Я прошёл прохладным, в это время суток почти пустым холлом, поднялся на второй этаж. Встал у окна в торце коридора. Отсюда было видно мой дом. Но смотрел я не на него, а на мальчишек, которые не смотря на раннее утро наматывали круги по стадиону. Раздался свисток, пацаны, врезаясь друг в друга остановились, смеясь потянулись к корпусу, в душевые, потом группками по домам. Я не знал, зачем продолжаю здесь стоять, почему не ухожу. Раздался звук тяжёлых, неторопливых шагов, кто-то поднимался по лестнице. Я оглянулся — некуда отступить, чтобы остаться незамеченным, поэтому просто нашёл взглядом свою высотку за окном, и уставился не неё, надеясь, что человек пройдёт мимо, не заинтересовавшись моим затылком.

— Руслан? — окликнули меня. — Гараев? Ты?

Михаил Васильевич. Я мысленно простонал, досадуя на себя за то, что решился прийти, обернулся, улыбаясь. Михаил Васильевич, так же, как и дядя Степа являлся почти визиткой нашего хоккея. Бессменный тренер подрастающих команд, уже много лет подряд.

— Здравствуйте, — поздоровался я, пожал протянутую руку.

Да, наш тренер тоже здорово постарел. Тогда, когда мы были юношами, нам все старше тридцати казались старыми, но сейчас я видел, что Михаил Васильевич стареет уже по настоящему. Жаль, хороший тренер, возможно лучший, из тех, что встречались на моём пути.

— Пьёшь? — без проволочек спросил он, посмотрев на мою мятую морду.

Я скривился. И стыдно, словно мне пятнадцать, а Михаил Васильевич меня с сигаретой поймал.

— Пил, — честно сказал я. — А сейчас даже не знаю.

Он похлопал меня по плечу, пригласил в кабинет на кофе.

— У меня там собака привязана, — попытался отказаться я.

— Веди сюда свою собаку, все равно кроме меня, пацанов да Степана, нет никого.

Пришлось согласиться. Я сидел, пил горький, без сахара кофе, расспрашивал Васильича о том, на чем сейчас хоккей стоит, и запивал крепким напитком рвущуюся наружу тоску.

— Мне скоро на пенсию, да, — сказал вдруг тренер. — И жалко пацанов оставлять, словно в чужие руки, и пора уже.

Он задумался, может, взгрустнул, как и я. Мне на самом деле было грустно, хотя, жалеть тренера не приходилось. Он хорошо отыграл в своё время, да и потом место себе нашёл. Так и прожил всю жизнь в хоккее. Я не стал ничего отвечать, да и не требовалось, собеседник казалось был полностью погружен в свои мысли.

— А ты чем занимаешься? — вдруг спросил он.

— Долю купил в бизнесе, на хлеб с маслом хватает, — пожал плечами я. — Но конечно, с хоккеем и не сравнить.

Я улыбнулся, стараясь улыбкой показать, что не все на самом деле так грустно, как на первый взгляд кажется, но боюсь, вышло не убедительно.

— А ты ведь мой самый крепкий выпускник. Ну, и Алексеев, но он за бугром осел, говорят, виноград выращивает и пять детей завёл. Остальные мелькнули и пропали, а тебя ещё помнят. — тренер встал, сделал несколько шагов по комнате, остановился у окна. А затем ошарашил меня вопросом. — Тренером пойдёшь?

Я даже рот приоткрыл от удивления. Чего-чего, а такого я не ожидал. Поспешил отказаться, даже со стула встал, пролив кофе.

— Я думал не уйду, — сказал он, не слушая моих возражений, — пока Славку не выучу и в хорошую команду не пристрою. Но не судьба. Дал себе два года, чтобы все дела передать, главный тренер, хлопот больше чем удовольствия, но стервец взял и бросил.

— Славка? — переспросил я. — Бросил?

— Да, у них трагедия в семье, отец умер, две сестренки маленькие. Он словно от рук отбился, конфликты начались с пацанами. Потом его Иван, второй тренер и приструнил. А Славка взял, и ушёл. Несколько месяцев как. Ломает его, а обратно не идёт. Упрямство сильнее его. А я думал ращу новую звезду российского хоккея, м-да, и так вот бывает.

Я встал, и пошёл к дверям. Посмотрел на часы — на работу точно опоздаю, да в принципе, не важно, я всегда чувствовал себя лишним звеном в отлаженной работе офиса.

— Руслан! — крикнул в мою спину тренер.

— Я перезвоню, у вас же тот же номер?

— Да, — услышал я, уже сбегая по ступеням.

Бублик, оставленный у дядь Степы при виде меня завилял хвостом. Я подумал было, оставить его дома, но решил не терять время. Не возвращаясь в квартиру за машиной, остановил первую попавшуюся машину на проспекте, не вспомнил адрес, буквально объяснил куда ехать на пальцах.

Доехал, вышел у подъезда, приплатив сверху за провоз с собакой. Постоял несколько минут, жалея о том, что не курю, было бы чем руки занять в минуты волнения. А потом вошёл в открытую дверь подъезда, поднялся в лифте, щадя короткие ноги уже запыхавшегося пса, позвонил в квартиру. Подумал, а вдруг спят ещё, там же дети маленькие.

Дети отозвались на звонок рёвом. Сначала один, потом другой. Минута, дребезжание ключа в скважине. Открыла уже знакомая мне женщина, с привычно собранными в пучок волосами.

— Здрасте, — сказал я, и улыбнулся как можно дружелюбнее.

— Здравствуйте, — задумчиво отозвалась женщина, и потом вспомнила. — Волонтер!

— Да, он самый. Я к Славке. Он проснулся уже?

Ошарашенная женщина кивнула. Я разувшись прошёл в квартиру. Славка сидел на кухне, размазывая кашу по тарелке. Девочки уже ходили, обе подошли к дверям гостиной, и выглядывали оттуда, вроде и боясь, и любопытничая.

— А, вы, — протянул Слава, и отодвинул тарелку. — Памперсы принесли?

— Нет. Можно, мы поговорим наедине?

Женщина послушалась, ушла в гостиную, и даже дверь за собой и девочками закрыла. Я сел на стул, понимая, насколько я здесь не уместен ранним утром, когда они ещё только завтракать заканчивают. Да и вообще неуместен, чужой человек.

— Ну? — спросил Слава. — Если бы памперсы, то маму бы отсылать не стали? Что нужно?

Я замялся, стараясь подобрать слова.

— Я насчёт твоего ухода из команды.

Славка встал так резко, что стул, на котором он сидел с громким стуком упал.

— Вы думаете я вас не узнал? Да я ваше лицо запомнил ещё с тех пор, когда не пропускал ни одного приличного матча. Вам легко говорить. Вы богаты и успешны, играли в самых лучших командах. Что вы ходите то сюда? Злорадствовать, блин, штоли? Над нашей нищетой?

— Слава, — как можно мягче сказал я. — Я не злорадствую. Я на пике карьеры к чертям разнес свою ногу, мне поменяли мениск, да, я хожу, но играть в команде я уже не смогу. Я год пил. Я просрал почти все свои деньги. Я даже на похороны отца пьяный пришёл. О чем ты вообще говоришь?

— Вы хотите, чтобы я вас пожалел? Давайте, сядем рядышком и будем жалеть друг дружку. Только вот, засада, некогда мне, мне сестренок надо помочь отвести в поликлинику. Потому что кроме меня никто не поможет, понимаете?

Я начал понимать, что не понт и упрямство заставили мальчика уйти из команды. А чувство ответственности. И теперь не знал как быть. С одной стороны он прав. А с другой, он же ещё ребёнок. Очень талантливый ребёнок.

— Не надо жалеть. Давай просто поможем друг другу. Я тебе — вернуться в спорт. Я почти готов стать тренером. Ты мне вернуться к жизни.

— И вы будете меня тренировать? — недоверчиво покосился Славка.

— Буду, — ответил я, ещё не осознавая в полной мере, на что подписался. — И от семьи тебя никто не отрывает. Ты же все равно будешь рядом с ними. А когда они вырастут, ты будешь уже состоявшимся человеком, и будешь помогать им в полной мере.

— Я подумаю, — Славка поднял стул, поставил на место. Из гостиной раздался требовательный детский крик. — Только не сейчас.

На улице выглянуло солнце. Сразу вспомнилось, что сейчас лето. И вообще, что жизнь не такая плохая штука. Что нужно будет наведаться на работу, договориться о свободном графике, думаю, проблем не возникнет, учитывая, что нужен я там был лишь для подписей в документах. Потом зайти к тренеру, и трудоустроиться, я же обещал Славику. И сразу захотелось позвонить Мышке, рассказать, поделиться, но из трубки текли одни лишь гудки.

Восемнадцатая глава

Я запуталась. Не хотела никому говорить о своей беременности, но дала слабину, и теперь мама все знает. Её постоянные вопросы, взгляды, её сомнение сводили с ума. Я не представляла, каково мне станет выносить гнет чужого любопытства, когда узнают все. А самое главное, как отреагирует Руслан? Будет истерически хохотать? Спросит, от кого ребёнок? Я не знала. Поэтому трусливо молчала, надеясь, что все устаканится само собой, тем более мой живот не спешил превращаться в тугой мячик, как у Марины. Молчала и ждала.

Главное, чтобы ребёнку было хорошо внутри меня. Чтобы он рос здоровым и крепким, защищенный моим телом весь положенный срок. А все остальное…потом. Тем более приятности случались — например, мне наконец перевели деньги за страховку. Например, Руслан сошёл с ума и вдруг решил, что я ему нужна. Это пугало меня больше, чем двадцать лет его ненависти. Это было слишком неожиданно. Нежданная блин, радость.

— У тебя все хорошо? — спросила Марина.

Все взяли моду спрашивать, насколько мне хорошо, словно сотни и тысячи сомнений, что меня терзали, отражались на моём лице. А избегать Марину не получалось, она нуждалась во мне, как и я в ней. Я нуждалась, но открыться не могла. Я так и не рассказала ей о первой своей беременности. О ней не знал никто, кроме меня, Руслана и пары врачей. Тайна, покрытая мраком и пылью забвения.

— Да, конечно, — отозвалась я. — Марин, мне домой надо, Антон приезжает, волокита какая-то, связанная с разводом.

Я не врала. Антон и правда собирался приехать с какими-то документами, которые я так и не подписала. Последнее СМС сообщало, что он уже подъезжает к городу. Я ответила, не желая вести его в квартиру, что буду ждать в центре. Центр — это единственное, что знал Антон в моём городе. Я шла по улице и рассматривала прохожих. И казалась себе особенной, отличающейся от всех остальных. Они были простые, а я особенная — во мне внутри маленькое сокровище, маленькая жизнь. Они обычные люди, я сосуд, до краев заполненный сокровищами. Сокровищами, к которым пока и сама не могла прикоснуться, но их ценности это не умаляло.