— Привет, — сказала она. — А я к тебе пришла.

Так просто. И правильно. И губы расползаются в дурацкой улыбке, и глаза примеряются, сколько одежды на ней, боже мой, словно не май на дворе, а дождливый октябрь. Все снять, срочно, сейчас. И голенькую на ручки, и в постель, и съесть, чтобы никому не досталась.

— Ты останешься? — спросил я уже тогда, когда все было позади.

Она лежала, прижимаясь ко мне спиной, а моя рука лежала на её бедре. Я уткнулся лицом в её волосы, они все ещё пахли моим шампунем. Подумал, это так естественно, что от этого становится жутко.

— Попроси, — ответила она и потянулась в моих руках.

Так сладко, томно, что устоять было невозможно. Хотелось, чтобы так же она и проснулась здесь, в моей постели. Взъерошенная со сна, тёплая.

— Останься, — шепнул я в её волосы, чувствуя, как они шевельнулись от моего дыхания.

И она осталась. И сопела рядом, и касалась своим телом, вызывая и похоть, и недоумение, страх от стремительности происходящего. А в три часа, когда небо на востоке лишь чуть посерело, предвещая рассвет, ткнула меня в бок маленьким острым локтем.

— Что? — спросил я, выныривая из зыбкого сна.

— Часы, — сказала Мышь. — Тикают. Я спать не могу.

Я встал, с сожалением покидая постель со ждущей меня в ней Мышкой, натянул на голое тело джинсы, надел пляжные тапки и поднял тяжеленные и нелепые Анькины часы на руки. И пошёл с ними на улицу, сопровождаемый засуетившимся, обрадовавшимся нечаянной прогулке Бубликом. Закинул часы в мусорный бак, они жалобно тренькнули напоследок, словно умоляя не оставлять их тут. Постоял минуту у подъезда, ожидая, когда пес доделает свои дела, впитывая холодный воздух голой кожей. И вдруг почувствовал лёгкость. Словно все наконец пошло так, как и должно было быть.

Тринадцатая глава

Платье висело в шкафу на плечиках. Мне тоже очень хотелось закрыться в шкафу, свернуться калачиком и закрыть глазки. И лежать так очень-очень долго, желательно до того благословенного момента, когда все мои проблемы рассосутся сами, без моего участия. Говорят, время лечит. Интересно, лечит ли оно проблемы?

Шарик, который я усиленно надувала при помощи какой то сложной и не подвластной моему уму штуке, пускающей газ с громким, и что самое неприятное, неожиданным хлопком, лопнул. Я вскрикнула и отбросила ярко зелёные резиновые ошметки.

— Господи, ты же не свои буфера накачиваешь, к чему такое усердие, — поморщилась Анька. — Хотя тебе бы и свои надуть не помешало.

В её руках был бокал, из которого она отпивала очень часто. Настолько, что надула в разы меньше шаров чем я. Я поглядывала на него с тоской, но пришла к твердому решению — не пить хотя бы до свадьбы. И ещё в знак солидарности с Мариной, которая тоже цедила сок.

— В жизни не бывала на таких тухлых девичниках, — продолжила Аня. — Может, хоть стриптизера вызовем?

— Проститута, — не выдержала я. — Вот если найдёшь идиота, готового на тебе жениться, то вызовешь кого угодно. Шансов у тебя, конечно не много, но мечтать же не вредно.

— Мышь, — начала было она, всегда легко поддающаяся на провокации, но Маринка деликатно кашлянула, и мы, вместо того, чтобы скандалить, синхронно взяли ещё по одному шарику.

Шары были нужны для украшения квартиры невесты, а так же всего подъезда в лучших традициях самой шальной свадьбы. Я представляла себя распевающей частушки на ступенях, перед толпой мужиков во фраках с целью выцыганить у них горсть мелочи, и едва сдерживала горестный вздох. Я же обещала. Буду петь частушки. Станцую. Могу на одной ножке попрыгать вокруг свадебного стола.

Две едва знакомые мне девушки, которые будут проводить с нами этот непростой ритуал по выбиванию денег, уже нарисовали десяток плакатов и ушли. Анька тоже все чаще смотрела на время. Затем сдалась.


— Я пойду, девочки. У меня свидание. До завтра. И ложитесь спать пораньше, мешки под глазами в вашем возрасте неизбежны после бессонной ночи.

Помахала ручкой и ушла. Я облегчённо улыбнулась.

— Я думала, она никогда не уйдёт, — шепнула Марина едва дождавшись, когда за гостьей захлопнется дверь. — Может вина?

Я покосилась на бокал, в котором пузырился лимонад, вздохнула и отказалась. Подумала о том, что Руслан наверняка пьёт. И быть может на мальчишнике все же есть стриптизерша. Или даже проститутка.


— А что там Сергей? — не удержалась я.

— Обещал быть дома в полночь, как Золушка.


Я надула малиновый шар, последний, допила свой лимонад. Затосковала, понимая, что хочу уйти, но не могу оставить Маринку одну. Да и не знаю, куда вообще хочу. Хотя вру, прекрасно понимаю. В двухкомнатную квартирку недалеко от дворца спорта, с огромной, покрытой пылью плазмой и псом, доедающим под столом колбасу.

Подумала, интересно, а с кем свидание у Аньки? Уж наверняка не с Русланом, определённо.


— У Аньки есть кто-нибудь?

— Был. Но она вернулась и похоже насовсем, видимо не сладилось. Рассчитывает вернуть Руслана. Я даже не знаю, получится ли. У него сейчас никого нет.


Есть, хотелось крикнуть мне. Я есть! Уже целых две ночи как! Но заявить об этом никак не выходило. Нет прав, никаких. Ни номера телефона, ни обещаний, ни слов. Только следы на теле, да косые мамины взгляды. В них немое неодобрение. Вот недовольна, но молчит. Интересно, что думает?

— Теть Таня сказала, что Антон вернулся.

Я кивнула. Как вернулся, так и отвернулся. Был и сплыл. И не думается о нем, не досуг. Я всегда бросаюсь в омут с головой. Никаких полумер. Поймала мужа с любовницей — скандал и развод. Решила влюбиться — мозги прочь.

Подумала и тут же испугалась. Ну какая любовь, ещё не хватало. Руслан — это не любовь. Это мозоль. Больная, надоевшая, и, похоже, неизлечимая.

Маринка помолчала. Мне казалось, что подыскивает слова. Так и оказалось.

— Тогда…когда мы покупали платье. Я промолчала, это не моё дело. Но, Свет, засосы на твоей груди связаны с возвращением мужа?

Не люблю вопросов вообще никаких. Особенно адресованных мне. И что вот прикажете делать? Юлить? А смысл? Отрицать? Рассказать про Руслана? Ха, так и представила. Нет, не в этой жизни. Поэтому я улыбнулась и глазами в пол уткнулась. Плечами пожала неопределенно. Пусть как хочет, так и трактует.

— Не хочу пока говорить об этом, прости.

— Все в порядке, — помолчала немножко, накрыла мою руку своей. Вроде как приободрила. — Все будет хорошо.

Я видела, что она именно этого и желает. Она счастлива и хочет, чтобы счастливы были все. Но так к сожалению не бывает. Всегда есть тот, кому хреново — это факт. А так же, неоспоримый факт то, что в 99 % случаев этот самый недовольный всем — это я.

Но не говорить же об этом Маринке. Она сейчас такая хрупкая, такая ранимая. Как никогда. И не сегодня, не сейчас. Завтра ответственный день, а Анька, которая по какому — то недоразумению на пару лет нас моложе, уже намекнула на мешки и возраст.

— Обязательно, — улыбнулась я, думая о том, что сама моя любимая, да что там, единственная подруга уплывает в свою личную, отдельную от меня жизнь, в которой наверняка не будет мне места. Вот и радостно за неё и эгоистично грустно. Себя любимую, никому не нужную жалко. — Непременно будет хорошо, даже не сомневаюсь.


Заскрежетал ключ в замке, вернулся Сергей. Я бросила взгляд на часы — даже раньше обещанного. Любовь — морковь и все дела. И снова стало немножко грустно и сразу почувствовала себя лишней в этой квартире, полной воздушных шаров, пушистым свадебным платьем, торжественно занимающим чуть не пол комнаты.


— Привет, — поздоровался Сергей. — Спасибо, что побыла с Маринкой до моего возвращения.

— Я же не младенец, передавать меня из рук в руки! — притворно рассердилась Маринка. — И пылинки с меня сдувать не надо!

Хотя весь её вид говорил об одном — надо. И сдувать, и в попку дуть, и пяточки целовать. И я не осуждала её. Я ей завидовала.

— До завтра, — я застегнулась на все пуговицы, памятуя о зябких весенних ночах. — Завтра радостный, но очень тяжёлый день.

— Я люблю тебя, — шепнула Маринка, прижавшись ко мне на прощание. — Очень.

Я улыбнулась, прогнала непрошенные слёзы и вышла из квартиры. Спустилась по лестнице, мои шаги гулко отдавались эхом. Тишина, только из-за одной из дверей визгливый дай мелкой собачки. На улице зябко, чуть сыро. Город цвет и благоухал. Тем самым сумасшедшим утром, в котором я проснулась в объятиях Руслана, утро, которое было шестнадцать часов назад, а кажется, словно вечность, город расцвёл. Гордо, неудержимо. Ещё одна ночь, короткая, весенняя и я отдам Маринку замуж. И в который раз останусь одна.

Я посмотрела на телефон. Руслан не звонил, да и не мог он звонить, секс, не повод для того, чтобы обменяться телефонными номерами. Надо идти домой.

— Надо идти домой, — сказала я в слух. — Точно. Надо.

Повернулась, посмотрела на светящиеся Маринкины окна. Они даже светились по особому — счастливо. Не так, как все остальные. Подумала, что здесь до Руслана дома рукой подать. Вот немножко. И почти по пути, а папина "Волга" все равно не завелась. Пыталась отговорить себя, недолго, пару минут. И пошла, широко шагая, обхватив руками предплечья, словно замерзла и согреться пыталась.

Дошла, почти добежала, за десяток минут. И остановилась, полная сомнений. Схлынула эйфория. Вот вчера было не страшно, а сегодня страшно. Голова что ли включилась? Как же не вовремя, отчего именно этой ночью, когда одиноко втройне. Окна Руслана были темными. Видимо в отличие от Сергея он домой не спешил. Вспомнилась не к месту Анька, что спешила на свидание. К дому подъехала машина, из приоткрытого окна доносилась музыка и пьяный женский смех. Я поежилась, стало неуютно и даже страшно. Вновь посмотрела наверх — ни проблеска.