— Не могу больше, — честно сказала я. — И сидеть с её ребёнком больше не буду, пусть няню нанимает.

Сдернула свою сумку с вешалки и вышла. На улице — конец апреля. И солнце светит вроде, старается. Но зябкий ветер сводит на нет все его усилия. Я пожалела, что надела лишь свитер. Кожа под ним сразу покрылась мурашками, волоски на руках встали дыбом. В запале я пересекла наш двор и следующий, стояла сейчас на проспекте. Куда идти, не знаю. Волга папина осталась в гараже, но возвращаться не хочется нисколько.

Некуда идти от слова совсем. И от этого так тошно, хоть волком вой. Можно было к Маринке, но во-первых, она все ещё на меня обижена, а во-вторых, как я могу отнимать у неё и её будущего мужа воскресное утро? Какое имею право воровать их счастье? Пусть хоть кому-то будет хорошо. Ноги шли сами по себе, даже не спотыкаясь без хозяйского контроля. Я ежилась и куталась в свитер.

В парке толпы ничего не делающих и никуда не спешащих людей. Правда, в отличие от меня они наслаждаются своим состоянием. Я хочу быть такой же, как они. Чтобы ничего меня не мучило. Хочу наслаждаться выходными, ясным небом и весенним солнцем. Там же, в парке, в первом уже открытом уличном лотке я купила мороженое. Зачем, хоть убей не пойму — холодно. Но сидя на лавочке с пустыми руками, я чувствовала себя самозванкой, не пиво же мне пить. Мороженое было холодным, как ему и полагается, сладким и чуть солёным от слез, которые я не смогла сдержать.

Это было жутко паршиво — сидеть на этой идиотской лавочке в родном городе, есть это мороженое и понимать, что некуда идти, что никому не нужна и никто не ждёт. Мороженое никак не хотело заканчиваться, капало и марало мои пальцы липкой сладостью. В кусочек голой кожи между кроссовкой и джинсами ткнулось что-то холодное. Я вздрогнула и подняла взгляд. Бублик. Странно, но я даже не удивилась. Словно так и должно было быть. Паршивый день, а они у меня все такие, ставим знак равно — Руслан. Вот только встречаться с ним, нет уж, спасибо.

— Хочешь мороженку? — спросила я у мопса. Тот вывалил язык, стало быть, согласен.

Я осторожно уложила мороженое на обертку перед носом собаки.

— Кушай, мой хороший.

Вытерла липкие пальцы о свитер и приподнялась, озираясь. Встреча в мои планы не входила. Искать долго хозяина песика не пришлось. Он шагал широким шагом, разговаривал по телефону и улыбался. Я даже опешила на мгновение от этой его улыбки. Без сарказма, без издевки. Такой его улыбки я ещё не видела. Из-за неё я потеряла несколько секунд и катастрофически не успевала убежать. Заметит.

— Молчи, — велела я Бублику, перешагнула через лавочку и села на корточки за мусорной урной, за ненадежным укрытием полуголого куста и фонарного столба.

У моих ног лежала пустая пивная бутылка и море шелухи от семечек. Я выругалась, мысленно, разумеется, и зажмурила глаза.

— Жрешь? — раздался голос Руслана, казалось, прямо над моей головой. — Жри-жри, вымогатель. Я тебя кормить сегодня не буду, ты же еле задницу волочишь.

Бублик тявкнул. Идите мимо, взмолилась я. Идите дальше. В урну за моей спиной что-то упало, с таким грохотом, что я едва не подпрыгнула. Я тихонько выглянула из-за своего укрытия — Руслан сидел на лавочке за моей спиной, а его пес сидел на асфальте и смотрел на меня круглыми глазами.

— Уводи прочь своего хозяина, — сказала я одними губами.

Пес снова тявкнул. Приподнял свою задницу и потрусил прямо ко мне. Господи, взмолилась я, ну за что мне это. Это недопустимо, это невозможно. Мысли бешено заметались. Что я могу предложить судьбе взамен за её благосклонность?

— Я буду идеально себя вести на Маринкиной свадьбе, — прошептала я.

Бублик дотопал до моего укрытия и сел напротив меня. Я возвела очи к небу, этой жертвы от меня судьбе мало. На столбе передо мной красовалось объявление. Не реклама. Скорее, социальное. Я пригляделась. В нем говорилось о посещении волонтёрами многодетных и малоимущих семей в следующие выходные, прилагался и телефонный номер для всех желающих.

— Я желаю, — горячо зашептала я.

— Бублик, приличные собаки не лазят по мусоркам, — раздался голос за моей спиной.

— Господи, — добавила я убедительности в свой шепот. — Я позвоню сразу. Я стану волонтером. Я буду кормить уличных котят. Я с Толиком посижу ещё раз. Я не буду ругаться матом. Нет, нет, я просто реже буду ругаться матом. И станцую этот танец. Только умоляю, пусть он уйдёт!

Бублик, олицетворяющий для меня сейчас господню волю, устало вздохнул и засеменил к хозяину. Я задержала дыхание, я не дышала целую минуту. Потом осторожно выглянула и увидела широкую спину ненавистного мне мужчины. Он уходил. Аллилуйя. Я выждала ещё немножко и стала выбираться.

— Как второй раз родилась, — пробормотала я.

— Там ещё жестянки есть? — пробасил голос над головой. Я взвизгнула и шарахнулась в сторону.

— Господи, — в который раз за несколько минут произнесла я.

— Просто Коля, — щербато улыбнулся мой собеседник и полез в урну.


— Больше никогда в жизни, — пробормотала я, запахнула сильнее свитер, мало защищающий от холодного ветра, и ходко пошла прочь.

— Барышня, а вы ничего не забыли?

Я недоуменно обернулась. Коля, обладатель обвисших на коленях штанов, потертой жилетки неопределенного цвета и улыбки, не сходящей с бородатого лица, пытливо смотрел мне вслед. А над его головой, словно знак, символ — объявление на столбе. О боже, просто так мне с крючка не сорваться. За сомнительное везение приходится расплачиваться.

— Да, конечно, — негромко, потупив взор, ответила я, словно школьник, пойманный с сигаретой за углом. — Сейчас.

Достала телефон и сразу, не теряя времени, набрала номер, и, уже уходя и договариваясь о своей будущей волонтерской деятельности, махнула рукой Коле на прощание. Зачем, не знаю. Он же пожал плечами и наклонился к пакету с жестянками, кем-то оставленными у самой урны. О том, что им двигала жажда наживы, а вовсе не карма, я так и не узнала.

Я посмотрела на часы — меня не было дома всего полчаса. Без продолжительного чаепития от мамы еще никто не уходил, так что был шанс застать Верку у нас дома. Я вернулась, лёгким шагом взлетела по лестнице, открыла дверь. Так и есть, сидит. Чай пьёт. С конфетами. Терпение, помни, ты сегодня баловень фортуны. А за любое везение надо платить.

— Вер? — улыбнулась я. — Ты прости меня, пожалуйста. За конфеты и вообще. Я в субботу свободна, можешь Толика приводить, посижу.

Толик улыбнулся мне робкой улыбкой, сведя глаза к переносице, покосился на вазочку с конфетами. Вздохнул.

— Ничего страшного, — проявила царскую милость Вера. — Я же понимаю, у тебя ещё просто нет детей. И спасибо за предложение, мне как раз нужно было в парикмахерскую.

Я обещала судьбе всего раз, напомнила я себе. Подмигнула Толику и скрылась в своей комнате. Переписала список необходимых покупок к следующему воскресенью — там было много всего, от памперсов до раскрасок, и, решившись, набрала Марину. После того вечера мы ещё не разговаривали.

— Привет, Марин.

— Привет.

Взяла трубку и молчит. Спросила бы хоть, как дела. Сказала бы хоть что-нибудь, чтобы помочь преодолеть мне мою неловкость.

— Насчёт того вечера. Прости, пожалуйста. Я…я так больше не буду. И танец станцую. И улыбаться буду весь вечер.

Мы снова помолчали. Я вздохнула. Не знаю, как быть. Я привыкла, что Маринка всегда рядом, всегда со мной, даже если по сути нас разделяют сотни километров.

— Я люблю тебя, — вдруг сказала она, и я по голосу почувствовала — улыбается.

И сразу так легко стало на душе, словно камень с неё свалился. И слёзы закипели на глазах, дурацкие, глупые, боже, я становлюсь такой плаксой. И подумалось — да что мне Руслан. Я за Маринку убью, если нужно будет, не то что танец станцую.

Шестая глава

ОН

— Руслан Олегович, кофе?

Я на мгновение замер. Никак не мог привыкнуть к тому, что у меня внезапно появилась секретарша. Признаться, я пытался отказаться от неё, но меня слушать никто не стал. Она полагается мне по статусу. И точка.

— Эмммм… Черный. С сахаром. Да, с сахаром.

— Я помню, Руслан Олегович.

Я опасливо, бочком, пробрался через приемную. Лена, именно так звали мою секретаршу, стояла ко мне спиной, но склонившись так низко, что я бы не удивился, узнай, что оттуда, из-под коротенькой юбки, из тени, прячущейся между бедер, за мной хищно наблюдает ещё один глаз. Расчётливый такой, с прищуром. Я вдруг представил, как должен выглядеть третий Ленкин глаз и фыркнул от смеха. Боюсь, теперь никогда не смогу смотреть на нижние её девяносто без улыбки. Опасливой улыбки, помним про прищур.

— Все в порядке? — Лена повернулась, качнув бюстом.

— Без сомнения.

Я просочился в свой кабинет, закрыл дверь и выдохнул с облегчением. Сюда Лена и все её девяносто без стука не заходят. Наш офис — это небольшой двухэтажный домик на окраине города. Складские помещения внизу, кабинеты наверху. Я, Димка, наши секретарши и ещё двадцать человек. А сначала, ещё не так давно, ютились в трёх комнатах. Растём. Наверное, это хорошо. Теперь я обладатель…Лены.

Лена робко, точнее сделав вид, что робко, постучала в дверь и внесла мне кофе, который я даже не хотел, но который тем не менее выпил. За окном свирепствовала весна, и в этом году, впервые за многие-многие месяцы мне вдруг захотелось жить. Не знаю, что тому причиной. Хотелось выйти на улицу, бросить свой автомобиль и просто шагать, куда глаза глядят. Странные желания, забытые. И хотелось одновременно спрятаться обратно в свою раковину, закрыться от всех этих перемен, не пускать их в свою жизнь.

Жизнь налаживается. У меня есть Бублик. Работа. Даже Леночка вот есть. Леночка, словно уловив, что я о ней думаю, снова склонилась в пируэте, едва не уложив грудь на стол. Балерина в ней умерла, в Лене. С такой-то гибкостью.