Я опускаю глаза, вспоминая те дни.

— Я никогда не была храброй, мистер Купер. В детстве я всего боялась, и потом, в подростковом возрасте, тоже. Все время боялась, — шепотом добавляю я.

— Я знаю, Эвелин. Но это не мешало тебе быть доброй ко всем, кого ты знала, в том числе ко мне. Это не мешало тебе посидеть со стариком на крыльце и просто поболтать с ним пару минут, потому что ты видела, что это вызывает у меня улыбку. Это не мешало тебе летом приносить мне стакан воды, когда я косил газон. Даже сейчас — ты думаешь, я не знаю, как тебе трудно подойти к этому дому? — Он кивает на мой бывший приемный дом. — Или сколько времени у тебя уходит на то, чтобы привезти мне тарелку печенья?

Я смотрю на старика.

— Мне нравится привозить вам печенье, мистер Купер. Нравится вас навещать.

— Ну, вот видишь. — Он улыбается.

Я снова опускаю глаза, смущенно изучая свои ногти. Он продолжает:

— А знаешь, почему я зову тебя Эвелин, а не Эви, как все остальные? — спрашивает он.

Я отрицательно качаю головой. Я просто думала, что ему так больше нравится, потому что он из поколения, привыкшего к более формальному обращению, и предпочитает полное имя фамильярной кличке.

Он секунду молчит, явно собираясь с мыслями.

— Я не хочу говорить о чем-то личном, Эвелин, потому что мы никогда не обсуждали обстоятельств, которые когда-то привели тебя в этот приемный дом по соседству. Но я знаю, что не могу сказать ничего хорошего о твоей матери, которая оставила тебя там и никогда больше не появилась в твоей жизни. Я полагаю, ты тоже не можешь.

Я молчу. Конечно, он прав.

— Но твоя мать сделала по крайней мере две правильные вещи. Она дала тебе жизнь, и она дала тебе имя, подходящее для леди. И ты, Эвелин, оправдала его — ты самая настоящая леди. Будь уверена, твой друг-джентльмен в этом разбирается. — Он улыбается, а я смахиваю слезы и, отвернувшись, с улыбкой говорю:

— Раз уж дошло до комплиментов, я тоже кое в чем вам признаюсь.

Я собираюсь с мыслями, становлюсь серьезной и говорю:

— В моей жизни никогда не было большой любви. Скорее, все было наоборот. Но, что бы со мной ни происходило, я знала, что есть по меньшей мере один человек, который добр ко мне и с которым я чувствовала себя полноценной личностью. Когда я жила здесь, — я киваю на соседний дом, — этим человеком были вы. Вы были добры ко мне и даже не представляете, что это для меня значило. Спасибо.

Мистер Купер смахивает слезу и говорит:

— Сентиментальный старикан, а? — Но он смеется и улыбается со своей всегдашней добротой.

— Так вот, — говорит он, явно меняя тему, — угадай, кто тут пару дней назад носился по двору в одном исподнем, после того как собака сцапала ее парик и выскочила за дверь?

От смеха я чуть не подавилась печеньем.

— Что?

Я прекрасно знаю, о ком он говорит. Моя бывшая приемная мать, Кэрол, всегда носила парик и клялась, что никто этого не замечает, хотя выглядело это так, будто она носит на голове дохлого бобра. Раньше мне было любопытно, что за ужас скрывается под париком, если он, по ее мнению, выглядит лучше, чем то, что она под ним прячет.

Несколько лет назад мой бывший приемный отец съехал от нее вместе с мальчишками-близнецами, теми самыми чертенятами. Видимо, ему надоела ведьма-жена, и я не могу сказать, что виню его. Я, черт возьми, ушла оттуда, как только смогла, не задержавшись ни на минуту. Не знаю, почему он терпел так долго.

— Да, я, почтальон и еще пол квартала стояли и хохотали до упаду, и никто пальцем не пошевелил, чтобы помочь ей, нисколько по этому поводу не переживая.

— Что ж, ничего удивительного. Она была противна всем, кто ее знал в течение многих лет.

— А мохнатая зверюга решила, что это игра, и припустила еще быстрее. Хотя не скажу, что было очень трудно увернуться от хозяйки. Она набрала около двухсот фунтов с тех пор, как вы уехали, а ведь ей пришлось примерно на столько похудеть, когда вы жили здесь.

Ничего не могу с собой поделать. Хохочу так, что хватаюсь за живот, хотя понимаю, что это нехорошо.

— И что было потом? — спрашиваю я наконец, широко раскрыв глаза.

— О, Эви, дорогая, не буду обременять тебя описанием. Я все еще промываю глаза кислотой каждый вечер, чтобы попытаться выжечь эту картину со своей сетчатки. — Теперь мы оба смеемся.

Мы сидим на крыльце еще немного, и, когда я собираюсь уходить, мистер Купер берет мою руку и целует.

— Леди Эвелин, — говорит он, улыбаясь. — До свидания. Береги себя.

Я крепко обнимаю его, спускаюсь по ступеням, улыбаюсь и ухожу.

* * *

Дома я принимаю душ и переодеваюсь в пижаму. Чищу зубы, забираюсь в кровать, достаю телефон и набираю номер Джейка. Я слегка улыбаюсь, ожидая, что сейчас услышу его голос. Но, к моему удивлению, голос, ответивший мне, оказывается женским. Я так ошарашена, что некоторое время молчу, и она повторяет: «Алло?»

— Хм… здравствуйте, — заикаюсь я. — А можно Джейка? — Я морщу лоб, в горле стоит комок.

— Он в душе, — резко отвечает она, явно раздраженная. — Кто это?

— Ничего не надо передавать. Я перезвоню ему позже. — Я быстро вешаю трубку.

Что за черт?

Я снова откидываюсь на подушки, все, что я чувствую, это опустошенность. У него в номере баба, а он при этом принимает душ. Не знаю, что мне думать и что делать. Перезвонить через полчаса? Или фиг с ним?

Наконец я выключаю свет и пытаюсь заснуть. Ворочаюсь несколько часов, но Джейк так и не звонит.

* * *

Наутро меня будит мобильник. Я медленно открываю глаза, ничего не соображая со сна. Я заснула после часа ночи, а сейчас только шесть.

— Алло, — бормочу я в трубку.

— Эви. — Это Джейк.

Я молчу.

— Привет, — говорю я, наконец просыпаясь.

— Слушай, ты так и не позвонила вчера вечером. Я бы сам позвонил тебе, но заснул в ожидании звонка. Только что проснулся. Я волновался.

— Джейк, я тебе звонила. Подошла женщина. Она сказала, что ты в душе.

Мой голос звучит обвиняюще и обиженно.

В трубке наступает тишина, мне кажется, что он выругался, но вовремя прикрыл рот ладонью.

— Господи, Эви. Извини. После ужина ко мне зашли друзья из офиса, и, наверное, жена моего сотрудника взяла трубку. Я пошел в душ, потому что сегодня рано утром у меня встреча, и я пытался намекнуть им, что пора уходить. Не знаю, зачем она взяла мой телефон. Я поговорю с ней. Ты расстроилась?

Я отвечаю не сразу.

— Если это правда, Джейк, то нет, не расстроилась. Просто не понимаю, почему она отвечает на звонок, а тебе об этом не сообщает.

— Я тоже не знаю, но они основательно выпили, других предположений у меня нет. Прости, детка. Ты, должно быть, обиделась.

Я сначала не отвечаю, потом говорю:

— Я была в замешательстве, Джейк. Все хорошо. Если это так, то это не твоя вина.

Он прерывисто выдыхает.

— Я скучаю по тебе. Не могу дождаться, чтобы увидеть тебя. Так я заеду за тобой после работы? — Голос у него взволнованный.

— Да, — говорю я. — Тогда и поговорим, хорошо?

— Ладно. Эви, я… Я действительно скучал по тебе. Пусть это всего лишь пара дней, но я… я вправду очень жду встречи.

Я немного оттаяла.

— Я тоже, Джейк. Увидимся вечером.

Я кладу трубку и поворачиваюсь на другой бок. Не знаю, что и думать. У меня ведь совсем нет опыта в таких делах. Я глубоко вздыхаю. Либо я доверяю ему, либо нет. Я сажусь в постели, взмахиваю ногами над кроватью и встаю. Пора начинать день. Можно не сомневаться, что больше я не засну.

* * *

Вечером после работы Джейк ждет меня, прислонившись к своей машине. На нем темно-серый костюм и солнечные очки-авиаторы. Он улыбается, завидев меня, сверкая своими прекрасными белыми зубами. Боже мой, какой же он сексуальный.

— Привет, — говорю я, улыбаясь, и подхожу к нему, все еще не избавившись от подозрений вчерашнего вечера.

— Привет, — отвечает он, не переставая улыбаться. Так мы и стоим и глупо улыбаемся друг другу, потом дружно смеемся, и он подхватывает меня на руки:

— Боже, как же я соскучился. Соскучился по твоей улыбке и… — он тыкается носом мне в шею и вдыхает, — по твоему запаху, по твоему телу рядом со мной ночью.

— Я тоже по тебе соскучилась, — тихо говорю я.

— Проголодалась?

— Как волк.

— Любишь суши? Тут в паре кварталов есть отличное местечко. — Он смотрит на меня почти испуганно. Джейк — ходячее противоречие. Только что был властным и решительным, и вот на тебе — почти робкий. Не пойму я его. Да, у меня к нему сильные чувства, но хотелось бы узнать о нем побольше.

— Суши люблю, но не могу же я идти в кафе в форме.

— Тогда, может быть, купим и принесем домой?

— Было бы здорово.

Он впускает меня в машину, обходит вокруг и садится на водительское место.

Мы останавливаемся у крошечной забегаловки.

— Знаю, что это выглядит сомнительно, но здесь действительно лучшие суши в городе.

— Я доверяю тебе, — говорю я, улыбаясь.

— Какие ты любишь? — спрашивает он.

— Удиви меня. Вообще-то я ем любые. Даже с сырой рыбой.

— Отважная какая. — Он подмигивает. — Ладно, сейчас вернусь.

Он захлопывает за собой дверцу и заходит в ресторанчик. А я звоню Николь.

— Эви, — поет она в телефон. Господи, ее приветствие нужно бы сделать телефонной заставкой.

— Привет, как дела?

— Прекрасно, знаешь ли, стираю, мою пол. Сплошной гламур, смешно. Что там у тебя?

Я смеюсь.

— Джейк побежал заказывать еду на ужин. Я жду в машине. Слушай, у меня нет времени, но хочу кое о чем спросить.