– Не спится, сынок, – спокойно ответил отец. – Думаю вот: на что проценты от клада, обещанные государством, будешь тратить? Ты ведь не станешь сливать драгоценности мошенникам и рисковать своей дурной башкой и нашими с матерью седыми головами заодно? Я правильно понимаю?

Заключительные слова отца прозвучали тихо, но в них был такой металл, какого Саша не слышал давно – с тех самых пор, когда мальчишкой принёс в дом злосчастный пистолет.

– А ты как узнал? – придя в себя, спросил Саша.

– Это было нетрудно – по твоему небывалому рвению к порядку в гараже, – отец обвёл театральным жестом пространство вокруг и продолжил: – Вот я и подумал: с чего бы это? А потом и потревоженную землю на участке обнаружил, копнул, а там пустой сундучок схоронен. Ты, Сашка, плохой конспиратор – я тебя, как открытую книгу, читаю. Помнишь, как пистолет твой нашёл? Ты, сынок, и врать-то не умеешь, трудно тебе в жизни придётся. Так что не иди против своей природы. Ничего хорошего из этого не выйдет. Живи честно.

– Ну, может, ты и прав, – согласился Саша, осторожно положив зубило и молоток на полку.

Он вздохнул с облегчением, как будто нёс тяжёлую ношу один пустынной дорогой – и тут появился друг, бескорыстно предлагая свою помощь.

– Знаешь, места себе не нахожу. Вымотался за это время – с тех пор, как нашёл клад. С утра до ночи одни мысли: что делать, как лучше поступить? Сдать государству – жалко. Такой шанс раз в жизни выпадает. Хотел показать монету местным спецам, да передумал – опасно, могут за остальными бандитов прислать. Всю жизнь мечтал о кладе, а когда нашёл, понял, как сложно им воспользоваться.

– Да, верно понял, – одобрил отец и протянул сыну пачку сигарет в знак перемирия. – Пошли на воздух, поговорим.

– Ты же знаешь, я бросил. Подожди, давай я тебе монеты покажу – ты офигеешь.

Глаза у Саши загорелись, как у мальчишки.

– Да я уже, «офигел», – усмехнулся отец. – Выпотрошил я твои нычки. Да не переживай! – предупредил он жестом всплеск недовольства сына, видя, как потемнели его глаза от гнева. – Всё в сохранности, всё посмотрел, порадовался за тебя. Ждал, когда ты расскажешь, а ты скрыл. Видно, чужой я тебе.

– Прости, па, не обижайся, – Саша испытал чувство стыда, искренне сожалея, что не рассказал отцу сразу о кладе. – Я хотел и всё равно бы сказал, скорей всего сегодня. Хотел камни выменять на «Camry». Машину же не спрячешь в тайнике – рассказал бы.

– Да ты в своём уме?! – возмутился отец. – Чья машина?

– Лёнька за границу на пмж линяет, срочно всё своё барахло сбрасывает. Но тачка у него классная, он в прошлом году с ноля взял.

– Ё моё! Как удачно я сейчас зашёл! Теперь послушай, что последовало бы дальше: лиса этого, Лёньку, взяли бы с камнями на границе, и он бы тебя в две секунды сдал с потрохами. Машину, камни, монеты забрали бы, тебе бы срок впаяли, а нас с матерью твоей снесли бы на погост годков на двадцать раньше срока. Ты в кого такой наивный, скажи мне? Что-то мы, видать, упустили… Ты ему уже предложил обмен?

– Нет, хотел показать ему алмаз один крупный. Думал, что он сломается сразу, как увидит. А говорить вообще ни о чём не хотел.

– Фу, отлегло, – с облегчением вымолвил отец и даже взялся за сердце. – Пошли спать.

– Как пошли? А ты не хочешь мне сказать, куда клад перепрятал?

– Не хочу! – сказал отец, как отрезал. – Забудь о кладе! Выбрось все мысли о нём, иначе свихнёшься.

– Нет, ты подожди, – Саша взял его за рукав пижамы. – Куда ты спешишь? Я, значит, нашёл, а ты будешь распоряжаться, что мне делать, и даже не скажешь, куда спрятал?

– Правильно понял, сынок, – произнёс ровно отец. – Ты нашёл, а распорядиться по уму не смог. Значит, кто умнее, тот и распорядится. Да не кипятись раньше времени, а лучше скажи: ты сундук обнаружил в том котловане, что под бассейн рыл?

– Да.

– Ну и забудь. По закону этот клад принадлежит в первую очередь тому, на чьей земле был найден, и потом уж только тебе.

– А во вторую?

– А во вторую, сам знаешь, монеты эти должны лежать в музее под стеклом. Такие вещи у нас не могут принадлежать тебе или соседу – только государству.

– Понял. А если я этот сундук на нашем участке нашёл? К примеру, там, где он сейчас и лежит и где спрятал его твой дед. Кому тогда принадлежит клад?

– Хороший вопрос, мне он нравится. Тогда расклад получается – пятьдесят на пятьдесят.

– В смысле?

– В смысле – пятьдесят тебе и пятьдесят государству, а не двадцать пять. Всё, пошли спать. Машину у Лёньки забирай, деньги дам. Вернее, дам взаймы. Отработаешь сам. На клад не рассчитывай.

– Мы так не договаривались, – попытался возразить Александр.

– Послушай, Саня, я с тобой не торгуюсь! Ты не понимаешь даже, какое испытание выпало на твою долю, а заодно и на нашу с матерью. Если бы я знал, что в том котловане лежит, в жизни не согласился бы на эту работу!

– Да ты что, серьёзно так думаешь? – искренне удивился Саша. – Такое реально раз в жизни бывает. У меня чуть крыша не съехала в первый вечер, когда я этот сундук открыл!

– Вот-вот, и я об этом. Твоё счастье, что не съехала, а могла бы. Такое увидеть! Я твой один тайник только с монетами открыл – мне хватило впечатлений! Остальные не трогал, так что расслабься – всё на месте. И дай мне слово, что никогда без моего ведома не тронешь ни одну вещь и никому ни единым словом не обмолвишься. Выбрось все мысли о кладе, живи, как жил. Ты даже не представляешь, сколько бед он может нам принести. Помню, как лет двадцать назад наш земляк кувшин с золотыми монетами нашёл и в милицию понёс сдавать. С тех пор его никто не видел. Я подумаю, как грамотно поступить. Есть у меня старый знакомый археолог, профессор. Съезжу к нему осенью в Москву, пообщаемся. Он человек опытный и порядочный, посоветует, что делать. А теперь спать пошли, а то мать сейчас сюда прибежит. Что скажем – что у нас традиция после полуночи в гараже стены ковырять?

12

Первые пять дней после удара Алла Евгеньевна провела в нейрореанимации, где доктора контролировали состояние её сердечно-сосудистой и дыхательной систем. Её «королевское» тело питали через зонд, протирали камфорным спиртом и припудривали тальком. Глотать, говорить, а возможно, и мыслить она ещё не могла. На второй неделе её перевели в инсультное отделение. Ей были рекомендованы занятия по восстановлению речи, лёгкий массаж, специальная гимнастика для разработки поражённых конечностей, электростимуляция мышц. Но всё это вкупе больная проигнорировала и не проявляла никакого интереса к жизни. Трудно сказать, понимала ли она, что с ней произошло, но силы воли и желания жить в ней не наблюдалось.

Поначалу к ней приходили бывшие сотрудницы, старались поддержать, уговаривали начать заниматься, общались ласково и нежно, как с маленьким ребёнком. А собственно так она себя и чувствовала, и ей необходимо было заново учиться абсолютно всему, начиная с речи. Алле Евгеньевне объяснили, что если на этой стадии не проводить раннюю терапию, то в будущем она сможет только лежать и полностью зависеть от окружающих. Ей было всё равно. Видимо, она решила отказать себе в будущем. Жизнь её утратила смысл, когда она решила нажать на клавишу delete и по ошибке удалила из жизни себя и сына.

Следователь, которого на второй неделе впустили записать показания, присел на стульчик возле её кровати, открыл чёрную папочку, достал чистый лист и через пять минут с чистым листом и вышел из палаты. С таким же успехом он мог бы пообщаться с комнатным растением. А ей было что сказать следователю. Но она не могла этого сделать физически, если бы даже захотела. Лишь одно слово иногда произносила Алла Евгеньевна вопросительно: кто? И все думали, что Аллу Евгеньевну интересует имя убийцы её сына. Действительно, кто? В повреждённых файлах головного мозга остался кусок воспоминаний из прошлого – её проводы на пенсию и застолье. Но Славы не было на этом пиру. Как он там оказался? Кто позвал его? Кто?


Славик уже неделю не был в семье, оставаясь под крылом у маменьки. Причина размолвки с женой уже и позабылась, но возвращаться самому не хотелось. Пусть Марина первая позвонит, извинится, тогда он, возможно, и простит её. Он так решил. А пока отведёт душу за компом, поклеит смазливых грудастых курочек. Его самооценка значительно возрастала, когда какая-нибудь глупая красотка из Сети «клевала» и начинала с ним общаться. Вот здесь он уже мог позволить себе быть кем угодно и с какой угодно внешностью. И очень смелым, временами даже дерзким. Мог быть лётчиком-испытателем или засекреченным ученым на пороге великого открытия, которому не-до-сук выйти из кабинета и заняться личной жизнью. Слава кайфовал в своей шизофрении перед экраном монитора и не желал выходить из образа часами.

В тот день он очень активно общался с удивительно глупой, наивной девицей и не очень внимательно слушал маменьку. Алла Евгеньевна не планировала приводить сына на торжество, но не могла и умолчать об этом событии. Поэтому, воспользовавшись моментом, она как бы вскользь обронила словечко-другое о вечеринке, но так, чтобы сын наверняка не понял, что состоится она именно сегодня. Он и не понял. Это было сделано на всякий случай, если начнутся разборки. А они, конечно же, начнутся. Алла Евгеньевна отдавала отчёт в том, что готовилась совершить. И на вопрос любознательных коллег или работников следствия: «Почему на вечере не было сына?» – она может рассеянно пожать плечами: а кто их поймёт, молодых? Поссорился с женой, ушёл от неё, жил последнее время дома и приглашение на вечер проигнорировал. Видимо, не хотел даже видеть Марину, не говоря уж о примирении. Это весьма кстати для версии самоубийства. Мол, не выдержала девица, что отверг её красавец-муж, и покончила с собой. Да не дома в одиночестве (истеричка!), а на глазах у изумлённой публики. Чтобы досадить свекрови напоследок, испортить её проводы.