Он окончил экономический факультет института, но так и не знал, что такое прибавочная стоимость, и на вопрос дилетанта: «Что лучше – плановая или рыночная экономика?» – ответить затруднялся. После института вдруг решил прослушать несколько модных курсов по психологии. Разобравшись с призванием и объявив себя парапсихологом, он предлагал свои услуги предприятиям: выявление скрытых мотивировок, определение уровня профессиональной пригодности работников. Слава предлагал и очную, и заочную формы тестирования с применением только одному ему известных новаторских технологий. Но успешные предприятия не нуждались в помощи парапсихолога, а у неуспешных не было денег заплатить немотивированно высокий гонорар Славику. Ради малых денег Слава, как Емеля с печи, вставать не торопился. Не очень общительный от природы, иногда он и вовсе замыкался, уходя в свой внутренний мир, демонстрируя Марине свою загадочную личность.

Первое время после свадьбы они встречались иногда с друзьями. Обычно это происходило в недавно открывшихся модных барах. В примитивных местах, как выражался Слава, ему бывать было скучно. Для себя он всегда заказывал экзотические крепкие напитки. С некоторых пор Слава не курил сигареты, дабы иметь возможность отличаться от других, в присутствии публики непременно выкуривал гаванскую сигару ручной работы из цельного высококачественного табака. Совершенно непостижимо, но этот маленький коричневый предмет придавал Славе в собственных глазах ореол элитарности и позволял посматривать на окружающих свысока и не без снисхождения. Покручивая маленькой изящной гильотинкой для сигар, Слава, выбрав удачный момент, небрежно ронял фразу о том, что накануне испытал интеллектуальное наслаждение сродни экстазу, в который раз перечитывая роман Умберто Эко «Маятник Фуко». Всё бы ничего, но это повторялось в разных компаниях и в разное время, однако рассказать о сути произведения Слава наотрез отказывался, ограничиваясь репликой: «Это философская интеллектуальная проза». Ответ звучал с такой интонацией и сопровождался таким взглядом, что задавший вопрос, как минимум, чувствовал себя размером с инфузорию. Марине было стыдно и почему-то вспоминалось из этого же произведения: «Бесплодность его была безграничной».

К семейной жизни и к каким-либо мелким домашним обязанностям Слава был совершенно не готов. Он вёл себя так, словно готовился к высокому посту и уверенно шёл к намеченной цели. Правда, что это за цель и каковы планы Славы, никто из окружающих не знал. Он часто повторял чужие фразы и афоризмы, но никогда не говорил Марине о том, что собирается делать не только в отдалённом будущем, но и в ближайшее время. А на прямые вопросы жены отвечал невпопад, иногда вопросом на вопрос, ставя её в тупик, например: «А тебе известно о единственном бессмертном существе на Земле – медузе Turritortis nutricula? Она умеет возвращаться из взрослой стадии медузы к детской стадии полипа, что делает данное существо потенциально бессмертным». И это звучало так, словно он сам открыл пресловутую медузу и лично проследил за всеми стадиями её развития в тёплых тропических водах, а не прочёл об этом сегодня утром, скучая и убивая время в Интернете. Марина заморачивалась на весь день: «Что он хотел этим сказать? На что намекал?» Когда же пыталась вернуться к разговору, Слава выдавал заготовленный афоризм, совершенно не имеющий отношения к теме. На замечание отчаявшейся жены: «Иногда мне кажется, что ты ненормальный», – с удовольствием отвечал: «Только серые людишки нормальные. Все гении – ненормальны».

С тёщей он не общался вообще, обходя её при встрече, как обходят неудобно выдвинувшийся предмет мебели. Размолвка с ней тем не менее произошла неожиданно.

Однажды он услышал, как Вера Сергеевна сказала на кухне Марине, что молодой и здоровый мужчина, не осуществляющий никакой деятельности, должен хотя бы ежедневно выносить мусор. Славик остановился перед тёщей, смерил её уничтожающим взглядом, медленно раскачиваясь с пяток на носки, и, заложив руки в карманы, произнёс: «Я вам ничего не должен. И вашей дочери – тоже. Если я кому-то должен, то этот человек стоит перед вами. Каждый из нас должен только себе. От рождения и до смерти индивидууму положено совершенствоваться. В единственно таком контексте я приемлю слово „должен“. И мусор выносить – не мой удел». Вера Сергеевна от растерянности не нашлась, что ответить продвинутому зятю, или не захотела усугублять ситуацию. А слабохарактерная Марина отвесила только одно слово мужу – «неблагодарный», но Слава его не понял.

С этого момента их отношения стали резко ухудшаться. Слава принялся методично рассказывать в компаниях анекдоты про тёщу, недвусмысленно поглядывая на жену и театрально вздыхая. Марина в такие моменты думала: «Был бы актёр – получил бы народного». Их семейная жизнь, не успев встретить рассвет, стремительно покатилась к закату.

Пришла весна, а с ней и обострения. Марина готова была отнести заявление о разводе с мужем, но отлично понимала, что ей тут же придётся положить на стол и заявление об увольнении.

Вчера за вечерним «чаепитием» они поздравляли коллегу с днём рождения. Собрались и сотрудники из смежных отделов, был и шеф. И как только возникла пауза, Алла Евгеньевна села на любимого конька. О чём бы ни зашла речь, по какому бы поводу ни собралась компания, в конечном итоге все разговоры сводились к одному – к её гениальному сыну. Только сейчас Марина поняла фразу «свита делает короля». В данном случае роль свиты фанатично исполняла одна Алла Евгеньевна. Но чем дальше, тем больше Славик нуждался в подтверждении своей избранности и гениальности. Нужно было напоминать Марине и её маме, какая честь для них обеих – жить рядом с её сыном. Они должны гордиться, что имеют возможность заботиться о нём, стирать носки неординарному, талантливому, незаурядному человеку, который, придёт время, заявит о себе.

Для подтверждения его гениальности Алла Евгеньевна не пожалела своих сбережений, издала книгу стихов «раннего Святослава», проиллюстрированную его же детскими рисунками. В предисловии упоминалось, что автором этой книги является «ребёнок-индиго». Книга была в солидном твёрдом переплёте, отпечатана на отличной бумаге, сшита на века. Правда, содержание не соответствовало дорогой обложке и вложенным затратам. Алла Евгеньевна даже оформила заявку на свидетельство об интеллектуальной собственности.

«Увидеть бы этого сумасшедшего, который захотел бы присвоить себе авторство!» – думала Марина и удивлялась: сколько энергии таится в материнской любви, сколько сил тратится на бездарные и пустые идеи сына! Сам «индиго» временами искренне верил в свою гениальность, но в последнее время всё чаще напивался изысканными крепкими напитками в барах города и, придя домой, размахивал толстой тяжёлой книгой перед испуганным лицом Марины, называя своё великое поэтическое творение прозаичным словом – «дерьмо». Марина не опровергала, а Славик добивался противоположного. Он хотел услышать хоть однажды похвалу не из материнских уст. Он провоцировал жену, но она молчала, как партизан на допросе.

Ей было стыдно за Славу, что он такой инфантильный, поверхностный, никчемный и в то же время претенциозный, с сумасшедшими амбициями. Стыдно – за себя, что так скоропалительно согласилась стать его женой. Стыдно – за свою маму, которая безропотно их обслуживала, готовила, стирала и к тому же тратила на них свои деньги. И неловко – за свекровь. Марина скоро поняла, что в институте перешёптывались за спиной у Аллы Евгеньевны и крутили пальцем у виска, когда она в очередной раз рассказывала о своём сыне, мягко говоря, вещи, не соответствующие действительности. Никто не осмелился бы конфликтовать с ней в открытую из-за невинной лжи, все понимали: материнская любовь, да ещё после внезапной, безвременной потери заботливого мужа, сделала её слепой в отношении сына. Сын был её ахиллесовой пятой. В остальном она слыла жестокой целеустремлённой железной леди. Не единожды Марина слышала, как коллеги за глаза величали её свекровь не иначе, как Ильзой Кох.

Сегодня, на корпоративной вечеринке, Алла Евгеньевна в очередной раз вслух вспомнила о том счастливом дне, когда появился на свет её мальчик. Как неспроста её муж, не раздумывая, дал сыну имя князя Святослава. Свекровь говорила, бросая укоризненные взгляды в сторону невестки, наблюдая, как Марина опустила голову и прикрыла лицо рукой, словно хотела отгородиться от неё, не желая слушать.

На самом деле с выбором имени для сына всё обстояло иначе. Алла Евгеньевна после замужества долго не могла забеременеть и свою истеричность оправдывала именно этой причиной. Когда же долгожданная беременность таки наступила, её характер испортился ещё больше. Истерики стали ежедневным ритуалом, и Алла превратилась в настоящую фурию. Она изводила мужа капризами и слезами, якобы предчувствуя, что либо с ней, либо с ребёнком обязательно случится что-нибудь ужасное. Девять месяцев тянулись мучительно долго. Когда наконец наступил долгожданный день, муж Аллы Евгеньевны, кадровый военный, находился далеко за городом, на учениях. Ему сообщили, что Алла благополучно разрешилась здоровым мальчиком, и он, коммунист и атеист, повторял по дороге в роддом единственную фразу: «Слава Богу!» А пока ехал, из окна своего служебного автомобиля раз пятнадцать прочёл на стенах, заборах и домах: «Слава великому Ленину!», «Слава советскому народу – строителю коммунизма!», «Слава КПСС!», «Слава труду!» и т. д. Так что, входя в роддом, он уже знал, что у него родился сын и имя ему – Слава. Но Алле Евгеньевне была милее другая версия.


Застолье подходило к концу, когда неожиданно взял слово шеф и провозгласил тост за молодые кадры. Не скрывая симпатии, он сказал несколько слов в адрес нового поколения, глядя прямо на Марину. Выпив чарку до дна и садясь на своё место рядом с Аллой Евгеньевной, шеф продолжил доверительно, наклоняясь к ней:

– Заменили нас, везде заменили – и дома, и на рабочем месте. Пора уступать дорожку молодым, а нам – на заслуженный отдых!