Я громко смеюсь, и он ставит меня на пол.

— И вообще, это ты меня забросил, — поддразниваю я.

Мы идем на кухню, и я уже серьезно смотрю на него.

— Как мама?

Он громко вздыхает.

— В последний раз, когда мы виделись, жаловалась, что женщина, которая убиралась у нее дома, пока она была в больнице, не справилась с задачей. Так что уверен, она в порядке.

Лэндон ездил в свой родной город, в Миссури, чтобы помочь матери, когда два месяца назад она оказалась в больнице с рассеянным склерозом. Лэндон у матери единственный ребенок, они очень близки, она полностью его понимает, и ради нее он готов на все. Это прекрасно.

— Рада слышать, Лэн, — говорю я. Смотрю на него и улыбаюсь — он белокурый, симпатичный.

— А что без меня поделывала моя маленькая Мордуленция? — спрашивает он, открывая двойную дверь в огромную кухню отеля.

— Ну, знаешь ли, то-се. Работала, читала, бегала, втрескалась в крутого парня. — Я поворачиваюсь, чтобы отойти, зная, что меня тут же вернут обратно. И меня возвращают.

— Что-о? — вопит он; никто не умеет вопить так, как Лэндон.

Все, кто работает на кухне, оглядываются на нас и закатывают глаза, прежде чем вернуться к своим делам.

Он хватает меня за руку и ведет в угол, к столику с журналом записи. Я быстро записываю свое имя и поворачиваюсь к Лэндону:

— Ну, об этом еще рано говорить. Я совсем недавно… э-э… познакомилась с ним, он друг моего друга, ну, и у нас было только одно классное свидание, и он просто отпадный, это, собственно, и все. Но я что-то такое нутром чую, понимаешь? — Я хмурюсь. — Черт, постой, я не должна ничего говорить вслух, чтобы не сглазить.

Лэндон внимательно слушает меня. Когда я замолкаю, он тоже сначала молчит, прижав палец к губам и вздернув бедро, и задумчиво смотрит на меня. Наконец он говорит:

— Послушай, Мордуленция. Я знаю тебя почти четыре года, и за все это время ни разу не слышал, чтобы ты хотя бы упомянула парня или девушку. Меня бы устроило и то и другое. — Я смеюсь. — В общем, так, — продолжает он. — Это страшно важно. Это огромно. Это гвоздь моего вечера. Я знаю, как тебе трудно во все это бросаться. — Он смотрит на меня с грустью. — И знаю, что у тебя есть на это веские причины. Но чем бы это ни кончилось, клянусь тебе, Эви, я просто рад, что ты готова рискнуть.

Бог мой, обожаю Лэндона.

— Спасибо, Лэн, — слегка смутившись, говорю я.

— И кстати, когда говоришь вслух, не сглазишь, иначе я бы только и делал, что кричал о том, как пончики проваливаются мне прямо в задницу. Черт, я подсел на «Криспи Крем». Никак не могу соскочить.

Я громко смеюсь.

Он улыбается мне своей неподражаемой безбрежной улыбкой и добавляет:

— И знаешь, я кое-что узнал, побывав дома. Очевидно, я — штамп.

Я недоумеваю.

— То есть как это — штамп?

— Ну, ты же знаешь, что такое штамп… Например, начальник, трахающий секретаршу.

— Да знаю я, что такое штамп, а ты-то при чем?

— Притом. Я много времени проводил у мамы, пока она спала, а она читает всякие романтические книжки. Вот и я прочитал несколько штук и понял, что это оно и есть. Красивая девушка и ее лучший дружок-гей — это штамп. Я — штамп.

Я расхохоталась.

— Ну да, думаю, годится. Из-за своей непревзойденной красоты я могу общаться только с мужчинами, которых не тянет ко мне ежечасно. Ты — единственный вариант.

Я подмигиваю и хлопаю его по заднице.

Лэндон тоже смеется и взвизгивает, когда я его шлепаю.

Час спустя на кухне кипит работа. Тина, очень милая женщина лет пятидесяти, с головой в лохматых белокурых кудряшках и заливистым смехом, приветствует всех нас и помогает загружать подносы. Она — владелица кейтеринговой компании и прекрасный начальник: справедлива, всегда готова помочь и вдобавок обладает отменным чувством юмора.

Я сную по банкетному залу, предлагая закуски расфуфыренным гостям. Женщины в длинных шикарных вечерних платьях, мужчины в изысканных смокингах. Это благотворительное мероприятие, направленное на повышение внимания к расстройствам аутистического спектра, поэтому я невольно чувствую симпатию к этим любителям вечеринок. Я улыбаюсь во весь рот, предлагаю вкусные закуски Тины, перемещаясь по залу от гостя к гостю. Три подноса уже опустошены, и я бросаюсь на кухню, чтобы загрузить еще один.

Рядом со мной у длинной стойки из нержавейки стоит Лэндон и тоже наполняет поднос.

— Подруга, видала красавчика в дальнем углу у бара? Обмираю от одного вида. Правда.

Я смеюсь.

— Я так далеко не продвинулась. У меня кончилась еда посреди зала. Но на этот раз начну с той стороны. — Я подмигиваю, и он улыбается.

Я выхожу в зал и направляюсь к бару, чтобы потом доложить Лэндону о впечатлениях. Я останавливаюсь рядом с небольшой группой, улыбаюсь, предлагаю им салфетки, протягиваю поднос. Он уставлен тонкими вафлями, на каждой — горсточка черной икры. По-моему, это ужасно, но публика накидывается на угощение, так что я, как видно, просто ничего не понимаю.

Отойдя от них, я вижу типа, о котором, должно быть, говорил Лэндон. Он стоит ко мне спиной, но и в таком ракурсе я вижу, что он хорош собой: широкие плечи, тонкая талия, стройная спина. Да, Лэндону не повезло: на руке красавца висит блондинка в красном платье. Я подхожу ближе и, когда пара поворачивается ко мне, с шумом втягиваю воздух.

Это Джейк. О нет!

Черт! Блин! Блин! Блин!

Мое сердце резко обрывается, и я мгновение стою неподвижно, соображая, как бы мне удрать. Слишком поздно. Джейк замечает меня, в его глазах мелькает удивление, а потом они наполняются необыкновенным теплом, как будто я — старый друг, которого он не видел десять лет.

Господи! Ну что я за дура. Я на секунду закрываю глаза и пытаюсь прийти в себя, выстрелив в него улыбкой, которая, надеюсь, выглядит именно такой фальшивой, какой и является на самом деле. Разочарование и боль заполняют мое сердце.

— Эви, — говорит он, отрываясь от красного платья, и подходит ко мне с озабоченным видом. — Я не знал, что ты будешь здесь. — Он не сводит с меня широко раскрытых глаз.

Боже, он великолепен.

А еще он фальшивый, лживый мудак.

Прежде чем я успеваю пикнуть, красное платье приближается к нему:

— Джейки, ты ее знаешь? — Раздраженная интонация не ускользает от меня. Да еще «Джейки»! Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! Я испускаю внутренний стон.

Я смотрю на красное платье и, как это ни досадно, не могу не признать, что она, хотя и в ярости, тоже ослепительна. Ее платье выглядит дороже, чем весь мой гардероб, включая обувь и верхнюю одежду. Я перевожу взгляд на Джейка и тупо шепчу: «Привет». Боже, ну что я за дура!

Джейк стискивает челюсти, и, хотя он обращается к красному платью, его глаза по-прежнему прикованы ко мне:

— Да, я знаю ее. Это Эви Круз. — Потом, будто спохватившись, кивает на красное платье: — А это — Гвен Паркер.

Я снова смотрю на Гвен и шепчу: «Привет». Шепчу так же тупо.

Гвен скрещивает руки на пышной, явно силиконовой груди и говорит:

— Я не просила нас знакомить, Джейки. Я просто удивилась, что ты ее знаешь. — Она снова виснет на руке Джейка и бросает на меня злобный взгляд.

Джейк глубоко вздыхает, снова стискивает челюсти, вид у него довольно несчастный. Еще бы: приятно ли, когда тебя разоблачают как лживого мудака, каковым ты и являешься на самом деле.

Меня начинает трясти, сейчас мне нужно бы оказаться как можно дальше от Джейка и Гвен. Желательно где-нибудь в районе мексиканской границы.

— Ладно, — говорю я. — Что ж, желаю приятного вечера. — Я пытаюсь отвернуться от них, но руки у меня дрожат, из-за этого поднос качается вперед, и одна тарталетка соскальзывает, прежде чем я успеваю подхватить ее. Вафля, на которой лежит особенно внушительный шарик черной икры, шумно плюхается на красивую серебристую босоножку Гвен.

В первый миг никто не издает ни звука, а я застываю в ужасе. Потом Гвен кричит:

— Боже мой! Да знаете, сколько стоят эти туфли? Нет, конечно нет! Это туфли за четырнадцать сотен долларов!

И, право слово, я действительно цепенею, но только от того, что даже не представляла себе, что существует обувь за четырнадцать сотен долларов, и что глубоко ошибалась, оценив то, что надето на ней, в стоимость моего гардероба. Причем ошибалась не в пользу своего гардероба.

Тут как будто бы ниоткуда возникает Лэндон, бросается к нам, забирает у меня поднос, на секунду наклоняется, приблизив свое лицо к моему, и, широко раскрыв глаза и едва двигая губами, спрашивает:

— Ты в порядке, Мордуленция?

Я слегка киваю ему, а затем наклоняюсь к Гвен: ругаясь себе под нос, она салфеткой пытается стереть с обуви икру.

— Простите, — говорю я. — Пожалуйста, позвольте, я вам помогу. Пойдемте в дамскую комнату, я протру чистящей салфеткой. Уверяю вас, пятно тут же сойдет.

Она кидает на меня злобный взгляд, но выпрямляется и шипит: «Хорошо».

Джейк наблюдает за этим, крепко сжимая челюсти, и, если сцена продлится еще какое-то время, ему понадобится капа, потому что повреждение челюстного сустава — не шутка.

Снова появляется Лэндон и предлагает Джейку бокал шампанского на подносе, а я веду Гвен к женскому туалету. Там я усаживаю ее в плетеное кресло, она снимает туфлю и хмуро протягивает ее мне. Я открываю пакетик салфеток «Баунс» из бесплатной корзины на стойке и полностью вытираю верхнюю часть обуви. И предлагаю Гвен детскую салфетку из той же корзины, чтобы она протерла себе ногу.

Закончив, я возвращаю ей туфлю:

— Вот видите, как новенькая. Мне правда очень, очень жаль. Надеюсь, я не испортила вам вечер? — Конечно, я говорю это из вежливости. На самом-то деле я надеюсь, что основательно испортила ей вечер и наши с ней чувства взаимны.