Остин Сигмунд-Брока - Навеки не твоя

* * *

Мы едем домой молча, в многослойном коконе всего того, что осталось невысказанным. Оуэн избегает моего взгляда, и мы обмениваемся скомканными прощаниями, когда я подъезжаю к его дому.

Окна моего дома не горят, когда я паркую машину у фасада. Я вхожу в дверь и иду мимо каких-то следов семейного творчества прямо в свою комнату. С большим трудом сдерживаюсь, чтобы не хлопнуть дверью. Меня терзают не только мысли об Энтони и Оуэне. Есть и более эгоистичная причина – то, что я расплакалась у них на глазах, а я не из плакс.

Мне лень даже включать свет. Я сразу направляюсь к постели. Но зарывшись в одеяло, я не могу уснуть. Я прокручиваю в голове слова, брошенные мне Энтони. Он сказал такое, что друзья не должны говорить, даже когда злятся.

Но они прозвучали горькой правдой. Может, Энтони и прав. Я всегда думала, что меня бросают. Так думать легче в каком-то смысле. Это вне моего контроля – удобно тем, что предсказуемо. Безысходность стала моим ключом к тому, чтобы справляться с неудачами.

Но вдруг это уже стало чем-то большим? От этого вопроса подступает тошнота. Что, если в какой-то момент способ справляться превратился в цепь на моей шее, которая тянет меня туда, куда я не хочу? Я начинаю ощущать, что мой пессимизм не может помогать моим романам, что бы с ними ни происходило. Что, если это не меня бросают, а я просто недостаточно борюсь за сохранение отношений?

Я поворачиваюсь лицом к стене, пытаясь утихомирить ураган в голове. Сейчас, ночью, со свежими воспоминаниями о том, что случилось с Энтони, точно не время теребить эти вопросы, хотя и избавиться от них мне сложно.

Кое-что мне нужно сегодня успеть сделать. Я не должна была приставать к парню, у которого есть девушка, когда у меня самой чувства к другому – и неважно, насколько тот парень вдумчивый, чувствительный и остроумный. Я тянусь к тумбочке за телефоном и пишу сообщение Оуэну.

«извини за сегодня. до энтони»

Он не отвечает, и я невольно вспоминаю, как быстро пришел ответ тогда, на предложение пойти к Энтони. Может, он просто укладывает братика спать, говорю я себе. Я пытаюсь перестать об этом думать, но проходит двадцать минут, а я все не могу заснуть, беспокоясь, что в один вечер потеряла двух друзей.

«надеюсь не испортила наши отношения», – печатаю я, не сдержавшись, и через секунду добавляю: «ты хороший друг». И отправляю.

На этот раз ответ приходит через пару минут.

«Ты тоже хороший друг. Не за что извиняться…»

Я чувствую, как выдохнула с облегчением. Как вдруг получаю второе сообщение:

«Тебя можно понять. Я же очень сексуальный монах».

Я смеюсь, и боль немного отпускает. Я отвечаю ему:

«самый секс. скорей бы тебя увидеть в рясе».

На заре я веду машину по грунтовой дороге к месту, где Маделайн в смс назначила встречу для высадки деревьев. По обеим сторонам густой лес, и мамин старый «фольксваген» буксует на рассыпанных камнях. Я заезжаю на вершину холма, и передо мной расстилается горизонт, подсвеченный розовым светом рассветного солнца.

Он прекрасен. И я его ненавижу.

Я отнимаю одну руку от руля, чтобы потереть заспанные глаза. Только ради Маделайн я готова подняться в пять утра в субботу и отправиться на природу. Я замечаю на обочине ее машину, на условленном месте, и ставлю свою рядом.

Входя в лес, я накрываю голову шарфом поверх лохматого хвостика. Октябрь уступает ноябрю, и уже холодно. В звонком утреннем свете виднеется мое дыхание, что удручает. Я слышу впереди шорох листьев, и секунду спустя до меня доносятся голоса. Поверить не могу, что Маделайн еще кого-то убедила присоединиться.

Когда я выхожу на полянку, то вижу на ней горстку волонтеров, работающих лопатами, и Маделайн среди них, с головой, склоненной над выкопанной ею же ямой. Она выглядит куда лучше, чем допустимо в такую несусветную рань, да еще и в лесу, с голубой банданой, повязанной с идеальной небрежностью поверх аккуратного пучка, и мешковатой ветровкой, которая каким-то образом хорошо на ней сидит. Она не замечает, как я подхожу.

– Ты знаешь, – говорю я, и Маделайн вскидывает голову, – это прекрасно. Каждый раз смотрю на лес и думаю – вот бы сюда деревьев-то добавить.

Она закатывает глаза. Ухмыляясь, она хватает тоненький саженец рядом с ямой и опускает в нее.

– Это чтобы заместить зелень, погибшую из-за того, что пара идиотов напилась и устроила пожар на пикнике. – Теперь, услышав это, я замечаю, что земля и правда покрыта пеплом. – Кроме того, – продолжает она, прихлопывая землю вокруг деревца, – это отлично выглядит в заявлении в колледж.

Она выпрямляется и достает из заднего кармана совочек. Протягивает мне с ожиданием. «Она что, серьезно?»

Я демонстративно надуваю губы.

Она не настроена шутить. Одна бровь изгибается, Маделайн машет совком в воздухе, и в меня летит земля.

– Ладно, ладно, – бурчу я. Мы подходим к следующему саженцу в метре от первого. Повторяя действия Маделайн, я опускаюсь на колени и вонзаю совок в землю, понятия не имея, что делать. Вдалеке я слышу галдеж какой-то лесной зверюшки. Маделайн же отлично знает, что делать, и она уверенно выкапывает большой кусок земли одним движением.

– Тебе не надоедает быть такой идеальной? – спрашиваю я, глядя на нее.

Я это хотела сказать в шутку, но она морщит нос:

– Ну, ты спасаешь леса, добровольно помогаешь в библиотеке, учишься на пятерки, встречаешься с идеальным парнем. Это высокая планка. Неужели у тебя не возникает желания что-нибудь испортить? – я поспала всего два часа после того, как умудрилась рассориться с ближайшим другом, а тут Маделайн спасает планету.

Она перестает копать и втыкает лопатку в землю.

– Что с тобой сегодня? Ты язвишь больше обычного.

Я пожимаю плечами. Она не ошиблась. Под грузом вчерашнего вечера я, конечно, язвлю больше обычного.

– Вот такая я бываю в шесть утра, – бормочу я. Я чувствую на себе ее пристальный взгляд, но вскоре она снова принимается копать с чуть большим энтузиазмом, чем до этого.

– Как думаешь, я слишком легко сдаюсь? – вдруг спрашиваю я. Эта мысль обжигает меня с тех самых пор, как мы с Оуэном поговорили на диване у Энтони. С Маделайн я дружу куда дольше, чем с Оуэном. Ей виднее.

Она снова выпрямляется, на этот раз замирая с ногой на лопате.

– Сдаешься в чем?

– Во всем. Ну, знаешь… – Я мешкаю, обдумывая это. Не во всем, конечно. Я не сдавалась насчет ТИЮО, не сдавалась насчет Энтони и самой Маделайн, даже когда мы ругались. – В романах.

– Ты об Уилле, – понимающе отвечает Маделайн.

– Ну да, об Уилле, да и обо всех остальных, – продолжаю я. – У меня было столько парней, но я никогда не встречалась ни с кем дольше четырех месяцев. – Я никогда об этом даже не задумывалась, но крутя в голове слова Оуэна в два часа ночи, я стала переживать из-за этого.

– Ну, тебе не следует тратить время на романы, которые не складываются. – Она снимает бандану и вытирает ей лицо.

– Но вдруг я слишком быстро прихожу к выводу, что роман не складывается? Я была готова отказаться от Уилла после всего одного неудачного вечера и флирта Алиссы с ним. А Алисса, как тебе известно, флиртует со всем, что движется. И что не движется.

Маделайн не смеется. Она упирает руку в бок.

– А почему мы вообще говорим об этом? – Тон немного раздраженный. Не стоит отвлекать ее во время общественных работ.

– Не знаю. Просто, оглядываясь в прошлое, я думаю, что некоторых слишком быстро… списывала со счетов, – вдруг понимаю, что цитирую Оуэна.

– Но… с Тайлером все было не так, – медленно произносит она.

Я упираю совок в землю и выкапываю немного. В этот раз движение мне дается легче, будто я нащупываю ритм. Мне это начинает даже нравиться.

– Пожалуй. Я хотела сказать… – Я осекаюсь, поняв, с кем именно это обсуждаю. – Дело не в том, что я хотела бы его вернуть, – быстро заверяю ее я. – Но просто – что, если я позволила роману с Тайлером развалиться, как и всем остальным моим романам.

Судя по выражению на ее лице, мои заверения не сработали. Кровь начала приливать к ее алебастровым щекам неровными пятнами, и опущенные уголки ее рта чуть подрагивают. Глаза сужены и устремлены на меня. Этот вид припасен для случаев вроде несправедливых оценок или хулиганов, толкающих прилежных учеников у шкафчиков.

– С Тайлером бы не было иначе, понимаешь? – тихо говорит она.

Я мотаю головой.

– Я просто рассуждаю гипотетически. Что, если бы было…

– Мы сошлись еще до того, как вы расстались, – чуть ли не выкрикивает она.

Моя челюсть отвисает, совок выпадает из рук.

– Вы… что?

– Он меня поцеловал в день последнего представления «Двенадцатой ночи».

Я стою там, моргая в свете нового дня, а мысли гоняются по кругу. Я помню последнее представление «Двенадцатой ночи», заключительную вечеринку труппы в доме Тайлера. То был один из редких случаев, когда Энтони напился, и мы с Дженной подговорили его прочитать версию монолога Гамлета. «Пить или не пить, вот в чем вопрос».