь так спокойной было. Куджо тоже запрыгивает в машину с большой неохотой, приклеивается к стеклу чёрной кнопкой носа и явно грустит.

— Не грусти, — прошу я, пока Юрка не слышит. Боюсь он не поймёт того, что я так активно беседу с псом. — Я с тобой в парке буду гулять каждый день.

Куджо вздыхает — не верит. Я сажусь в машину, а Юра тем временем выносит из дома последнюю сумку, забрасывает её в багажник. Автомобиль медленно трогается, выворачивает на присыпанную гравием дорогу. Вдоль неё идёт моя недолгая соседка с дочкой. Ритка. С ней тоже прощаться не хочется, она внесла краски в мою серую жизнь. Девочка поворачивается и машет мне рукой. Я машу в ответ и искренне надеюсь, что мы ещё встретимся. В этой жизни у меня слишком мало привязанностей, чтобы так легко их отпускать.

Телефон у Юрки зазвонил когда мы были уже в городе. Я напряглась — наверняка Юля. Накатила волна обжигающего стыда, я целовала её мужа… Да я мечтала об этом поцелуе двенадцать лет, но совсем не оправдание, согласитесь…

— Наташка рожает, — коротко сообщил Юра. — Сейчас тебя отвезу и сразу к ней, у неё это дело быстро.

— Хорошо.

За Наталью я была рада, хотя и чувствовала немножко зависти, ведь она уже рожает здорового, и совершенно своего ребёнка. А тот, что во мне прячется болен и не мой… Прощание с Юрой вышло торопливым и скомканным, но так даже лучше. То, что я вспомнила наконец о своей сестре меня здорово отрезвило. Юлька там мучается в неведении, а я… я плохая.

— Я позвоню, — пообещал Юра. — Сразу, как мелкий родится. И приеду, наверное.

— Не нужно, не приезжай сегодня.

Юра посмотрел на меня так внимательно, что я вынуждена была отвести взгляд. Вот она, расплата за поцелуй, которого я даже не прочувствовала — теперь в наших отношениях всегда будет неловкость и недосказанность. Мы оба знаем, что это неправильно, но случившееся не вычеркнуть… И плевать на все, не хочу вычёркивать.

Квартира была пустой и пыльной, словно тут десятилетиями никого не было, а не каких-то четырнадцать дней. Куджо настороженно приподняв острые уши обнюхивался, тоже не доверял заброшенному жилью. Я опустилась в кресло, прижала руки к маленькому пока животу. Всё, что удавалось гнать от себя на даче накатило разом. Все страхи мои, а тут ещё и поцелуй… И наверное не приедет Юра, больше никогда не приедет, он же тоже знает, насколько неправильно… Я разревелась и ревела с упоением не меньше получаса, а затем милостиво позволила Куджо себя утешить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Чтобы отогнать мысли и слезы включила пылесос. Всё ждала. Может зазвонит телефон, и Юрка расскажет про маленького племянника. Может Игорь придёт, мы же столько с ним не виделись, с моим нечаянным товарищем, соседом по совместительству. Но нет, гул пылесоса единственный звук, что нарушает тишину моей крошечной квартирки.

Я устала, но боюсь останавливаться. Пока хожу, делаю что-то, можно притворяться, что все хорошо. Сяду — опять разревусь. Не нужно было бежать с дачи, хоть два дня ещё, до результатов… так, не думаем — работаем. Тяжёлое мне поднимать нельзя, поэтому пол я мою аккуратно отжимая тряпку над ванной, даже не мою — протираю пыль при помощи швабры.

Куджо уселся возле своей миски, я покормила его, и вспомнила о себе — в животе уже урчало, а во мне только жидкий кофе с утренней кашей, да пустая вода. Продукты Юра привёз, он никогда не забывал о важных мелочах. Я обжарила куриную отбивную, приготовила овощи в микроволновке. Ем. Вроде вкусно, а отвлечешься от сосредоточенного пережевывания пищи и еда мгновенно кажется картонной. А когда я расправилась с третью порции к горлу подкатила давно уже забытая тошнота, резкая, нежданная… До унитаза я не добежала. Стою в коридоре, на недавно отмытым и теперь заблеванным полом и снова слезы лезут. Ну как так? И сил нет совершенно, словно эта квартира их высосала. Вот так бы и села, рядом с отвратительным пятном на полу и не вставала бы больше никогда.

Но вечер уже скоро, проснулся малыш, толкнулся, напоминая о себе, возвращая к жизни. Я со вздохом вторично отмыла пол, подавляя новые спазмы, затем устало дошла до душа. Разделась. На белье ярко красное пятно, а ведь не было больше, только после самой процедуры немного. Принимаю душ, наклеиваю на трусы ежедневку и мучаюсь постоянным желанием проверить нет ли на ней новых капель крови. Ожидание и страх убивают.

— Не могу так больше, — признаюсь собаке. — Я так устала, так устала….

Куджо скулит, в ладонь тычется, а у меня никаких сил. Я решила не двигаться. Малыш внутри притих, и я не шевелюсь. Я инкубатор, мать вашу, идеальный инкубатор. Если с этим ребёнком что-то случится, то точно не по моей вине.

Минуты паники остались позади, я успокоилась, вспомнила об аптечке, лежащей рядом на столике, выпила две таблетки спазмолитика. Вот, я сделала все, что смогла… Через час заглянула в ванную. На белоснежно чистой прокладке лишь одна алая капля. Одна только, хотя казалось… Всё будет хорошо.

Настроения печь пироги явно не было, зато у меня была тьма варенья, одну баночку я и взяла. Пойду к Игорю. Напьюсь чаю, поговорю о чем-нибудь совсем неважном, о чем угодно, только бы не думать ежеминутно о ребенке, что в моем животе, о его отце. Игоря дома не было, я в сотый раз пожалела, что у меня нет его телефона, я вообще со скрипом делилась своим номером и также неохотно брала чужие.

Чай я заварила сама, в своей квартире. Пила его осторожно, мелкими глотками, не хватало ещё рвоту вызвать. Токсикоз, который казалось отступил совсем, вдруг снова о себе напомнил, что с его стороны не очень и красиво… Щенок просился гулять, и наверное, это к лучшему, если бы не он я бы совсем расклеилась.

— Я тебе обещала парк, — повинно сказала я. — Но только не сегодня, хорошо? Поздно уже…

Куджо не обиделся. Он заново знакомился с нашим двором. Я спустила его с поводка, благо убегать это не в характере моей собаки, и он с удовольствием обнюхивал все столбы и кусты. Покой, что дарила мне чужая дача совсем рассосался, но вот сейчас, наблюдая за собакой, я почти успокоилась.

А потом мне пришло смс. На фотографии Наталья. Лицо измученное, изможденное просто, прядки волос прилипли к вспотевшему лбу, глаза запали. Но… сияют. С нежностью смотрит на наскоро завернутый свёрток в руках. Новорождённый спеленут очень небрежно. Я не вижу его лица, зато вижу крошечную пяточку с чуть сморщенной кожицей, вижу ручку. Кулачок крепко сжат, качество фото позволяет разглядеть даже ноготки.

Я улыбнулась. Как-то радостно стало. Моего Ваньку сразу унесли, и вдосталь полюбоваться им я не успела, хотелось бы вот так же, как Наташа… И здорово так, и кажется сразу, что у меня все будет хорошо. Рожу малыша и его не унесут в реанимацию. И если Юля не заберёт его в тот же момент, то я тоже успею подержать его на руках, возможно сделать фотографию на память.

«Снова девочка, хотя все ждали мальчишку. Но девочки это круто))»

Вот глупые, какая разница кто, девочка, мальчик? Главное, что после рождения ребёнка ждёт мамина грудь, а не реанимация. Главное здоровье, все остальное — вторично. Но настроение уже не испортить, по крайней мере мне так кажется.