— Ладно, я поехал домой, день был тяжелый, — Макс пожал Олегу руку и, не глядя на меня, сел в машину. Мы проводили его взглядом, потом направились к подъезду. Дома я рухнула в кресло, а Олег вдруг подошёл, присев на корточки, положил руки мне на колени.

— Знаешь, Надь, я обалдел, когда увидел тебя такой…

— Какой такой?

— Ну… Дерзкой, что ли, не знаю. На этих фото ты совсем другая, не скромная милая девочка, — он усмехнулся, глядя на меня, — мне нравится.

Я уставилась на мужа в изумлении. Он, встав, потянул меня, пришлось подняться. Олег начал целовать, я отвечала, но без особой охоты.

— Ты можешь быть со мной такой? — шепнул муж на ухо, я отстранилась.

Мягко улыбнувшись, словно извиняясь, сказала:

— Я очень устала, прости, — и ушла в ванную. Стояла под струями воды и думала, я не могу быть такой с Олегом, и причина этого проста и ужасна: там, на фотосессии, я вышла такой потому, что рядом со мной был Макс.


Макс

Дурацкая пословица про нет худа без добра была в самый раз. Наша с Ельцовой битва, в результате которой мы красуемся в журнале в качестве секс-символов компании, дала качественный результат. Я мерил шагами кабинет, поглядывая в окно, это было бессмысленно, окна выходили во двор. Но я все равно выглядывал, нервничая. Если переговоры пройдут успешно, мы заключим договор, о котором не могли даже мечтать. Придётся приложить много сил, чтобы его потянуть, но зато какой рывок! Отец будет гордиться, факт. Поморщившись, я немного ослабил узел галстука. В детстве я пытался заработать похвалу отца любой ценой, виделись мы мало ввиду его постоянной занятости, а потому каждая встреча была для меня одновременно радостью и испытанием. Мне нравилось проводить с ним время. Отец есть отец, мужчина, тот, на кого равняешься, на кого хочешь быть похожим. Только вот я не дотягивал. С самого детства не дотягивал. Плохо учился, был лентяем, увлекался «глупостями», думал не о том, — список разрастался с каждым годом. К окончанию института я смирился с тем, что одобрения от отца не получу, потому продолжил жить так, как хотелось мне. Но когда встал вопрос о семейном бизнесе, согласился возглавить. Жалко терять такое детище, отдавать его в чужие руки. И сидя в директорском кресле, выслушивая, где я ещё успел налажать, я подспудно хотел одного: сделать так, чтобы он мной гордился. Детские комплексы продолжают жить в нас, взрослых, если мы не разгребаем их в себе. А я не разгребал. И поэтому сейчас, когда такая удача заглянула в нашу фирму, нервничал особенно сильно, надеясь, что не упущу шанс доказать отцу, что я на что-то способен.

Американец прибыл без опоздания. По-русски он не говорил и не понимал, потому с ним был переводчик и тот самый представитель, что заходил вчера. Последний тоже был американцем, однако изъяснялся на русском вполне сносно, хоть и с чудовищным акцентом.

Наша главная надежда на лучшее будущее оказалась среднего роста мужчиной лет шестидесяти пяти, с седыми волосами до плеч, загорелый до черноты, он улыбался во все зубы, а они белели так, что вполне могли ослепить, если смотреть на них пару минут. Одет американец был в лёгкие брюки и футболку, и в свои годы выглядел отлично, демонстрируя накачанную фигуру и силу. Звали его Джим Фостер, и он сразу предложил называть его Джимми, что для меня было чересчур, хотя я старательно улыбался.

Мы разместились в переговорной, и Джим начал разливаться соловьем о своих планах, переводчик пересказывал мне их на русском. Вообще-то, я знал английский, но не настолько хорошо, чтобы с ходу понять монолог, произнесенный со скоростью пулеметной очереди. Я внимательно кивал, кидая взгляд на часы. Ельцова опаздывала, что не красило ни ее, ни нашу компанию. Выговор ей сделать, что ли, когда появится? Я сосредоточился на Джиме, впрочем, ничего нового не услышал, ещё вчера мне все рассказал его помощник Дэвид. Несколько вопросов у меня было, начал я с того, который меня мучил уже сутки.

— Почему вы выбрали нас, Джимми? — хочет фамильярности, пусть, мне не жалко. Фостер оживился и снова затараторил. Он вообще оказался на удивление жизнерадостным, я на его фоне выглядел пришибленным древнерусской тоской. Я слушал переводчика, кивая и крутя ручку. Фостер реально купился на интервью. Ему понравился наш подход к рекламе, нестандартность мышления. И особенно понравилось, что для фотосессии были выбраны не какие-то модели, а представители компании, семейная пара.

Я кивнул, а потом спросил:

— Какая семейная пара?

Переводчик задал ему вопрос раньше, чем я сообразил, что ляпнул лишнее.

— Вы и девушка с обложки, — переводил он мне очередную пулеметную тарабарщину, — в интервью вы говорите, что это семейный бизнес, и вы с этой девушкой руководители компании. Мистер Фостер пришёл в восторг от такого подхода. Для него очень важны семейные устои и ценности, и одним из критериев стал как раз тот факт, что компанию возглавляет молодая семейная пара.

Я нервно сглотнул, понимая, что вот прямо сейчас нахожусь на волоске от того, чтобы профукать многомиллионный контракт. Бизнес у нас семейный, конечно, только не в том плане, в каком решил этот улыбчивый американец. Если я скажу ему правду, он чего доброго передумает. А может, нет? Подумаешь, ерунда какая, главное, показать ему, что он сделал правильный выбор, что мы не подведем. Надо рассказать правду, а потом переключиться на презентацию. Но я молчал, нервно крутя кольцо на безымянном пальце. Лишиться контракта не хотелось, а уверенности в правильности действий не было. И я поступил, как настоящий руководитель: продемонстрировав белизну своих зубов, перешёл к презентации. Фостер кивал, радуясь все больше и больше, я даже подумал, может, он сидит на чем-то, чего его так распирает?

После презентации мы ещё минут тридцать обсуждали рабочие моменты и пришли к выводу, что подходим друг другу идеально. И когда уже собрались жать руки, раздался стук в дверь, и показалась Ельцова. Как вовремя, мать его!

Надя

Я опаздывала, опаздывала катастрофически. Такого со мной не случалось никогда, и первый раз выпал, как специально, именно на сегодня, когда у нас переговоры с американцами. А главное, причина моего опоздания была ужасна: я проспала.

Вечером, после душа, когда я появилась в кухне, закутанная в халат, Олег поставил передо мной чашку чая с таким видом, словно ничего не произошло, хотя я очевидно некрасиво себя повела. И это вдруг меня разозлило. Раньше мне казалось, здорово же, что мы не ругаемся совсем. Значит, понимаем друг друга, принимаем, предупреждаем всякие мелочи ещё до того, как они могут внести разлад в наши отношения. Но сейчас, глядя на привычную чашку чая и привычное выражение лица Олега, я впервые подумала: может, дело вовсе не в том, что мы идеальная пара? А в том, что мы просто привыкли друг к другу, наладили жизнь так, чтобы не мешать, не скандалить, но ведь этого мало? Должно быть что-то ещё? Иначе откуда во мне сейчас странное желание запустить эту чашку в стену? Я ведь чай пью только дома, вечером, вот эту самую чашку, заботливо поставленную Олегом. Я вообще чай не особенно люблю, просто когда-то муж проявил заботу, а я подумала, чего бы не принять? Выпью, хоть и не хочется, он же старался. И вот так эта чашка чая вошла в мою жизнь, став ритуалом. Я оглядела кухню и поняла: вся моя жизнь наполнена ритуалами, привычками, механическими действиями, о которых я даже отчета себе не отдаю. И самое главное, половина из них мне не нужна! Я бросила взгляд на мужа: он будет сидеть напротив, пока я не выпью чай, потом уйдёт в комнату с планшетом и остаток вечера проведёт там. Если, конечно, мы не решим заняться сексом. А мы не решим, я уже дала ему это понять. Что за странный выпад, кстати, с его стороны? Это на него журнал так подействовал?

Посильнее запахнув халат, я начала пить чай. Поскорее влить его в себя, остаться одной, подумать. Ровно через три с половиной минуты я отставила пустую чашку, Олег, поднявшись, поцеловал меня в макушку и ушёл в комнату со словами:

— Пойду новости почитаю.

Впервые я заметила эту цикличность. Он ведь тоже смотрит на эту чашку чая, ожидая, когда она закончится, чтобы с чистой совестью удалиться в комнату.

Сейчас я была даже рада его уходу. Хотелось побыть одной, попытаться переосмыслить что-то в своей жизни. Занималась этим я до трёх ночи, варила кофе, вытащив пыльную турку из дальнего ящика, там же нашлось несколько упаковок кофе, привезенных из разных стран, все запечатанные. Сидела с чашкой на подоконнике, смотрела на ночной двор, прислонившись лбом к прохладному стеклу. В итоге уснула в гостиной на диване с книгой в руках, а, проснувшись, поняла, что катастрофически опаздываю! Олег обычно уезжал рано, я просыпалась минут через тридцать после его ухода. А тут… Будильник не поставила, да ещё полночи не спала, вырубилась так, что хоть из пушки пали, не услышу! Краситься было некогда, я влезла в брюки и блузку и понеслась на работу, предварительно вызвав такси. Как-то так вышло, что права я не получила, а жила в получасе ходьбы от работы, потому предпочитала ходить пешком, чтобы не торчать пробках. Но сегодня определенно надо было спешить, тем более, что все пробки я благополучно проспала.

Войдя в переговорную, сразу поняла, что дело близится к финалу. Мужчины жали руки, американец сиял, как новенький самовар, а вот Макс был сосредоточен, так что понять, срослось или нет, не представлялось возможным. Естественно, все взгляды обратились в мою сторону. Американец, явно спортсмен, несмотря на годы, в отличной форме, хоть и полностью седой. Увидев меня, заулыбался ещё больше, радостно воскликнув:

— А вот и Надежда! Очень рад!

Я нацепила ответную улыбку и ответила ему на английском. Мы перекинулись парой общих фраз, за это время я приблизилась к столу и замерла рядом с Максом. Кажется, все неплохо, только почему он так напряжен?