Окружность на её листке приобретает координатную плоскость и делится пополам.

– Радиус окружности – единица, – девчонка демонстрирует мне чертёж. – Мы поделили четыре проведённых радиуса пополам. А ещё у нас куча значений в градусах, видишь?

Теперь окружность похожа на торт, разделенный на кусочки. Точки деления подписаны по-разному: тридцать градусов, шестьдесят, девяноста, и так – до трёхсот шестидесяти.

Я киваю.

Джин берёт ручку красного цвета и напротив градусных мер подписывает ещё одни значения: единицы, дроби, числители под корнем, отрицательные дроби. И все значения – парные.

Меня начинает это пугать.

– Посмотри на все эти значения, – девчонка продолжает их подписывать. – Тебе не кажется, что они повторяются?

Я бубню себе под нос все красные пары: одна вторая и корень из трёх на два, корень из трёх на два и одна вторая, ноль и единица, минус одна вторая и корень из трёх на два, минус корень из трёх на два и одна вторая.

У меня как будто лампочка в голове загорается.

– Они повторяются, – констатирую я.

– Верно, – Джин ухмыляется. – Осталось запомнить закономерность.

– О, да проще простого, – нервно бросаю я.

Джин усмехается.

– Парой чисел отмечают координаты, – продолжает она и обводит красные числа напротив тридцати градусов. – Окружность – это график. Тридцать градусов – это точка, но её координату в градусах не запишешь. Для этого используют значения по оси икс и оси игрек: на первом месте всегда пишут координату по иксу, на втором – по игреку. Понимаешь?

Я киваю.

На лице девчонки расплывается довольная ухмылка.

– Мы делаем успехи, – замечает Джин. – Теперь разберёмся со знаками. Ты же помнишь, как разбивать график по четвертям?

Я прыскаю.

Теперь мой черёд рассказывать.

– Первая четверть – здесь, – мой палец демонстрирует промежуток от нуля до девяноста градусов. – Вторая четверть – от девяноста до ста восьмидесяти, затем – третья, здесь – четвёртая.

Джин горделиво кивает.

Я почесываю затылок.

Лампочка загорается во второй раз.

– В первой четверти икс и игрек положительные, – выпаливаю я. – Во второй – икс отрицательный, в третьей – икс и игрек отрицательные. А в четвёртой икс положительный, игрек отрицательный. Так ведь?

Джин наклоняет голову и саркастично выдаёт:

– Боже, Прэзар, чтобы вспомнить тригонометрию, тебе достаточно быть трезвым.

Я с победным видом закидываю голову и ухмыляюсь.

Постепенно монолог Джин становится бурной парной дискуссией. Я вспоминаю материал, пройденный за последний год, уроки у Долан и все задания до мельчайших подробностей, но часто заблуждаюсь. Джин терпеливо выводит меня из терний и указывает на свет, выводит за руку из чащоб и находит путь дальше.

– Я запоминала значения другим способом, более сложным, – девчонка обводит каждую координату чёрной пастой. – Просто рисуй на черновиках график. Если точка ближе к оси иксов – значит, начинается на корень из трёх на два. Если к оси игреков, то с одной второй.

Джин исписывает несколько листов окружностями и уравнениями.

Я на лету схватываю приведение выражений и пользуюсь предлагаемыми шпаргалками. Буквально через час я сам пишу выражения, случайно приходящие в голову, и сам же их преобразовываю, а Джин внимательно наблюдает за верностью их решений.

Где-то в середине «занятия» я уловил себя на мысли, что мне была интересна не математика, а то, с каким увлечением Джин о ней рассказывает. Меня невероятно втягивает не изображение графиков, а процесс и повествование – то, как Джин моментально высчитывает координаты и проецирует их на график.

Такие же графики я замечаю над столом девчонки – на пробковой доске, рядом с брошюрками университетов и школьных кружков. Среди них же я нахожу полароиды небоскрёбов и пальм, рыжего юноши в чёрной куртке и самой Джин.

– Не похоже на Принстон, – роняю я, глядя на снимки.

Девчонка отрывает голову от уравнений.

Я показываю на пробковую доску.

Джин хмыкает.

– Это Лос-Анджелес, – поясняет она. – У меня там сестра училась. Ну, и живёт.

Я разглядываю надписи на университетских брошюрах.

Гарвард.

Принстон.

Кембридж, Англия.

Варшава, Польша.

– Ты уже выбрала, где будешь учиться?

Джин иронически прыскает.

– Ага, – кивает она. – Технический колледж Прэтти-Вейста.

– Я серьёзно, – говорю я.

– Я тоже.

Я перевожу взгляд на девчонку – её брови нервно вздрогнули, а в глазах затаилась некая тоска. Но на лице растянулась улыбка – тонкая, унылая и явно фальшивая.

– У моих родителей ограниченный бюджет, и поэтому, – она тыкает во брошюры. – Ни Принстон, ни Гарвард, ни Лос-Анджелес мне не светит.

Я понимающе киваю.

– А как же все эти гранты? – Джин сомнительно смотрит на меня. Я поясняю: – Те, в школе. Тебя же к директору по поводу них вечно вызывают.

Девчонка фыркает:

– Это лишь списки номинантов. В призёры я вряд ли выйду – недостаточно достижений.

– А конференции?

– О, к сожалению, все крупные конференции проходят в соседних городах, – с отвращением выпаливает она. – Ограниченный бюджет родителей позволяет лишь по городу разъезжать, а не за его пределами.

– Ты не говорила с ними об этом?

Джин насмешливо отводит глаза.

– О чём? – усмехается она. – «Мама, папа, накопите мне денег на университет»?

– Ну, хотя бы по поводу конференций, – неуверенно произношу я. – Это же хорошая возможность проявить себя.

– Если бы мои родители понимали, для чего мне нужен университет, – девчонка с ухмылкой отводит взгляд. – У нас в семье ситуация с образованием кризисная.

Я смотрю на полароидные фотографии на стене.

Небоскрёбы, пальмы, Лос-Анджелес, Джин Бэттерс.

Её старшая сестра.

– Что-то случилось с твоей сестрой? – догадываюсь я.

Подруга бросает на меня мимолётный взгляд, затем – тупит его в пол.

Она тихо говорит:

– Все рассчитывали, что она поедет в Лос-Анджелес по гранту, но её среднего балла для этого не хватило. Пришлось брать студенческий кредит. Но потом…

Джин некоторое время молчит.

Она вздыхает.

– Моя сестра влюбилась в футболиста, выскочила замуж, родила дочку и влезла в целую кучу долгов.

Что-то начинает колоть в груди.

По какой-то причине, девчонка выдавливает смущённую улыбку и тупит взгляд, и у меня совсем нет слов для объяснения её эмоций.

Зла она или расстроена?

Разочарована?

Угрюма?

Проходит несколько минут, а я гадаю её чувства по глазам.

– Ты голодный? – вдруг спрашивает Джин. – Ты с обеда не ел, наверное.

Я беру в свои руки рюкзак и выуживаю оттуда шоколадку – карамельный «Хершиз», как по заказу. Даже ценник отклеен.

Девчонка улыбается и, не развернув упаковки, ломает шоколад пополам.

Она не хочет продолжать этот разговор.

– Она твоя, вообще-то, – говорю я.

Джин мотает головой.

– Одна её я есть не стану, – бросает она и встаёт из кресла. – Подожди, я за молоком схожу.

Я достаю небольшую бутылку молока – здесь я ценник отклеить забыл.

Девчонка с подозрением щурится.

– Откуда столько информации? – прыскает она, возвращаясь за стол.

– Мифы о Джин Бэттерс.

– Так они правдивые?

Джин вскрывает упаковку шоколада и протягивает кусочек мне.

Я без стеснения беру его губами.

Идея мифов о Джин Бэттерс всё ещё не внушает мне доверия и кажется каким-то сомнительным заговором. Не может же Виктор сам выдумывать кучу историй и чуть ли каждый раз попадать в самое яблочко?

– По-моему, вы с Виктором от меня что-то скрываете, – с недоверием произношу я. – Колитесь. Вы мутите?

Девчонка давится смехом.

Хорошо, что молоко ещё открыть не успела.

– С чего ты взял? – хохочет она.

– Не похоже, что вы в «Директе» только домашку друг другу скидываете.

Джин отводит взгляд и ухмыляется.

– Всё возможно, – кивает она.

Карамельный «Хэршиз» уплетается молча за какие-то считанные минуты, после чего Джин до дна выпивает бутылку молока. Я оглядываю полароидные снимки и дальше, пока девчонка проверяет мессенджеры и проклятый «Директ». С фотографий на меня смотрит рыжеволосый юноша в чёрной пилотской куртке, обнимая Джин в точно таком же прикиде.

– У тебя же старший брат есть, – говорю я.

Девчонка качает головой.

Я тут же спрашиваю:

– А где он?

– Без понятия, – на лице Джин всплывает неуверенная усмешка. – Учится в техническом колледже, в этом году должен закончить. Я его раз в месяц вижу.

Снова настаёт какое-то неловкое молчание.

Девчонка напряжённо о чём-то думает и покусывает пальцы. Я ищу на потолке ещё одну случайную тему для разговора, после которой не будет неприятной тишины и слишком неловких извинений.

Джин с досадой улыбается:

– В отличии от меня, у него много друзей.

Из коридора доносится скрежет ключей и грохот закрывшейся двери, после чего на пол звонко валятся мелкие вещи и что-то – что побольше – разбивается.

Девчонка добавляет:

– Видимо, не очень.

Из коридора мы чётко слышим мужской голос:

– Я либо слишком пьян, либо слишком голоден!

Джин встаёт из-за стола, проходит к дверям своей спальни, открывает их и, небрежно привстав к косяку плечом, кричит:

– Разве не оба варианта сразу?

Мужской голос из коридора удивляется:

– Боже мой, Джин, солнышко! – что-то снова падает на пол. – О, классная кожанка. Твоего парня?

Девчонка нервно прыскает:

– У меня же их так много.

– Ну, один-то точно был, – безликий собеседник отряхивает упавшую куртку – мою, по всей видимости. – Он так нравился нашей маме.

– А потом он свалил в Германию? – с отвращением уточняет Джин.

– У него хотя бы хватило мозгов это сделать.