похоже, у меня начался жар. А потом внезапно и резко останавливаюсь, осознав, что не

могу убежать от себя самой. Я перехожу улицу и бреду по тротуару, пока не натыкаюсь

взглядом на бар. У меня нет с собой кошелька, нет ключей, но я всё равно захожу внутрь.

Еще достаточно рано, поэтому меня не останавливают на входе. Я сажусь за барной

стойкой и пью пиво, бокал за бокалом, пока меня не развозит. Затем, сделав вид, что иду в

уборную, выскальзываю наружу — не заплатив, не дав чаевые, даже не поблагодарив.

Дойдя до дома, я понимаю две вещи: в квартиру мне без ключей не попасть и я заболела.

22 Магазин «Гудвилл» — американский секонд-хэнд.

108

Меня тошнит и выворачивает прямо на газоне у дома. Сейчас всего восемь утра.

Соседи видят меня, но мне, опять же, плевать. Опустившись на траву, я отключаюсь.

Прихожу в себя я где-то около одиннадцати дня, еще недостаточно протрезвевшая для

того, чтобы вспомнить, где мои ключи. Чтобы попасть домой, мне остается сделать только

одно — позвонить Анне.

— Ну хоть мне позвонила, — говорит она, приехав. — Это самое главное.

Я ничего не отвечаю.

Анна поднимается по лестнице, открывает мою дверь и придерживает ее для меня.

— Ты напилась? — шокировано спрашивает она. В любое другое время ее бы это

насмешило, но не сейчас, хотя меня саму это забавляет. — На тебя это не похоже.

— Выдались тяжелые дни, — отвечаю я, плюхаясь на диван.

— Хочешь об этом поговорить?

— Ну, у меня умер муж, это тяжело пережить. — Мне не хочется говорить с ней об

этом. Мне ни с кем не хочется говорить.

— Я знаю.

Анна принимает мой саркастический ответ как искреннее признание. Она, конечно

же, осознает, что я насмехаюсь, но по-прежнему отвечает мне дружеским пониманием, и

мне не остается ничего другого как действительно быть с ней искренней.

— Я убрала его вещи, — говорю я, внутренне готовясь к тому, что за этим

последует разговор по душам. Мне не хочется вспоминать о нашей последней беседе, о

нашей ссоре, но я уверена, что Анна припомнит всё это.

Подруга пододвигается ко мне на диване и обнимает меня одной рукой.

— Его одежду я отвезла в Гудвилл.

Гудвилл! Вот где мои ключи.

— Мне так жаль, Элси, — отзывается Анна. — Но я горжусь тобой. Очень, очень

тобой горжусь. — Она поглаживает меня по руке. — Ты молодец. Не знаю, смогла ли бы

поступить так же, будь я на твоем месте.

— Что? — поражаюсь я. — Ты же буквально требовала, чтобы я продолжала жить

дальше! Ты сказала, что я должна убрать его вещи!

— Сказала, — кивает Анна, — потому что это и следовало сделать. Но это не

значит, что я не знала, как это трудно.

— Тогда почему ты говорила об этом так, будто это легче простого?

— Потому что тебе нужно было это сделать, и я знала, что ты сможешь. Никто не

хочет подобного делать.

— Угу. Никому другому и не надо.

Я хочу, чтобы Анна ушла, и она об этом прекрасно знает.

— Прости меня за тот вечер. Я повела себя бестактно. Я, правда, очень сожалею об

этом, — извиняется она.

— Ничего страшного, — отвечаю я. И это действительно так. Мне тоже следовало

бы извиниться, но у меня нет желания сейчас с кем-либо говорить.

— Хорошо. Что ж, я пойду. — Анна встает. — Я тебя люблю.

— Я тебя тоже, — отвечаю я, надеясь, что это сойдет за «я тебя люблю». Я на

самом деле ее люблю, но сейчас не хочу произносить этих слов. Не хочу ничего ощущать.

Она уезжает, и я провожаю ее машину взглядом из окна. Наверное, она поедет на

встречу с Кевином, расскажет ему об этом маленьком эпизоде, и он возьмет ее за руку и

пожалеет: «Бедняжка, должно быть, тебе трудно приходится», как будто весь мир

ополчился против нее, как будто она этого не заслуживает. Я ненавижу их обоих за то, что

они могут тяжко повздыхать, построить серьезные физиономии, посетовать на то, как мне

сейчас нелегко, а потом отправиться в кино и посмеяться над дебильными шутками.

На следующее утро я отправляюсь к Гудвиллу за своей машиной. Ключи так и

лежат на переднем сидении, но из машины ничего не стащили. Сказать по правде, меня

109

это приводит в бешенство. Меня бесит то, что вселенная решила помочь мне именно

сейчас, а не тогда, когда мне действительно это было нужно.

В понедельник на работе меня раздражают незнакомые посетители. Я угрюмо

помогаю им в случае надобности, а потом недовольно бурчу себе под нос, посылая их

куда подальше. К приходу мистера Каллахана, я чувствую себя выжатой как лимон.

— Здравствуй, милая, — говорит он, протягивая ладонь, чтобы коснуться моей

руки.

Я инстинктивно отстраняюсь, но мистер Каллахан, видимо, не обижается.

— Плохой день? — спрашивает он.

— Можно сказать и так.

Я берусь за ручку тележки с книгами, которые нужно вернуть на полки. Это не

входит в мои обязанности, но такой способ окончания разговора с мистером Каллаханом

кажется мне более любезным. Однако мистер Каллахан не понимает намека и идет

следом.

— Со мной как-то раз тоже случился плохой денек, — улыбается он.

Обычная шутка, но она проходит мимо меня. Мистер Каллахан стремится поднять

мне настроение, а мне этого не нужно. Если честно, я даже не уверена, что помню, как это

— улыбаться естественно. Как это происходит? Приподнимаются уголки губ?

— Неудачная шутка, — машет мистер Каллахан рукой, тем самым отмахиваясь от

собственной шутки и прощая меня за то, что я над ней не посмеялась. — Я могу вам чем-

нибудь помочь?

— О… — Мой взгляд прикован к верхней полке, а я даже не помню, что на ней

ищу. Приходится посмотреть на книжку в руках. Мозг не фиксирует детали. Номера на

книгах вылетают из головы прежде, чем я успеваю перевести взгляд на стеллаж. — Нет,

спасибо.

— А ведь у меня два уха, к твоему сведению! — заявляет мистер Каллахан.

— Что, простите? — растеряно смотрю я на него.

— Я о том, что я — прекрасный слушатель.

— О.

— Неважно. Ты хочешь побыть в одиночестве. Я понял. Просто знай, что мое

предложение остается в силе. Я всегда готов тебя выслушать. — Он глядит на меня с

минуту, вероятно пытаясь пробиться ко мне, но видя в ответ пустой взгляд. — А я такое

не каждому предложу. — Улыбнувшись, он мягко похлопывает меня по руке и уходит.

У меня не хватает душевных сил на то, чтобы сказать ему, что он очень хороший

человек. На то, чтобы просто его поблагодарить. Я никакая. Я не могу улыбаться ему. Не

могу попрощаться. Проводив его взглядом, я разворачиваюсь к полкам так, как будто его

вовсе не было рядом. Я снова позабыла номер книги, которую держу в руках, но вместо

того чтобы посмотреть его еще раз, кидаю книгу в тележку и иду прочь.

Я выхожу на улицу и делают глубокий вдох. Я говорю себе собраться. Говорю себе,

что никто не виноват в том, в каком положении я оказалась. Прогуливаясь, я дохожу до

велосипедной стойки и вижу молодую пару с ребенком. Младенец лежит в слинге у отца

на груди, а мама несет сумку с подгузниками. Поагукав малышу, женщина целует

мужчину в губы и смеется тому, что для этого ей пришлось тянуться через ребенка. Они

нежно касаются ручек и ножек малыша.

Почему это случилось со мной, а не с ними? Почему умер не этот мужик? Почему

не я сейчас иду с Беном навстречу бродящей по улице грустной женщине на грани

нервного срыва? Кто дал им право быть счастливыми? Почему все должны быть

счастливы прямо у меня на глазах?

Вернувшись в библиотеку, я говорю Нэнси, что буду в отделе «Коренные

американцы», что я готовлю новую тему про ацтеков для витрины. Стоя в проходе, я

провожу пальцами по корешкам книг, ощущая, как потрескивает при прикосновениях

целлюлоза, наблюдая за тем, как увеличиваются десятичные числа библиотечных

110

номеров. Я пытаюсь сосредоточить свое внимание только на этих числах, только на

корешках. Мне это удается лишь на короткое мгновение. Лишь мгновение я не думаю о

том, как сильно мне хочется застрелиться. И в это мгновение меня кто-то толкает.

— Ой, простите, — извиняется парень, поднимая книгу, которую уронил.

Он мой ровесник или чуть постарше меня. С темными волосами и легкой щетиной.

Высокий, крепкий и широкоплечий. В джинсах, выцветшей футболке и ярких кедах от

Чака Тэйлора. Я сдвигаюсь, чтобы обойти его, но он, по всей видимости, хочет

задержаться и поболтать.

— Брет, — представляется он, протягивая мне руку.

— Элси, — пожимаю я ее.

— Простите, что врезался в вас. Я тут впервые, а библиотекари здесь не шибко

помогают.

— Я здесь библиотекарь, — отвечаю я. Мне плевать на то, станет ему неудобно или

нет.

— Как неловко, — смущенно смеется он. — Простите. Снова. Вау. Что-то я всё

время попадаю впросак?

— Да нет.

— Послушайте, может быть, в качестве извинения вы позволите угостить вас

кофе?

— Да всё нормально. Не переживайте.

— Нет, нет. Я настаиваю. Мне бы очень хотелось угостить вас, — улыбается он.