— И долго будем в гляделки играть? — спрашиваю, не выдержав долгой паузы. Алкоголь плещется в венах, подогретый табачным дымом, а в таком состоянии я на многое способна. Одного только не умею, выпив, — молчать и терпеть чью-то глупость.

— Можно и поговорить.

Она снова дёргает своими чёртовыми плечами, а я уже все деньги готова поставить на то, что она припадочная какая-то. А ещё, по всей видимости, цены себе не сложит, королевишна потрёпанная.

— Начинайте! Я же вижу, что вам что-то нужно от меня. Не сдерживайте благородных порывов, вещайте!

Наверное, выпитое вино делает эту ситуацию почти забавное, но мне почему-то даже весело становится. Слегка, совсем чуточку.

— Мне много не надо, — начинает, явно с трудом подбирая слова. — Мне нужно просто понять, зачем Жданов нашёл себе суррогат...

Чего-чего? Суррогат?!

— Ты не обалдела случайно? — вырывается из меня раньше, чем я успеваю о чём-то подумать. — Язык без костей, что ли?

Внутри медленно, но уверенно закипает ярость. Как тогда, когда закидала Сашу кухонной утварью. От вспышки и взрыва удерживает то, что мы находимся в людном месте, а я не хочу создавать Викингу проблемы дракой в его клубе. Вряд ли он привёл меня сюда, чтобы я здесь что-нибудь разгромила. Но, чёрт возьми, как же хочется вцепиться этой дуре в волосы.

Дышу глубоко, размеренно, пытаясь успокоиться, а она продолжает:

— Ладно, то просто мысли вслух, не обращайте внимания, — отмахивается и тихо смеётся.

И как это я сразу не заметила, какой у неё противный голос? И вообще, сумасшедшая, наверное, какая-то.

— Я пойду, всего хорошего.

Уйти сейчас — лучший способ избежать скандала. Я взрослая женщина, должна же во мне быть мудрость? Значит, буду выше этого и просто уйду.

Встаю так стремительно, в твёрдой намеренности уйти отсюда, что стул за спиной оглушительно скрипит и чуть не падает, но женщина хватает меня за руку, и на красивом лице отражается настоящая паника.

— Постойте, не уходите! — просит, цепко ухватив меня за руку. Хватка у неё, как у бульдога, конечно, только вместо зубов пальцы. — Мне очень нужно с вами поговорить! Помогите мне, пожалуйста!

В голосе настоящая мольба, но мне не нравится эта женщина, а я больше не хочу иметь ничего общего с людьми, которые мне неприятны. Даже думать не хочу о том, на что она так усиленно намекала этим мерзким словом «суррогат». Она бывшая любовница Викинга? Настоящая его пассия? Мать его семерых детей? Тем более, пусть катится ко всем чертям.

И вообще, мне в туалет нужно.

— Отпусти руку, — шиплю, сквозь сжатые зубы. — Знать не знаю, кто ты такая, но отпусти.

Делает, как я прошу, а саму аж перекосило, но я одним махом допиваю оставшееся на донышке вино и ухожу.

В коридоре странная суета, но я почти бегом несусь к туалетам, потому что не хочу дать себе шанса задуматься, что только что произошло в кинотеатре. Змея лютой ревности поднимает хвост, но я давлю её в себе, чтобы не наделать глупостей. Мне нужно увидеть Викинга, обязательно нужно, а иначе не знаю, каких глупостей наделаю.

После уборной несусь к кабинету Викинга. Я уеду, сейчас уеду — не хочу мешать ему и путаться под ногами, — но для начала просто увижу его, посмотрю в глаза, спрошу об этой странной женщине. Сталкиваюсь с каким-то мужчиной, на ходу извиняюсь, снова бегу вперёд, но что-то странное творится вокруг. Люди громко переговариваются, стройным потоком направляясь к выходам.

Когда вижу Викинга, идущего мне навстречу, так радостно становится. Он распахивает какой-то кабинет по дороге, оттуда выходит тощий парень в очках, что-то говорит и быстро уходит. Витя кажется сосредоточенным, бледным. Наверное, проблемы действительно серьёзные. Сердце сжимается от острого желания помочь ему, но понимаю, что никогда Витя не примет мою помощь — не такой он человек. Когда нас разделяет какой-то жалкий десяток метров, голос этой придурочной особы, что за руку меня в кинозале хватала, раздаётся за спиной:

— Витя, Витенька!

Обгоняет меня, наверное, даже не вспомнив, что я такая существую — точно, сумасшедшая, — и несётся прямиком к Вите. Вопит что-то нечленораздельное и кидается Викингу — моему Викингу — на шею. Ох, ты ж чёрт. Так и знала. Любовница.

Не успеваю толком разозлиться, а Витя морщится и отрывает руки этой дуры от своей шеи и отталкивает её от себя, будто бы она — самое гадостное, что могло с ним случиться. Передумываю бить кому-нибудь лицо, а вместо этого замираю, прижавшись спиной к стене, пользуясь тем, что меня пока что никто не заметил.

— Тебя только тут не хватает, — говорит Викинг, и хоть он не кричит, но его голос раскатами вокруг. Такая сила вибрирует, такая скрытая ярость, что даже страшно становится.

Или всё-таки не любовница?

— Витя, нам поговорить нужно, послушай меня! — предпринимает новую попытку ухватить моего мужика за могучую шею, а я кулаки сжимаю, впиваясь ногтями в кожу ладоней.

— Отвали, — снова отталкивает от себя истеричку, а она уже чуть не рыдает. Ого, какие страсти. — Мы с тобой уже обо всём сто лет назад переговорили. Сгинь, не до тебя сейчас.

Викинг делает шаг вперёд, видит меня, хмурится, а я слабо улыбаюсь. Не знаю, что только что произошло, но эта баба точно ему не любовница, значит, мне не о чем переживать. Не знаю, что их связывало когда-то, но сейчас она даже не нравится ему — это видно по поведению и выражению лица Викинга.

Вдруг кто-то берёт меня за локоть, я дёргаюсь в сторону и вижу Карла — я запомнила его ещё тогда, когда он в пансионат приезжал.

— Ася, вечер добрый, — растягивает тонкие губы в улыбке, но локоть мой не отпускает. — Вас отвезут сейчас, куда скажете.

— А что произошло?

На самом деле ничего не понимаю, но что-то странное в воздухе витает.

— Карл, руки убери, — говори Викинг. Тот исполняет просьбу и, хмыкнув напоследок, подходит к плачущей женщине. — Ася, я как раз шёл за тобой. Уезжай, хорошо?

— Витя... всё хорошо?

Это тупой вопрос, потому что ничего хорошего на его лице не написано, но что-то сказать ведь должна. Нельзя же молчать, когда у твоего близкого человека проблемы.

— Нормально, — криво улыбается и потирает шею. — Бывало и хуже. Но ты уезжай.

Спорить бесполезно, да мне и не хочется.

— Хорошо, — киваю и кладу руки на сильные плечи. — Береги себя, хорошо? И позвони мне, пожалуйста. Я телефон у родителей заберу сейчас, позвони мне, если номер ещё не потерял.

— Не потерял, — усмехается.

Прижимает меня к себе, целует в губы порывисто, отчаянно, а потом говорит тихо-тихо:

— Я люблю тебя. А на Жанну внимания не обращай. Это моя жена бывшая, и у нас уже давно разговор окончен.

— Расскажешь? Потом.

— Конечно. Вот со всем этим дерьмом разберусь и всё расскажу.

Когда выхожу из клуба, размышляю о том, что бывшая жена — это не страшно, с этим можно справиться. Лишь с Викингом всё было хорошо.

22. Викинг

— Что с ней делать? — спрашивает Карл, удерживая рыдающую Жанну за локоть.

На бледном лице брата почти брезгливое выражение, потому что Жанну он не выносит категорически. Впрочем, у них это взаимно. Была бы моя воля, они бы больше никогда не пересеклись, но Жанна, как всегда, делает в этой жизни только то, что хочется ей, наплевав на тех, кто может от этого пострадать.

Во всяком случае, на этом этапе жизни покой Карла мне дороже, чем Жанна и её страстишки, в которых она так любит плавать, рассекая акульим плавником гладь воды.

— Отпусти меня, урод красноглазый! Альбинос чёртов! — вопит моя бывшая жёнушка и дёргается, только в тонких пальцах Карла силы больше, чем может казаться на первый взгляд. А ещё такими словами его уже давно не получится задеть. — Мне со Ждановым поговорить нужно, отпусти!

— Вот никогда ты умной не была, белобрысая, — хмыкает Карл и вопросительно смотрит на меня, молчаливо спрашивая, что с ней дальше делать. Коротко киваю, и он отпускает Жанну, отходя в сторону и теряя к нам всякий интерес.

— Жанна, если у тебя ещё хоть какой-то мозг в черепе болтается, исчезни, — прошу, направляясь к кабинету.

Мне, в самом деле, плевать на её истерики и совсем не хочется, тратить драгоценное время на бесцельную пустую болтовню. Особенно, когда скоро сюда заявится Борисов, ради визита которого я закрываю клуб на эту ночь.

Где-то вдалеке гремит голос Роджера, усиленный мощной аппаратурой. Клуб закрывается, последние посетители покидают его стены, а охрана и ребята Карла прочёсывают все углы, чтобы никого случайно не осталось здесь. Мне не нужно, чтобы Борисов имел возможность скрыться в толпе. Когда он переступит порог "Бразерса", ловушка захлопнется, и путей отступления для него не останется.

Я пока ещё не решил, что сделаю с ним. Убить можно, конечно, и он этого заслужил, но смерть — лёгкий путь, слишком лёгкий для такой мразоты.

После того, что случилось с Яном, я не выношу любого намёка на наркотики в моей плоскости координат. Мой мальчик быстро сгорел от этой гадости, а умирая, так сильно кричал, так корчился в муках. Но мы не успели, не смогли спасти — отрава слишком глубоко проникла в его кровь, нарушила нейронные связи мозга, превратив сына в трясущееся в припадках чудовище. Казалось, это кто-то другой, мерещилось, что чья-то злая воля подменила моего сына, а сам Ян где-то бродит, счастливый и здоровый, имеющий ещё шанс прожить свою жизнь по-другому.

Он умер на моих руках, тихо всхлипнув напоследок. Никогда мне не вытравить из памяти образ его глаз — слишком огромных на похудевшем лице, невероятных в своей глубине и чистоте. На миг показалось, что мой мальчик вернулся ко мне, что смогу ещё всё поправить, но вину свою загладить так и не получилось. Есть вещи, которые изменить невозможно, и мне суждено нести это бремя до последнего дня.