— Я в её смерти не виноват, в петлю её не засовывал, потому не вижу причин перениматься.

И я не лукавлю, потому что и так мы все сделали для неё больше, чем она заслужила, а отмщение её души — не наши проблемы.

— Она была гадкой бабой, — весомо заявляет Карл и с этим сложно спорить, — но, судя по тому, что она угрожала мне компроматом, не удивлюсь, что и ещё на кого-то накопала дерьма.

Сонливость как рукой снимает, и я резко разворачиваюсь к Карлу, а тот бросает на меня взгляд, полный скрытой иронии.

— Когда это она успела?

— Когда в клуб к тебе приходила. Я её держал, а она мне на ухо шипела, что знает обо мне кое-что такое, от чего у приличных людей волосы на заднице дыбом встанут. Дура.

— Только не говори, что это ты её вздёрнул.

Собственно, я бы не удивился, зная, насколько сильно Карл не выносит, когда на него давят, но почему-то не хочется, чтобы друг марал об неё руки. Ну не стоит она этого, не стоит.

— И не собирался, — пожимает плечами и лёгкая улыбка растягивает его губы, — но я догадываюсь, кто это сделал.

Он бы ещё и не догадывался.

— Колись, престарелый следопыт! — оживляется Роджер, а Карл указывает подбородком на водителя.

Правильно, не нужны нам лишние уши, сколько бы проверенными и надёжными ни были люди рядом с нами. Хватит, я уже погорел на своём слепом доверии, да и Карл не из тех, кто в принципе умеет на кого-то полагаться, кроме самого себя и нас.

— Ярик,  тормози, — резко приказывает Карл, когда на горизонте показывается какой-то бар, — через час приедешь за нами.

В итоге размещаемся вокруг белого пластикового столика на летней площадке, а официант убегает с подносом, на котором принёс для нас пиво.

— Говори, что знаешь, — прошу, сделав большой глоток пенного. — Всё-таки не чужая, хоть и дура.

— Мстить пойдёшь за неё? — хмыкает Роджер, а я зажимаю его шею рукой, сдавливая. Тот хрипит и смеётся попеременно. — Придурок, отпусти!

— Готово, — киваю с важным видом, отпуская, а сам думаю о том, что после таких изменений в моей жизни, о которых братья ещё не в курсе, я уж точно ничем ради Жанны рисковать не собираюсь. Но всё-таки Карла интересно послушать.

Его всегда интересно слушать.

— В общем, это муж её, — говорит Чёрный ангел, зачёсывая пятернёй назад белоснежные волосы. — Ну, тот, к которому она сбежала от тебя.

— А ему это зачем? — удивляюсь, снова отпивая щедрый глоток. — Впрочем, ничего удивительного.

— Да уж, дела-а… — протягивает Роджер и закуривает. — Прямо кровавая любовь какая-то.

Сомневаюсь, что любовь. Наверное, Жанна, отчаявшись, просто наступила на больную мозоль того, на кого променяла меня когда-то.

— Что там вообще произошло, я не знаю, но дважды два складывать умею.

— А почему ты вообще решил, что это он?

— В любом случае, такие люди, как муженёк белобрысой так просто никого не отпускают, — многозначительно замечает Карл. — В общем, вывод напрашивался сам собой. Ну и донесли знающие люди, что Колюня присылал своих людей в город.

Тогда, много лет назад, Жанна спуталась с одним бандитом, который дал ей много: роскошь, благополучие, статус. В итоге она стала женой депутата — хорошая карьера для девочки из провинции. Почему они разосрались я не знаю, но вряд ли такой разрыв мог пройти бескровно. Жалко ли мне Жанну? Ни капли. Она хотела лучшей жизни? Да. Получила? Да. Почему все шансы свои спустила в унитаз, если даже до этого сына единственного не пожалела, не мои проблемы. Возмездие — оно такое, рано или поздно каждому из нас воздаётся по заслугам. Значит, судьба решила, что настала очередь Жанны платить по счетам.

— Ладно, ну её, — отмахиваюсь, размышляя о том, как лучше рассказать им новости. И, вроде бы, ничего ведь в этом такого нет, просто любимая женщина беременная, но слов подобрать нормальных не могу.

— Вик, чего с тобой такое? — спрашивает Роджер, туша окурок в квадратной пепельнице. — Прям сам не свой.

— О белобрысой тоскует, наверное. — Карл допивает своё пиво и снова подзывает официанта. — Не надо, Вик, не плачь.

— Вот ты идиот, — беззлобно огрызаюсь, а Роджер хохочет. — Нужна мне Жанна, переживать ещё о ней. Завтра похороним и дело с концом, пусть теперь за свои грехи сама отвечает.

— Тогда что?

— То, что где-то там, наверху, кто-то решил, что мне можно дать второй шанс.

— Аська беременная, что ли? — округляет глаз Роджер и хлопает себя по колену. — Именно это ты хотел сказать своими философскими вывертами?

— Ага.

— Ну, ни хера себе, — восклицает наш рыжий брат, а бледная ладонь Карла приземляется мне на плечо.

— Поздравляю, чего уж, — произносит неожиданно севшим голосом. — Если из, нас, троих, кто и достоин второго шанса, то это ты.

— Думаешь? — спрашиваю, глядя в глаза Карла, а тот слегка улыбается и кивает.

Дальше говорим о том, что жизнь — очень странная штука, и ведь никогда не знаешь, за каким углом тебя поджидают перемены. Однажды я остался совсем один в бушующей реке тоски. Пил, падал в пропасть, почти похерил свой бизнес — в общем и целом, планомерно разрушал свою жизнь, потому что не видел смысла продолжать этот цирк дальше. Почти живя на кладбище в компании блудных псов, я не мог себе представить, каким образом загладить вину. Перед сыном, родителями, друзьями. Я просто зарывался в песок, перекрывая себе кислород, и не хотел выбираться на волю, опутывая себя и дальше цепями боли. Но потом стало как-то понемногу, но отпускать.

Встретив Асю, я ничего не забыл и ни от чего не избавился окончательно, но с ней рядом мне спокойнее, очень уютно. Она будто послана мне для того, чтобы я понял: второй шанс — не глупость и не выдумки. Главное теперь его не просрать, не повторить свои же собственные ошибки.

— Брат, ты ведь отличный мужик, — говорит Роджер, когда через час влезаем в автомобиль Карла, — и Аська баба хорошая. Если я ещё не разучился разбираться в людях, вы с ней очень подходите друг другу. Всё будет просто охрененно, вот прям верю в это.

— Философ наш рыжебородый, — говорит Карл, — кончай трепаться.

— Грубиян ты, Карлуша, — смеётся Роджер и хлопает меня по плечу.

Закрываю дверь, и автомобиль трогается, а я снова пытаюсь разложить по полочкам хоровод мыслей, кружащийся в голове. Всё будет хорошо, всё всегда бывает хорошо, так или иначе.

***

С самого утра с неба льёт дождь, и это почти зловеще. Летние грозы — не частое явление в наших краях, особенно, если капли ледяным потоком с серого неба стеной. Не знаю, каким чудом мы вообще добрались до кладбища — не иначе, как кто-то вёл за руку, расчищая дорогу и уберегая от беды. Но в итоге, пусть и не в самом лучшем виде, но приехали.

Карл бухтел всю дорогу, что если ему не разрешат плюнуть на крышку гроба белобрысой, он обидится. Роджер с него ржал, потому что у Карла специфический юмор, но нам бывает почти всегда смешно.

Правда, сегодня мне смеяться не очень-то и хочется. Что-то болезненное есть во всей этой ситуации, и сердце ноет. Нет, не по Жанне, не от сочувствия к ней, но от потерянных возможностей. Каждый раз, идя на похороны, оказываюсь в том дне, когда Яна опускали в чёрную маслянистую кладбищенскую землю, а я думал, что так не должно быть. Будто бы плёнку всей моей жизни разрывали с оглушительным треском, и обрывками засыпали всё кругом.

Мужики не плачут и не танцуют, лишь разрушаются изнутри. Но тогда я плакал, в первый и, наверное, последний раз в жизни.

— Чёрт, этот сраный дождь вообще прекращать собирается? — бурчит Роджер и отплевывается от затекающей везде и всюду воды.

— Белобрысая по-другому не могла, даже после смерти гадит приличным людям, — говорит Карл, натягивая ворот кожаной куртки на голову.

Гром взрывает небо, а я думаю о том, что Ася сейчас, наверное, трясётся от страха. Чёрт возьми, вообще из башки вылетело со всей этой суетой с похоронами, что она ведь до обморока боится грозы. Улыбаюсь про себя: такая взрослая мудрая валькирия, и боится какого-то грома.

Молча проходим по узкой тропинке меж надгробий, унылых и слегка покосившихся, а ноги разъезжаются на глинистой почве. Это кладбище настолько старое, что некоторые таблички так заржавели от времени и дождей, что не прочесть уж ничего.

Где-то вдалеке раздаётся женский плач, и я вздрагиваю, потому что в памяти оживают картинки того, как выла белугой моя сошедшая с ума от горя мама. Прошли годы, а никуда от этого не деться, вся эта помять — шрамами на сердце.

— Анна Михайловна, — киваю бывшей тёще, а она фокусирует на мне мутный взгляд голубых глаз, подёрнутых плёнкой горя, и слабо улыбается. Зонт со сломанными спицами кое-как защищает её от дождя, а сама стоит, точно кол проглотила, а горе волнами исходит.

Становлюсь слева от бывшей родственницы, а братья держатся за спиной, всегда готовые прикрыть и поддержать. Их молчаливое присутствие для меня важнее тысячи слов. Многое без них в этой жизни было бы не пережить.

Церемония проходит быстро и будто бы в тумане. Гроб медленно опускают в свежую могилу, и Анна Михайловна первой бросает горсть земли на крышку. Следую её примеру, а после и Роджер с Карлом выполняют эту обязательную часть ритуала. Дождь, внезапно стихнувший несколько минут назад, кажется, готов хлынуть с новой силой.

"Передай привет сыну, — прошу безмолвно, глядя в серое небо, — я скучаю по нему, так отчаянно скучаю".

Ответом мне звучит крик воронья, и я верю, что Жанна услышала меня. Впервые в жизни услышала.

29. Ася

В кабинет гинеколога входила на дрожащих ногах, а выходила, будто крылья за спиной выросли. Тесты на беременность, все признаки, включающие задержку, утреннюю тошноту и прочие неприятности — ерунда, пока врач официально не сообщит о беременности. И, проснувшись утром, перед визитом в клинику, боялась до чёртиков, что всё это окажется каким-то гормональным сбоем, и на самом деле не будет никакого ребёнка, и всё это мне лишь померещилось. Столько успела передумать, пока ехала в больницу на автобусе, а виды за окном сливались в мутную ленту, и совсем ничего не замечала, чуть не пропустив нужную остановку. Кошмар!