Кэти Эванс - Настоящий (ЛП)

Простыни где-то в наших ногах, но он такой горячий, что я прижимаюсь так плотно, как могу и засыпаю. Шевельнувшись посреди ночи, я просыпаюсь от странного нового ощущения мощной руки, обхватывающей меня прижимающей к пригретому мной местечку возле него. Мои конечности покалывает, когда я заглядываю в его лицо и понимаю, что нахожусь с ним в постели. Он спит или так, кажется. Он поворачивает голову, приоткрыв глаза, видит меня, снова целует мои губы, мягко облизывая их, после чего откидывается назад, прижимая нос к моим волосам, прижимая меня к себе.

Сейчас мы летим в Денвер.

Пит и Райли сидят впереди с Дианой и Люпом, а мы в задней части самолета с Ремингтоном. Он сидит в наушниках, но я нет, пытаясь услышать накаляющийся разговор Пита и Райли. Реми не тренировался четыре дня, даже когда Райли разбудил нас этим утром. Я ушла переодеться и ждала внизу, но Реми не появился. Он не выходил из своей комнаты все эти последующие дни.

В отличие от меня.

Что-то происходит между нами, и я боюсь дать этому название. В течение последних четырех дней он приходил. Чтобы забрать меня из моей комнаты и уносил в свою, а в последнюю ночь я даже осталась в ней на весь день.

Мы целуем друг друга, как будто ждем этого в течение всего дня, что в моем случае — чистая, правда. Мелани написала мне после той пьяной смски о том, что я собираюсь заняться сексом с Реми. Она хочет знать, оседлала ли я Реми. И я просто не знаю, чем мы занимались, но то, как он целовал меня, заставляло чувствовать, что я его слабость, и он балдел от меня. Как только мы добирались до кровати, его рот сливался с моим, и он не отпускал меня. Его руки держали меня прижатой к его телу, как будто я была его опорой. Я чувствую себя его якорем, а его таким сильным и возбужденным, будто в свободном падении.

— Его баллы не смогут удерживать его на первом месте все время, — бормочет Райли, и без сомнения, в его голосе присутствует обреченность. — Он уже опустился на второе место, на очереди третье. Ему нельзя терять ни одну ночь, и он больше не может пропускать бои.

Расстегнув ремень безопасности, я, нахмурившись, направилась к ним.

— Что происходит? — я оставалась стоять в проходе, упираясь плечом на спинку сиденья Дианы.

— Реми больше нельзя пропускать бои. Всё зависит от баллов на этом чемпионате, и если мы хотим оставаться на первом месте, то ему больше нельзя их пропускать, и он, само собой разумеется, не может себе позволить проиграть.

— Он не ест, — с сожалением произнесла Диана.

— Он не тренируется, — резко добавляет тренер.

— И его глаза до сих пор темные.

Я бросила сердитый взгляд на Пита и поняла, что да…в последние дни глаза Реми действительно выглядят темными. Но мы также и не спали. Мы просто целовались, как ненормальные всю ночь, и наши тела были возбуждены, и мы заказывали обслуживание номеров, так как я никак не могла заставить его согласиться, чтобы кто-то из его команды вошел в номер. Я смотрела в их мрачные лица, и Райли покачал головой.

— Если он выйдет на бой с такими темными дьявольскими глазами, одна маленькая его часть будет не согласна с тем, что говорит рефери, и его могут взять и исключить к чертовой матери.

Я нахмурилась.

— Не смеши меня. Он знает правила. И он не машина тренироваться 24 часа 7 дней в неделю. Дай ему восстановиться. Он тренируется даже по воскресеньям, он близок к тому, чтобы перетренироваться. Любому спортсмену нужен перерыв.

— Рем не любой спортсмен, если он не будет тренироваться, он потеряет ловкость, — говорит мне Пит.

Я закатываю глаза, сытая по горло уже этими недовольствами. — Что-то мешает ему поддерживать ловкость?

— Вообще-то да. Тишина и покой. Он ведь не превращается в последнее время в монаха, не так ли?

По правде говоря, я не понимаю что плохого в том, чтобы он взял тайм-аут. Некоторые из моих друзей-спортсменов чувствуют себя абсолютно подавленными и разбитыми после соревнования. Если подняться слишком высоко, придется падать, и нейротрансмиттеры [1]иногда тоже работают по-дурацки. — Послушайте, ваше тело может выполнить только ту нагрузку, какую способно выдержать. И что, что он пропустил бой? Подумаешь! Его силы улучшатся за эти пару дней, и он надерет задницу в Денвере.

Они не отреагировали и просто изучающе глазели на меня в тишине. И я знаю, что им было очень интересно, что же происходит между нами, с тех пор как Ремингтон стал относиться ко мне так по-собственнически: при нашем разговоре с Питом, и даже когда Райли предложил помочь мне с чемоданом несколько часов назад. Реми просто схватил его и спросил, неужели у него не было больше других дел, как стоять и смотреть на меня.

Да, они выглядели так, будто безумно хотели знать, что же происходит между Ремингтоном и мной. Но так как даже я не знаю этого, я думаю, нас всех это интересует.

Вздохнув в тишине, я повернулась, чтобы пойти обратно, и когда я это сделала, пришло осознание того, что я застала его наблюдающим за мной.

В его взгляде есть что-то очень мужское, когда он наблюдает, как я возвращаюсь. Это мрачный, собственнический взгляд, и он вызывает небольшую пульсацию, проходящую по всем моим нервным окончаниям. В голове вспыхнули воспоминания четырех дней, которые мы провели в президентском люксе, в котором мы закрылись от всего мира. Я чувствую себя как в мультфильме Красавица и Чудовище, за исключением того, что я по своей воле заперлась с моим чудовищем, чтобы он мог целовать меня, не проявляя чувств, и он — красивое существо, которое мучает меня желанием его.

Я чуть ли не стону, вспоминая это. Руки Реми скользят вверх по моей шее. Его глаза наполовину закрыты, когда он смотрит на меня сверху вниз. Наше прерывистое дыхание. Его рот горячо, влажно и бесстыдно целует меня. Он целует только мой рот, шею и уши. Он облизывает и пробует на вкус, и заставляет вспыхнуть всем разновидностям чувств в моем теле.

Я помню стоны. Помню, как он протяжно смеялся в мои губы и то, как он становился очень серьезным и горячим, когда возвращался опробовать меня, и посасывал мою нижнюю губу, затем покусывал и посасывал кожу на моей шее. Я помню, как его тело прижималось к моему, и, как моя киска пульсировала, чувствуя близость его эрекции. Наши языки. Горячие и отчаянные, дразнящие и исследующие. Всё о чем я могу думать — это то, как я его хочу. Мне кажется, я умоляла его прошлой ночью:

— Пожалуйста…, — но чувство вожделения затуманило мою голову, и я даже не уверена в этом. Что я знаю наверняка, так это то, что он останавливался иногда, его дыхание ускорялось, и он принимал холодный душ.

Но он возвращался обратно, одетый в штаны на завязке или в облегающие сексуальные боксеры, и снова покрывал меня своим огромным телом, как защищающим щитом. Затем склонял голову с черными волосами к моей, и продолжить мучить меня. Он трахал мое ухо языком, медленными, глубокими проникновениями. То же самое он делал с моим ртом. Он прижимал меня к себе и пробовал на вкус мою шею. Мои ключицы. Он разжигал все во мне, мои зубы стучали от того, как холодно ощущался воздух на моей коже. Возбуждение стекало по моим бедрам. Мои соски становились твердыми как бриллианты. Он выжал меня всю без остатка, довел меня до той точки, когда лишь прикосновение его губ заставляло меня стонать в глубине души, как будто в меня только что проникли.

Он со мной так медлителен, я чувствую себя тинейджером или девственницей, хотя таковой не являюсь. Но я чувствую, что я предназначена для него, и связана с ним, прямо как животные. Я чувствую, что я уже поймана в ловушку, и он лишь зажигает меня, оставляя меня медленно закипать в своих соках в нетерпеливом ожидании момента, когда же он, наконец, возьмет меня.

Я, правда, не могу этого выносить, и даже сейчас я мокрая.

Мы не говорили много, когда были «связаны» в его спальне. Я знаю, что он был в своей пещере в эти дни, и я понимаю его. Вчера, он даже не дал мне выйти, и держал меня прикованной к его постели, заставляя чувствовать меня беспомощной рабой в его поцелуях.

Когда нам нужно было останавливаться, иногда мы слушали музыку, включали телевизор, или кушали, но чаще всего мы целовались. Иногда я не слышала ничего кроме звуков его поцелуев, и нашего учащенного дыхания, разрывающие нас. В предпоследнюю ночь, когда он пришел забрать меня из моей комнаты, я была так возбуждена, что чуть не прыгнула в его объятия. К тому времени как мы опустились на его кровать, мои руки уже были в его волосах, мой язык отчаянно пробирался в его теплый, вкусный рот, и когда он ответил мне животным рычанием и безумным поцелуем, во время которого он лихорадочно посасывал мой язык, я чувствовала как каждое прикосновение к моему языку, заставляло мой чувствительный клитор пульсировать от удовольствия. Он набухал и пульсировал, пока мы целовались, и я схожу с ума, в то время как вспоминаю это. Сейчас даже его мельчайший взгляд возбуждает меня. Когда он смотрит на мои губы. Когда он убирает прядку волос за ухо. Я знаю, что мы просто посылаем к чертям наши надпочечники, оставляя все вот так. Удерживать в себе все это возбуждение просто причинит вред здоровью, но я не могу его остановить. На самом деле я хочу большего. Я хочу, чтобы он остановился, потому что мы страдаем, и я хочу, чтобы он начал делать большее, пока я замертво не упала в его руках, сгоревшая в пепел от желания.

Я хочу его. Каждый час, каждую минуту, каждую секунду.

Я хотела его еще тогда в первую ночь, когда пыталась промыть себе мозги и притвориться, что не хотела. И сейчас я хочу его так, как хочу дышать, есть, жить счастливой жизнью, как хочу снова увидеть свою сестру, быть удовлетворенной своей работой. Я хочу его так, как хочу прожить настоящим, не опасаясь того, что может случиться, или не случиться завтра.