— Если мы все тут собрались, — жизнерадостно воскликнула Маринка так, словно не раз эту фразу репетировала. — Может, разучим наш танец?

Руслан чуть приоткрыл рот, на меня посмотрел, видимо, намереваясь что-то сказать. Я злорадно хмыкнула, он вопросительно приподнял брови.

— Станцуем.

И улыбнулся, блеснув тридцатью двумя белоснежными зубами. Гад.

— Станцуем! — хлопнул в ладоши материализовавшийся из воздуха толстячок. — Забудьте все, что знали о вальсе. Именно я покажу вам, что значит настоящий вальс.

Заиграла музыка, толстячок подхватил Маринку под руки и закружил по залу. Смотрелись они препотешно — толстый маленький мужичок и тонкая высокая девушка. Но в этом гномике было столько грации, что вскоре я следила за каждым их движением, забыв даже о Руслане.

— Теперь вы! — воскликнул гуру танца и усадил Маринку на стул.

Щеки её раскраснелись, на лицо вернулась жизнь. Я замешкалась, мужичок подтолкнул меня в спину так, что я едва не упала в объятия Руслана.

— Смелее, ближе! — надрывался наш преподаватель.

Я положила руку на плечо Руслана, стараясь не подходить слишком близко. Он свою мне на талию. Я в свою очередь вложила свою ладонь в его. Глаз поднять не смела, я трусиха, я не хочу видеть его так близко.

— И раз-два-три! — раздалось над ухом. — Начали!

Заиграла музыка, мы с Русланом дернулись неловко в разные стороны и замерли. Надо позволить ему вести, иначе мы так и не станцуем ничего. Смирись Светка, смирись, и получай удовольствие.

На Руслане была футболка, и, устраивая руку на его плече, я нечаянно коснулась голой шеи. Почувствовал ли он моё прикосновение?

— Ближе друг другу!

Я сжала губы. Вряд ли занятие продлится долго, надо просто потерпеть. Мужчины, родные, ставшие чужими, ненавистные, оккупировали мою жизнь. Мне даже идти некуда, я не знаю, уехал ли Антон. Так что танцуй, детка.

— От тебя пахнет котлетами? — спросил Руслан в опасной близости от моего уха.

— Пирогами, — уточнила я. — С капустой и грибами.

— Как мило.

Я заставила себя промолчать усилием воли. Больше всего меня бесило то, что этот подлец отлично танцевал. Хотелось закрыть глаза и покориться танцу, не думая о том, кто мой партнёр.

— Да вы созданы друг для друга! — воскликнул толстячок, я споткнулась и наступила Руслану на ногу.

Восьмая глава

ОН.

От неё вправду пахло пирогами.

Это было забавно и очень странно. Я некстати вспомнил, что уже очень давно не ел, и желудок протестующе сжался. И давно не танцевал вообще. А с такими аппетитно пахнущими женщинами подавно. Подумал было о колене — да хрен с ним, не развалюсь за один танец.

Мышка потрогала мою шею. Клянусь, специально. А потом ещё раз.

— Ты меня трогаешь? — поинтересовался я.

— Просто ты ерзаешь, — прошипела она чуть слышно.

Смотрела строго вперёд, не поднимая глаз. Музыка набирала обороты, это было до жути странно — танцевать с ней. Скажи мне кто лет пятнадцать назад, не поверил бы.

— Вы просто созданы друг для друга! — завопел танцор, которому не то что яйца, даже живот не мешал.

Мышка споткнулась и наступила на мою ногу. Слон от бога, надо же умудриться при таком смешном весе и в мягких кедах так отдавить несчастную конечность. Кстати, ту же несчастную, жизнью обиженную ногу.

— Ещё один такой финт, и будешь танцевать сама, — предупредил я.

Она предпочла не отвечать. Около минуты мы танцевали молча, затем она — специально! — наступила мне на ногу. Я дёрнул её на себя, совсем чуточку, но она сбилась с шага и наступила мне на вторую ногу. Блядь!

— Так не пойдёт! — проорал толстяк.

Я выпустил Мышкину руку, она отступила от меня на шаг. Глаза блестят, грудь рассержено вздымается. Прекрасно! Ноги отдавили мне, а злится она. Я уже и забыл, что даже Мышь может быть типичной женщиной. Что она вообще женщина. Хотя вру, да. Я рад, что на ней лёгкий кардиган, не будивший во мне никаких абсолютно желаний.

— Вы можете танцевать лучше, — начал толстяк. — Ваши тела созданы друг для друга.

Я как раз отпил воды из бутылки, пользуясь перерывом, но на последних его словах просто поперхнулся и закашлялся. Толстяк похлопал меня по спине, я поблагодарил его, глядя, впрочем, на Мышку. Та глазела на белые носки своих кед, словно ничего интереснее в жизни не видела.

— Вы можете танцевать лучше, — повторил толстяк. — Если бы не пытались стоять друг от друга на расстоянии вытянутых рук. Что это такое?

Я вдруг почувствовал себя словно в школе, пойманным на невыполненном домашнем задании, вынужденный оправдываться. Вот только годы уже не те. Не хотелось оправдываться, но и грубить не хотелось тоже — я помнил, что это Маринкин день. Надо просто станцевать этот танец, как я делаю нелюбимую работу. Перетерпеть.

— Невеста!

Маринка, которая сидела на своём столе ниже травы, тише воды вытянулась в струнку. Толстяк склонился перед ней в изящном пируэте, а потом под ручку потащил к двери.

— Этим двоим нужно уединение. И мы дадим им это.

Марина и слова не успела сказать, как её выставили в коридор.

— Снимайте свою кольчугу, — скомандовал толстяк и ткнул пальцем в её кардиган.

Она развязала поясок и сбросила его. Под ним оказалась лёгкая майка на тонких бретелях. Блядь.

— А вот теперь мы будем танцевать, — сказал толстяк и довольно потер руки.

Заиграла музыка, которая была слишком, слишком чувственной для вальса. Щёки Мышки порозовели, глаза толстяка коварно сверкали, я с тоской покосился на дверь. Чувствовал себя, словно в ловушке.

— Станцуем? — хмыкнула Мышка и сдула с лица упавшую прядь волос.

Шагнула ко мне. Я положил руку на её талию, майка не была особенно целомудренной, я коснулся кожи.

— Теперь ты меня трогаешь, — улыбнулась она.

Сучка, подумал я и дёрнул её на себя. Сейчас я тебе станцую.

— Белиссимо! — воскликнул увлекшийся толстяк. — Больше страсти!

Он был так счастлив, что, казалось, сейчас снова пустится в пляс, но уже вокруг нас. Но смотреть на него не было времени. Я смотрел на Мышку.

— Что ты хочешь доказать? — спросила она, запыхавшись. — Затанцевать меня до смерти?

— Скорее ты в усмерть меня затопчешь, — ответил я, стараясь не сбиться с шага.

Вальс был какой-то неправильный. Куда делся толстяк? Мне стало казаться, что он ушёл химичить с музыкой, надеясь, что мы увлечёмся до такой степени, что устроим ему сеанс бесплатной порнушки. Нет уж, маэстро, наша страсть существует только в вашем воображении.

Тело Мышки было тонким и гибким, послушным. Я был удивлён, но она терпеливо позволила мне вести себя в танце, не пытаясь перетянуть одеяло на себя. И даже почти не наступая на мои ноги. Словно ей и вправду нравилось со мной танцевать. Однако правдой это быть не может, слишком много лет эта фифа презрительно кривила нос при одном моём виде.

— Мне кажется, или это не вальс? — дошло наконец до неё. — Куда ты меня крутишь?

— Молчи, женщина, — ответил я. — Хоккеист — это почти фигурист. Молчи и наслаждайся танцем.

Мои товарищи убили бы меня за эту фразу лет пять назад. Но их сейчас рядом не было, а для меня было делом принципа показать ей, что я в силах станцевать этот долбаный танец. Доказать себе, Маринке в конце концов. Аньке. Зачем? Если бы я мог ответить на этот вопрос.

Музыка вела себя совершенно неприлично и мало того непредсказуемо. Я чувствовал себя героем какой-то американской мелодрамы — спортсмен со сломанной ногой и жизнью должен станцевать и всех нахрен победить. Смотрели мы такое кино с Анькой. Правда, не до конца. Сейчас я испытывал настоятельную потребность подбросить Мышку к потолку, и чтобы она покрутилась вокруг своей оси минимум раз пять. Мышка, похоже, тоже это чувствовала. Тем более сама музыка шептала — видишь, как я нагнетаю? Я готовлю, подвожу вас к пиковому моменту, к этакому оргазму танца. Смотри, какая Мышка лёгкая. Сейчас шаг в сторону, притянуть её к себе. Она послушно подалась вперёд, почти прижалась ко мне, чуть скользнув своей грудью по ткани моей футболки, я остро почувствовал это лёгкое прикосновение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Теперь надо резко выпрямить руку, позволив Мышке продолжить моё движение по инерции. А затем просто подбросить наверх. В моём воображении картинка смотрелась просто превосходно. Я уже представлял, какими глазами будут смотреть на толстячок и Мышка, как на бога танца.

— Не смей! — вдруг вскрикнула Мышка, словно почувствовав, что её ожидает. — Ты меня уронишь!

Поздно. Движение было не остановить. Мышка и правда была лёгкой, как пушинка. В последнюю секунду я понял, что бросать её было бы очень не благоразумно, и решил просто поднять её на вытянутых руках, что и сделал. Мышка словно тоже заигралась, раскинула руки в стороны и засмеялась даже. В ушах бились музыка и кровь, мешая слышать, но я представил, как мне рукоплещет пораженный в самое сердце толстяк.

Все это длилось доли секунды. А потом колено пронзила острая боль, оно подломилось, я подался вперёд, роняя Мышку, стараясь в последней, безумной попытке её удержать, но понимал, что поздно.

Мышка упала с таким грохотом, словно весила тонну.

Упала и осталась лежать. Честное слово, на какой-то момент у меня даже сердце оборвалось. Некстати подумал — достойное завершение нашего двадцатилетнего знакомства. Мышка попадёт в больницу со сломанной шеей, а я в тюрьму за нанесение тяжких телесных повреждений.

Прошло от силы пару секунд, а мне казалось, что они тянутся бесконечно.

И неловко, и страшно. Мышка все не шевелится, все так же бьёт по ушам музыка. Я не выдержал, шагнул, прихрамывая, к музыкальному центру и, не тратя время на множество кнопок, просто выдернул его из розетки. Упала тишина, плотная, идеальная. Я поймал себя на том, что пытаюсь уловить Мышкино дыхание, и разозлился сам на себя. Трагикомедия, блядь.