Я несу этот груз один, почти смиренный в своём покаянии.

И после всего того ужаса у меня условный рефлекс срабатывает: любые виды дури доводят до белого каления, и даже не пытаюсь с этим бороться. И да, я искренне считаю, что всем, кто торгует шмалью нужно отстреливать яйца и оставлять подыхать голожопыми на морозе.

— Витя, послушай меня, пожалуйста, — просит Жанна, вытирая слёзы, размазывая косметику по лицу. Всегда такая идеальная, сейчас какая-то помятая и истрёпанная, жалкая.

Но во мне нет сочувствия к ней — все свои слёзы она заслужила, как бы ей ни казалось по-другому.

— Я не дам тебе денег, — заявляю, отворачиваясь. — Ищи их где-нибудь ещё.

Только хочу захлопнуть дверь кабинета, но Жанна с какой-то почти невероятной силой удерживает толстое дерево, не давай закрыть замок.

— Какого чёрта ты вообще тут устроила? — ору, теряя терпение, а за спиной издаёт странный горловой звук Роджер, успевший уже вернуться из основного зала и оккупировать кожаный диван.

Чёрт, более неудачного времени для визита Жанна не могла найти.

— Ты Гену знаешь? — истерически кричит она, когда я уже почти отдал распоряжение охранникам вывести эту идиотку из клуба от греха подальше.

Чёрт, а она каким боком в курсе? Такое чувство, что вокруг меня носятся какие-то вихри интриг и заговоров, а я хлопаю себя ушами по щекам. Неприятно чувство, отвратительное.

— Допустим.

— Витя, поговори со мной, пожалуйста! Я не из-за денег пришла, клянусь!

Что-то в её словах, тоне есть такое, что заставляет на миг отбросить гнилую память о поступках этой женщины и впустить в кабинет.

— У меня мало времени, потому в темпе.

— А этот тоже тут останется? — спрашивает Жанна, указывая пальцем на сидящего на диване Роджера. — Не уйдёт?

Вот не может эта дура нормально себя вести, обязательно нужно выпендриться, свой склочный характер проявить.

— Не уйду, — важно кивает Роджер и ухмыляется. — Я же знаю, как ты меня любишь, потому не буду лишать удовольствия лишний раз полюбоваться моей дивной красотой.

Он склабится, издевается, а Жанна шипит и демонстративно поворачивается к Роджеру спиной.

— Говори, давай, — приказываю, нетерпеливо взмахивая рукой.

— Я хотела тебе сказать, что Гена меня шантажом заставляет повлиять на тебя, чтобы ты принял его обратно на работу. У него какие-то дела тут, в клубе — деньги, наверное, ворует из кассы или водку бодяжит в баре, я не знаю, — потому для него очень важно здесь остаться. Вот.

Она переводит дыхание, потому что, пока говорила, не сделала ни единой паузы, словно боялась, что остановлю её, и она не успеет сказать всё, что хочет.

Однако… какая-то дикая ситуация, на самом деле.

— И ты пришла просить за него? — спрашиваю, вглядываясь в её лицо в поисках признаков лжи, но я слишком хорошо её выучил, потому понимаю, что в этот раз не врёт.

— Нет! Я же не совсем сволочь! Я предупредить пришла! Витя, мы же друг другу не чужие люди, мы любили друг друга когда-то, у нас был общ… ой. В общем, я не хочу играть за его команду.

Нашёлся ещё здесь игрок, твою мать.

Она в каком-то странном состоянии сейчас. Не верю, что она так рвалась ко мне, готовая буквально на коленях стоять, чтобы добиться внимания только для того, чтобы предупредить о коварных планах Борисова.

— А ты там, каким макаром? — интересуюсь, наливая ей коньяка. — И вообще, откуда ты его знаешь? Да ещё так плотно, что шантажировать нашёл тебя чем.

Голубые глазки бегают туда-сюда, сама морщится, потирая предплечье левой рукой.

— Ну-ну, говори, давай, тут все свои, — усмехаюсь, глядя на её растерянность. — Генка, что ли, узнал, что ты воруешь горчицу в магазине? Или что?

Однажды я уже видел её такой, но по молодости и глупости не понял ничего.

— Или ты говоришь сейчас всё на чистоту, или катишься на хрен. Ты же любишь на них скакать?

Она морщится, а Роджер хохочет, придурок.

— В общем, мы случайно познакомились… недавно, — выдавливает из себя по капле. — Я переспала с ним, наболтала лишнего, а он всё на камеру записал, козёл!

— Пообещал порно звездой сделать, да? — спрашиваю, потому что хорошо знаком с такими схемами.

— Да, — кивает, а голос похож на писк умирающей мыши. — Я не знала, что там камера, я не видела! Я была расстроенная, сюда пришла, тебя нет, и его встретила. А он урод!

— Как была дура, так и осталась, — изрекает Роджер и поднимается, разминая мышцы.

— От меня-то ты, что хочешь?

Мне до сих пор плохо понятны мотивы её визита сюда.

— Ты можешь помочь забрать у него видео? Припугни, ещё что-нибудь, но помоги. Пожа-алуйста! — тянет очень жалобно и всхлипывает.

— Ты на самом деле такая идиотка наивная или прикидываешься? — удивляюсь, а Жанна снова, готовая в любой момент разрыдаться.

— Ну, Ви-итя, — протягивает, но на шею больше мне не бросается.

Удивляет её уверенность, что я захочу ей помогать после всего, что случилось в нашей жизни, бывшей когда-то одной на троих.

Вдруг дверь распахивается, и в образовавшемся проёме появляется лысая голова Арчи — владельца мотомастерской “Ржавая банка” и нашего общего приятеля.

— Там ваш гость на подходе. Просто решил предупредить.

— Твою мать, Жанна, дуй на хер через чёрный ход на улицу!

Она вскрикивает, когда хватаю её за плечо и волоку в сторону запасного выхода. Упирается, что-то кричит, но мне на самом деле плевать, что она будет делать со своей жизнью дальше, во мне больше не осталось душевного тепла, чтобы выносить её.

— Витя, мне больно!

— Ну, хоть когда-то, — выдыхаю, выпихивая её на улицу. — Жанна, последнее: ещё раз попадёшься мне на глаза, байком перееду. И да, это угроза.

Достаю из кармана смятые банкноты, всовываю бывшей жене в руки, не глядя и не пересчитывая, и захлопываю дверь. На билет в счастливую жизнь, может быть, не хватит, но на пригородный поезд — вполне.

Я не стал ей говорить, что в скором времени Борисову станет уж точно не до шантажа и публикации интимных видео чужих тёток. Не хочу казаться в её глазах благородным, вообще не хочу, чтобы она обо мне вспоминала. Пусть сгинет и до конца моих дней не появляется. Я почти отпустил ненависть к ней, ну а любви, наверное, и не было никогда.

Иду по коридору обратно, а мне навстречу идёт Борисов и светится, как начищенный до блеска медный пятак. Не знаю, где нахожу в себе силы не броситься на него тут же и не разбить его тупую башку о стену. Вместо этого улыбаюсь, обманчиво приветливо, и кивком указываю на дверь кабинета. За спиной Борисова маячит массивная фигура Мизантропа — одного из доверенных парней Карла. Гена лыбится, не понимая ещё, что все пути к отступлению давно отрезаны.

— Молодец, быстро приехал, — говорю, распахивая перед Борисовым дверь кабинета.

— Торопился на любимую работу вернуться, — скалится, а в глазах искренняя радость плещется. Вот же дурачок наивный, я в восторге. — Ты же знаешь, шеф, я ради клуба на всё способен.

Челюсть болит от того, насколько сильно сжимаю зубы. Ещё чуть-чуть и крошиться начнут. Когда Борисов входит в кабинет, закрываю дверь на ключ, а он оборачивается, удивлённо глядя на меня.

— Знаю, конечно, — говорю, делая вид, что не заметил его взгляда. — Ты, Гена, вообще большой молодец. Думаю, даже почётным званием лучшего работника тебя наградить. За старания.

— Да не надо, — отмахивается, даже, вроде как, смущается. — Забудем всё, что было и начнём всё заново.

— Почти свадебная речь какая-то.

Борисов обводит кабинет взглядом, останавливается на Карле, сидящем за моим столом, а тот кивает ему, салютуя бокалом с виски.

Карла знают многие, ещё больше людей слышало о нём. Большинство боится Чёрного ангела до усрачки, памятуя, почему ему дали такое прозвище. Мы, трое, много дерьма в этой жизни совершили, за что наши задницы давно пора поджарить на адской сковородке. И пусть многое — дела давно минувших дней, слава-то о подвигах Гончих псов жива.

Жаль, что такие ушлёпки, как Гена считают, что могут прокатить нас на карусели и нагреться за нашими спинами.

— Присаживайся, — указываю рукой на диван, на котором развалился внешне безразличный ко всему Роджер. — Поболтаем, как старые приятели.

— А почему клуб закрыт? — вдруг интересуется Борисов, туля свою пятую точку рядом с Роджером.

Невооружённым глазом видно, как Гена напряжён. Чует, гадина, наверное, что всё это не просто так. Но мне нравится играть с ним, выводя на эмоции — это даже забавно.

— Инвентаризация, — отвечаю, наливая коньяк.

— Да? Ну, ладно…

Молча пью, а Борисов следит за мной, не отрываясь. Вдруг раздаётся стук, и, открыв дверь, впускаю в кабинет охранников Карла, а те вталкивают в комнату Слона.

— Какой красавец, — хмыкает Роджер, разглядывая вошедших сквозь наполненный виски стакан. — Мне нравится.

Слон и правда, “красив” до одури: разбитые губы, заплывший глаз, распухший нос. Судя по всему, ему ничего не повредили, просто слегка разрисовали табло, чтобы лучше запомнил, что на работе гадить не рекомендуется, от этого очень больно бывает.

Мне не нужны их смерти, не нужны реки крови, затапливающие “Бразерс” — я давно уже пережил этот этап своей жизни. Мне просто хочется, чтобы они запомнили, что с Викингом шутки плохи.

В кабинете повисает пауза, во время которой успеваю допить свой коньяк.

— Ну, почему не бросаетесь, друг другу в объятия? — интересуется Карл, поднимаясь на ноги. — Вы ж приятели закадычные, подельники хреновы.

Борисов бросает на него взгляд, полный неописуемых эмоций, а Карл ухмыляется. Любит он такие фокусы и показательные выступления, словно закрепляет жуткий эффект, который производит на некоторых.