Его палец начинает двигаться в том же ритме, что и губы, втягивающие мой сосок, я сгибаю колено и позволяю ему упасть на край дивана, давая больше доступа.

Я выдыхаю его имя: «Лео», когда он кладет свой палец на мой разбухший комок нервов, просовывает один палец внутрь меня и медленно двигает его туда и обратно, усиливая сладкое удовольствие. Он играет на моем теле, как на инструменте, и я пьяна от возбуждения, пьяна от желания. Все разумные мысли куда-то делись.

Я открываю глаза, мои веки тяжелеют, я со стоном выдыхаю. Лео отрывается от моей груди и наблюдает за моим лицом. Он стискивает челюсти, пытаясь сдерживать себя, отложить свое удовольствие, чтобы доставить мне мое.

Его пальцы трутся и толкаются, постоянно меняя темп, держа меня на краю, и я уже схожу с ума от потребности кончить. «Лео!» — умоляю я, мои бедра поднимаются вверх, чтобы получить побольше от его руки.

Он добавляет еще один палец и ускоряет темп поглаживаний и толчков. Я издаю стон, выдыхаю: «Да!» Лео тоже стонет, после чего в комнате слышно только дыхание и звук его скользящих пальцев, которые входят и выходят из меня.

— Кончай, Эви! — рычит он.

И тут же мое тело напрягается, я выгибаюсь на диване, захлестнутая бурными волнами экстаза. Я выкрикиваю его имя, слышу, как Лео расстегивает молнию на джинсах, а затем он переворачивает меня, его руки на моих бедрах, он тянет меня вверх, так что мои ягодицы оказываются в воздухе, он с громким стоном погружается в мою мокрую вагину. Я не знаю точно, кто стонет — он, я или мы оба.

Встав на колени позади меня, он начинает двигать бедрами, снова и снова повторяя мое имя, и я отвечаю ему: «Лео, Лео, Лео». Мой мозг затуманен страстью, но где-то в глубине души я понимаю, что, хотя мы занимались любовью десятки раз, мы воссоединились здесь и сейчас как Эви и Лео, и мне хочется плакать от нахлынувших чувств.

Он продолжает ритмичные толчки, крепко вцепившись в мои бедра, чтобы легче было войти в меня, — что-то первобытное и почти грубое, его член ударяется в мою матку с каждым движением. Слушая ритмичный звук его бедер, шлепающих по моему заду, я чувствую еще один оргазм, нарастающий в самой сердцевине.

Его дыхание становится тяжелым, Лео продолжает выдыхать мое имя, толчки становятся все сильнее и быстрее, запах нашего секса заполняет комнату.

Лео обхватывает мое бедро и прижимает палец к клитору, и я оказываюсь в вихре следующей кульминации, запрокидываю голову и отвожу назад ягодицы, чтобы встретить его толкающийся член.

Лео рычит и стонет, и его движения становятся медленнее; он неторопливо скользит во мне, продлевая собственный оргазм.

Наконец Лео останавливается и кладет голову мне на спину, и наше дыхание замедляется.

Так проходит несколько долгих минут, пока у меня не подкашиваются ноги и я не начинаю опускаться на диван.

Лео обхватывает меня за талию и переворачивает на спину. Мы цепляемся друг за друга. Он слегка наклоняется ко мне, чтобы я могла принять его вес. Наконец, когда наше дыхание приходит в норму, Лео садится, тянет меня за собой и снова сажает к себе на колени. Он откидывается на спинку дивана и берет мое лицо в ладони, глубоко заглядывая мне в глаза.

— Я люблю тебя, Эви, — тихо говорит Лео. — Что бы ты ни подумала о том, что я собираюсь тебе сказать, ты должна это знать. Я всегда любил тебя. Не прекращал ни на секунду. Ни на секунду за восемь лет.

Я киваю, закрывая глаза сквозь слезы, которые вот-вот вырвутся наружу.

— Давай я помоюсь, а потом поговорим, хорошо?

Он кивает, застегивая молнию на джинсах и наклоняясь вперед.

Я натягиваю свитер и джинсы и иду в ванную, чтобы привести себя в порядок. Вернувшись, я сажусь на диван рядом с Лео. Он все еще сидит, уперев локти в бедра и опустив голову, но, когда я сажусь рядом, откидывается назад. Не глядя на меня, он произносит:

— Думаю, надо начать с моего приезда в Сан-Диего.

Глава 27

— Хорошо, но скажи сначала, почему ты сменил имя?

Он вздыхает.

— Лорен спросила меня, не легче ли мне будет начать новую жизнь, если я буду называться своим вторым именем, ну и, конечно же, возьму новую фамилию. Сначала я отказался, но неделю спустя согласился. Я хотел стать кем-то другим — честно говоря, хотел убежать от самого себя. Конечно, смены имени для этого недостаточно, но это было как бы начало нового этапа. В школе меня записали как Джейка Мэдсена, и никто с тех пор не называл меня Лео.

Я киваю. Это я прекрасно понимаю. Если бы мне в течение моей жизни кто-нибудь предложил возможность стать не Эви Круз, а кем-то другим, это было бы очень заманчиво.

— Ты должна знать, что каждое слово, сказанное тогда на крыше перед моим отъездом, было правдой. Я именно так и думал. Я знал, что для меня больше не будет существовать ни одна девушка, и оказался прав. Так и случилось. — Он испытующе смотрит на меня.

— Но ты говорил, что у тебя было много женщин, Лео, — шепчу я, отворачиваясь от него и глядя в окно. Что скрывать, теперь, когда я знаю, кто он на самом деле, это для меня нестерпимо.

— Никто из них ничего для меня не значил. Ни одна. Ровно ничего. Я не горжусь этим, на самом деле мне стыдно за это. Ни одна, кроме тебя. Я кругом облажался, Эви. Но я никогда никого не любил, кроме тебя. Ты должна мне верить, даже если не понимаешь.

Он вздыхает, опустив голову. Потом снова поднимает глаза и продолжает:

— Я прилетел в Сан-Диего на самолете. В воскресенье вечером. В понедельник утром начал писать тебе письмо. Продолжил во вторник, потом в среду. Я собирался писать понемногу каждый день до пятницы, а в субботу бросить письмо в ящик. Но перестал писать в четверг.

— Но почему? Что случилось в четверг? — тихо спрашиваю я, оглядываясь на него и боясь ответа.

— В четверг днем я был внизу, в жилой части подвала, и пытался научиться играть в бильярд. Там стоял большой бильярдный стол с красным фетром… И я все время мазал. Мой новый отец, Фил, был на работе. Моя новая мать, Лорен, как тебе известно… — Он замолкает и слегка морщится. — Она спустилась вниз в такой коротенькой ночной рубашке. Мне стало неловко, но у меня ведь никогда не было нормальной семейной жизни. Я подумал, может быть, все матери так делают. Разгуливают по дому в ночных рубашках. Во всяком случае, я пытался убедить себя в этом.

Теперь мои глаза широко раскрыты: я почти наверняка знаю, что произойдет, и не уверена, что хочу об этом слышать.

— Она налила себе выпить, и мне тоже, и я взял стакан, хотя предупреждающие звонки уже звонили вовсю. Я просто не знал, что делать. — Мы немного поиграли на бильярде, и я допил виски, а она налила мне еще. Она наливала, наклонясь над бильярдным столом, и это было странно, но алкоголь начал действовать, и поэтому было легче притвориться, что все нормально. — Он невесело смеется и опускает глаза. Потом вздыхает и продолжает, все еще смотря в сторону: — Вскоре она начала тереться об меня, прикасаться. Я был вздрюченным мальчишкой, к тому же выпил два стакана виски, мне было неловко и противно при виде того, что вытворяет эта женщина, которая привела меня в дом, чтобы, как я думал, стать мне матерью.

Он снова вздыхает, вид у него усталый и глубоко пристыженный.

— Черт, как это тяжело.

Мне хочется прикоснуться к нему, но я нутром чую, что этого делать не следует, поэтому я молчу и не двигаюсь.

Через минуту он продолжает:

— В конце концов она просто полностью разделась, перегнулась через бильярдный стол и начала умолять меня взять ее. Она соблазнила меня, но я не очень-то сопротивлялся. И трахнул свою новую мамашу на бильярдном столе в подвале, пока мой новый папаша был на работе. Отвратительно! — Он резко выдыхает и на мгновение зажмуривается.

Слезы в три ручья катятся по моим щекам, но я стараюсь не всхлипывать. По-прежнему гладя перед собой, он продолжает:

— В тот вечер мы ужинали всей семьей, и отец поднял тост за нового сына. Меня едва не стошнило. Я чертовски ненавидел себя и думал только о том, что вот, опять. Я опять подвел того, кто доверяет мне. В который раз.

Он молчит несколько минут.

— Они старались несколько лет, но так и не смогли иметь детей. Фил ясно дал мне понять, как он рад, что теперь у него есть сын, который когда-нибудь возглавит его компанию. До этого мы много общались, мне с ним было хорошо, он считал, что я умный.

— Ты вроде бы говорил, что твой приемный отец работал здесь в больнице.

— Он и работал. Рентгеновская техника, которая сейчас используется национальной безопасностью, вначале была медицинским оборудованием.

Я киваю.

— Извини, продолжай, Лео, — тихо говорю я.

На его лице появляется выражение боли, когда он слышит, как я произношу его имя, но он продолжает.

— В общем, того дня в подвале мне хватило, чтобы понять, что меня снова хотят использовать. Сначала мои биологические родители, которым я был нужен, чтобы ухаживать за братом и чтобы они могли срывать на мне свою злость на весь мир, а теперь эти двое. Новая мать — понятно почему, но тогда мне ничего не стоило повернуть все так, будто новому отцу нужен не сын, а рабочая лошадка, которую можно обучить и заставить делать то, что ему нужно.

Никому никогда не было дела до меня, всех интересовало только то, что им от меня нужно, — кроме тебя, Эви, и моего брата Сета. А теперь я предал вас обоих. Я обещал Сету, что позабочусь о нем, а его сдали в какой-то государственный приют, и я понятия не имел, где это. А тебе я обещал, что сохраню себя для тебя, буду верен тебе, и мне потребовалось меньше недели, чтобы нарушить клятву. Я так ненавидел себя, что всерьез подумывал перерезать себе вены.

Я хватаю салфетку из коробки на столе рядом с диваном и промокаю щеки.