— Господи, ты вообще не меняешься, — фыркает, почти возмущённая мною, но потом быстро берёт себя в руки и улыбается.

— С хера ли мне этим заниматься? Меняться… Я ведь и не сдох тогда, восемь лет назад, только потому, что вот такой.

Жанна молчит, всматриваясь в мои глаза, размышляет, но, когда пауза затягивается, говорит, тяжело вздохнув:

— Ладно, если хочешь сразу к делу, то приступим. Мне нужны деньги.

Ну, чего-то именно такого я и ожидал.

— Меня это должно каким-то боком касаться?

— Но… мы же всё-таки не чужие люди…

Запрокидываю голову и начинаю смеяться, потому что эта хрень вообще уже ни в какие ворота не лезет. Не чужие мы, понимаешь ли. Комедия.

— Почему ты смеёшься?

— Жанна, скажи мне, ты на самом деле такая тупая?

— В смысле?

— В самом прямом. Ладно, допустим, твоя жизнь пошла по звезде, ты вернулась в город, чтобы… чтобы что, кстати?

— Ты же совсем не даёшь мне ничего рассказать! Только отделаться пытаешься! — Жанна дует пухлые губы, словно ей не сорок один, а десять. Такая очень обиженная вечная девочка. — Я осталась одна, мне не на что жить! Я поэтому и приехала сюда, вернулась, потому что думала… думала, ты мне поможешь. В память о Яне.

Сцепляю зубы с такой силой, что, кажется, слышится хруст.

Резко протягиваю руку через стол и хватаю Жанну за тонкое запястье. Она сдавленно ойкает, а я почти ломаю ей кости.

— Никогда — слышишь? — никогда не смей спекулировать памятью сына. Ты ему никто, просто баба, которая его родила.

— Я его мать! Это всё ты виноват, с тобой невозможно было жить! Ты не давал мне свободу, а я была молодая, мне гулять хотелось!

— Даже так? Я виноват? А в том, что Ян ждал тебя каждый день, притулившись носом к окну, а потом плакал, думая, что его никто не видел, тоже я виноват? А Дни рождения, во время которых он так и засыпал в обнимку с телефоном, потому что надеялся, что мама позвонит? Тоже моя вина?

— Ты не давал с ним видеться! — выплёвывает мне в лицо, пытаясь вырвать руку. — Ты тиран!

— Ты невменяемая, да? Когда я не давал тебе с ним видеться? Больная ты, шалава подзаборная.

— Да! Да! Может быть, я и шалава, но я узнала, что такое счастье! Или ты хотел, чтобы я похоронила себя под грудами пелёнок-распашонок?! Я личность!

Отпускаю её, а она прижимает руку к груди, потирая покрасневшее запястье.

— Псих, чуть руку мне не сломал.

— Я тебе шею сломаю, так надёжнее.

Бросает на меня испепеляющий взгляд и что-то бурчит себе под нос.

— В общем, так, Жанна. Проблемы твои мне до сраки. Я сейчас ухожу, а ты живи себе своей жизнью, как тебе нравится. А ко мне не лезь, потому что в следующий раз точно рукой не ограничусь.

— Но, Витя… мне много не надо! На первое время! — выкрикивает, чуть не плача.

— Поищи себе очередного папика. Ты же это умеешь, да?

Кидаю деньги на стол, разворачиваюсь и выхожу из кафе, оставив Жанну за спиной. Как и наше с ней общее прошлое.

8. Ася

Настойчивый стук, какие-то подозрительные шорохи, доносящиеся снизу, будят посреди ночи, и я подпрыгиваю на кровати, точно меня пчела в глаз укусила. Какого чёрта?! Оглядываюсь по сторонам, но во тьме ничего не рассмотреть. Лишь эти странные звуки и лихорадочное биение сердца в груди — вот и всё, что нарушает тишину.

Вдруг молния разрывает небо на несколько частей, и вспышка света бьёт по глазам. Считаю, как в детстве — раз, два, три, — и мощный раскат грома вносит свою лепту в какофонию звуков. Когда сон окончательно рассеивается, а кровь перестаёт гудеть полноводным водопадом в ушах, слышу стук капель по оконному стеклу.

Когда ложилась спать, ведь был такой прекрасный и тихий майский вечер, словно подаренный в награду за все волнения предыдущих дней. Даже то, что Викинг так и не позвонил, не так сильно и печалило, просто воспринималось как факт, и почти не было обидно. Перед сном немного посидела в саду с бокалом вина, погрустила, настроила себя на новую жизнь и легла спать почти счастливая, а тут дождь и гроза, которую с детства боюсь. Наверное, единственное, что может меня по-настоящему испугать — гром, молния и шквальный ливень. Вот как сейчас.

Спрыгиваю с кровати, натягиваю халат и выхожу из комнаты, чтобы наконец узнать, что за шум доносится снизу. Во всяком случае, так смогу отвлечься от грозы, которая пугает почти до чёртиков. Хочется, как в детстве, залезть под кровать, накрыть голову толстым пледом, и хоть так постараться переждать ненастье.

В доме на секунду воцаряется тишина, а я злюсь, что никого в доме, кроме меня, нет. Родители уехали с ночёвкой в загородный дом старинных приятелей, а я не захотела возвращаться в наш, с Сашей, дом, потому и осталась здесь. Как оказалось, зря.

Может быть, полицию вызвать? Явно же, что кто-то чужой внутри шурудит. Пусть приедут, задержат бандита, да? Для этого же они нужны, верно? Да только, чует мой хвост, никакой это не бандит, а очень даже знакомый гражданин, с которым ещё не успели оформить развод. Пусть Саша — предатель и идиот, но всё-таки...

Спустившись вниз, включаю свет в холле, и комнату затапливает тёплый свет, льющийся из большой люстры под потолком. Я люблю родительский дом — здесь всегда уютно и радостно. То, что мне сейчас необходимо больше всего — покой привычного с детства места и внутренняя гармония. Где-то вдалеке грохочет гром, а в стекле двери, выходящей на задний двор, отражаются вспышки молний. Апокалипсис какой-то, честное слово.

— Ася, Асенька! — зовёт меня, стоящий за дверью непрошенный гость.

Саша, чтоб его.

Так и знала, что это он припёрся, только его мне и не хватает. Ну почему просто не разойтись, как взрослым людям, без скандалов и истерик?! Развестись, мило улыбаться друг другу при случайной встрече и не помнить зла. Но нет, он решил взять меня измором, и это совсем не весело.

— Зачем пришёл?! — спрашиваю, подойдя к двери, но не открывая.

Для начала нужно понять, какие у него намерения. Вряд ли он мог узнать, что я сегодня ночью здесь одна. Значит, не думаю, что прихватил с собой в дорогу какой-нибудь нож или топор. Уж слишком он уважает — или просто побаивается? — моих родителей, чтобы устраивать кровавую баню в их доме.

Хотя… кто знает, что от него можно сейчас ожидать? После той сцены в нашей кухне, когда его глаза горели странным огнём, я уже ничему не удивлюсь.

— Асенька, открой, пожалуйста… — раздаётся жалобное из-за двери, — я весь мокрый, замёрз. Пожалуйста, Ася.

Да чтоб его. Спекулянт чёртов. Знает же, что я жалостливая и пользуется этим. И грозы этой гадкой боюсь, аж внутри всё стынет.

— Тебя никто не приглашал вообще-то.

— Но мне надо с тобой поговорить, объясниться. Ась, ну будь ты человеком. Я же с добром пришёл. Ну, впусти.

И ещё раз: да чтоб его!

И всё-таки я дура.

Открываю дверь, и сперва меня обдаёт запахом перегара, смешанного с озоновой свежестью дождя. Следом в дом вваливается непосредственный источник амбре — мой “обожаемый” муж, — а я еле успеваю отпрыгнуть в сторону, чтобы он на меня не упал.

— Ты что, пьян?

Мне кажется это столь же невероятным, как нахождение нефти в бачке унитаза. Нет, этого просто не может быть, никогда и ни при каких условиях. Да Саша даже на нашей свадьбе ни капли в рот не взял! А тут пьяный? Ересь!

Но факт остаётся фактом — от трезвого так разить не может и трезвого так не шатает из стороны в сторону. Господи, как многого я ещё, оказывается, не знала о собственном муже...

— А-асенька-а... — тянет, фокусируя на мне мутный взгляд. — Люби-и-мая... моя... Я так скучал.

— Саша, ты на самом деле пьяный, что ли? — вскрикиваю, пытаясь всё ещё убедить саму себя, что мерещится, а Саша склабится, потирая бледное лицо ладонями.

Не мерещится, чёрт...

Вода стекает с него вниз ручьями, а на полу уже образовалась приличная лужица. Светло-голубая рубашка прилипла к телу, как и чёрные брюки, мокрые волосы обрамляют лицо унылыми сосульками. В самом деле, несчастное создание. Его бы пожалеть, да что-то не выходит.

А Саша тем временем, будто прочтя мои мысли, говорит гнусавым голосом, искажённым алкоголем и странной бравадой:

— Ага... пьяный я Асенька, пьяный. И мокрый. И жалкий. Жалкий же, да?!

Мне не нравится, каким тоном он задаёт вопрос. Никогда не видела Сашу пьяным, потому знать не знаю, что от него ожидать в таком состоянии.

— Саша, что ты от меня хочешь? Пришёл ты зачем?

Это самые тупые вопросы, который я могла ему задать — в таком состоянии он вряд ли вообще понимает, чего на самом деле хочет. Ну, почему я такая идиотка? Зачем впустила его?

— Ася, я тебя хочу, — говорит, икнув для начала. — Всю жизнь только тебя одну. А ты ушла. Зачем ты ушла? Мы же идеально подходим друг другу.

Ага, конечно. Две половинки одного целого, блин.

— Саша, мы ведь уже говорили обо всём этом, помнишь?. Давай просто разведёмся и дело с концом. Зачем эти драмы?

Саша склоняет голову набок, прищуривается и странно улыбается. Он вообще сейчас очень странный, и это пугает. Убеждаю себя, что это мой муж — человек, которого знаю вдоль и поперёк. Уговариваю маленькую напуганную грозой девочку внутри себя, что ничего он мне плохого не сделает, но странный блеск в знакомых глазах наводит на мысль, что всё может оказаться хуже, чем мне видится.

И да, слабоумие и отвага — мои главные достоинства, как ни крути.

— Та баба, — тем временем продолжает Саша, делая неопределённый жест рукой, — она же... полная хрень она, как ты не понимаешь?! Неважно это, пустое место, ерунда. Вернись ко мне, Аська, пожалуйста. Я же не могу без тебя...

Он бурчит ещё что-то себе под нос и движется прямиком на меня. Несмотря на выпитое, он прыткий, потому уже через секунду обнимает меня так крепко, что дышать невозможно.