Кейт непонимающе сводит брови к переносице.

– Это же небезопасно, – трактует она.

– Его это волнует? – я лишь прыскаю. – Делайте диван.

Джин идёт за драпировкой.

Кейт неуклюже расставляет стулья.

Я оставляю «штатив» с установленной камерой в покое и принимаюсь наводить порядок на самой съёмочной площадке, расставляя скульптуры и уточняя детали. Дело идёт к рядам незаконченных шедевров, оставленных создателями на деревянных мольбертах. Виктор, пытаясь справиться с одиночеством, прибивается ко мне. Он протягивает мне холсты с картинами вместо тех, что стоят на мольбертах изначально, и, определённо, каждый из них лучше смотрится в кадре, чем предыдущий.

Мы вместе меняем облик кадра, и картинка всё быстрее и быстрее оживает в реальности.

– Как ты думаешь, – подавая очередной холст, спрашивает Виктор. – Во сколько дублей мы уложимся?

Городской мокрый пейзаж.

Лучше осеннего чёрного листа.

– В минимальное количество, – говорю я.

Полански удивлённо щурится.

– Уверен?

– Ну, репетировать мы будем гораздо больше, – я меняю пейзажи местами. – А снимем за пять дублей.

Парень прокашливается в кулак:

– Уверен?

Чего-то не хватает.

Полански протягивает мне большой холст с модернистской живописью. Я подхожу к кипе полотен и перебираю все оставшиеся, в надежде найти больше современного музейного искусства в нашем кабинете.

К чёрту академизм.

– Слушай, – начинаю я. – Ты снишься во влажных снах половине девчонок в нашей школе, а на этом и построено девяноста девять процентов ролика. Главное – не заржать в оставшемся одном.

Полански смотрит на стол, разыскивая наш рекламируемый продукт.

Стиральный порошок.

Кабинет разрывает диким смехом Полански, перебиваемый шипящими ругательствами на его родном языке и грохотом спавших с носа очков.

– Ты прибавляешь дубли, – нарочито недовольным голосом бросаю я.

Виктор бежит к учительскому столу, хватая в руки порошок и отчаянно пытаясь сделать серьёзное лицо.

Он спрашивает:

– Вам порошок по акции не нужен?

Девчонки начинают хохотать.

Я с укоризной ухмыляюсь и уточняю:

– А модель продаётся?

Кейт краснеет от смеха.

Полански ложится на стол в небрежно пародируемую позу властителя, опёршись на один согнутый локоть, и обращает ко мне свой собственнический взгляд из-под колец очков.

– Всё ради тебя, пупс, – томно роняет он.

Я подмигиваю и иду к девчонкам, так и не прекративших смеяться.

Джин с Кейт остановились на просмотре декораций. Множество изображений рук, кистей, локтей, пальцев проходит через их же руки, оцениваемые быстрым прищуром одной и долгим, вдумчивым взглядом второй.

– Мы берём случайные, – Джин выбрасывает очередную картину. – Или же смотрим по цветовой гамме?

Кейт осматривает чьи-то бледные кисти на бумаге.

– Лучше использовать рисунки в холодных тонах, – советует она. – В кадре будут эффектнее.

Я подсаживаюсь к ним и беру лист с изображением вытянутых рук, окутанных сеткой скользких синих вен.

– Тогда этот берём однозначно, – утверждаю я, показывая рисунок.

Кейт Хоннер расстроенно морщится.

Она спрашивает:

– Может, не стоит?

На задней стороне листа чернеет подпись автора.

Кейт Хоннер.

Я мотаю головой.

– Я же говорю, – я перевожу взгляд на автора. – Однозначно.

Девчонка покрывается лёгким пунцом.

Джин сдавленно усмехается и оглядывает очередную картинку.

– Чёрт возьми, – бросает она. – Возьми этот.

Она демонстрирует нам лист с большими голубыми ладонями, где от пятен чёрных ногтей идут мазки чёрных-чёрных волос.

Я начинаю хохотать в кулак.

– Они же ужасные, – Кейт поджимает губы.

Мы обмениваемся с Джин понимающими взглядами.

– Ну что, Джин, – заикаясь, пытаюсь выдавить я. – Гротеск?

– Гроте-еск, – саркастично тянет девчонка.

Кейт неуверенно пялится на непонятный ей вид искусства.

Мы продолжаем перебирать рисунки дальше.

Буквально несколько минут спустя я бросаю взгляд на совсем потерянного Виктора, листающего новостную ленту «Инстаграма», лежа на столе. Девчонки оставляют отобранные рисунки на «диване», остальные же относят туда, откуда взяли. Мои глаза упорно выжигают точку во лбу Полански, но парень словно бы не замечает меня – фотографии собачек и девчонок гораздо интереснее.

– Актёры! – кричу я. Виктор поднимает голову. – По местам!

Виктор вальяжно ложится с одного места на другое.

Он даже не меняет позы – как и своего взгляда.

Джин становится слева от первой декорации, а её руки по очереди обрастают новыми руками. Кейт также становится у «дивана», но с другой стороны. Через пару минут главный актёр прячется за кучей картин, и я не вижу его повелевающих глаз.

Я отхожу на несколько шагов от актёров и внимательно осматриваю кадр.

Делаю обратный отсчёт.

– Насчёт три – вы убираете руки, – мне открывается вид на Полански, и я смотрю на него. – Ты лежишь ещё пару секунд, а потом встаёшь.

Парень громко ставит ноги на паркет и привстаёт на локтях.

Я перевожу взгляд на девчонок.

– Ты идёшь туда.

Кейт прячется в одном углу.

Я смотрю на Джин и пальцем очерчиваю траекторию вокруг себя.

– Джин, ты пробегаешь здесь и хватаешь меня у скульптур. Виктор, ты идёшь на меня.

Полански шагает вперёд и следует за мной.

Я иду назад.

Через несколько секунд руки Джин приземляются мне на плечи.

– Сейчас пройдёмся, и я буду говорить, где раздеваться.

Виктор кивает.

Голова поворачивается вбок.

– Ты тоже запоминай, – кидаю я Джин. – Будешь мне на съёмках сигналы подавать.

Девчонка кивает.

Мы идём мимо скульптур, в самом начале пути.

Нас встречают глаз Давида и важно поднятая голова Августа.

– Стой.

Этот кадр меня не цепляет.

– Давай чуть вперёд.

– В твою сторону или в мою? – уточняет Джин.

– В твою.

Дальше следует голова Афродиты и сколотая призма.

Их заслоняет посеревший шар и грязный куб.

Дальше – Аполлон в полный рост.

– Стой.

Сравнение Полански с Аполлоном кажется выгодным кадром.

Виктор явно выигрывает.

– Идеально, – я смотрю на парня. – Снимай галстук. Двумя руками.

Полански с деловитым прищуром поднимает руки.

Левой парень тянет галстук за петлю, а правой – за узел. Его движения быстрые, но при этом отточенные и, – совершенно не побрезгую этим словом, – властные.

Именно то, что нужно для рекламы порошка.

Взгляд Виктора лишь дополняет картину.

Я понимаю, что нам хватит и двух дублей.


– После первой сцены проходишь через тот угол – менять свет, – я внимательно смотрю на активно кивающую Кейт. – Ты же успеешь сменить, пока мы пройдём мольберты?

Девчонка прижимает указательный палец к губам и протягивает:

– Думаю, да.

– Отлично, – киваю я.

Я подхожу к уже уснувшему Полански и склоняюсь над его угрюмой головой.

Приблизив свои губы к его уху, я кричу:

– Подъём!

Виктор чуть вздрагивает, но тут же меняет своё выражение лица на приторно-довольное, лениво потягиваясь на липовом диване.

Парень, ухмыляясь, кряхтит:

– Доброе утро.

Я качаю головой.

– Курить хочешь?

– Адски, – мычит Полански.

– Последний дубль, – говорю я. – Сейчас и покуришь.

Я возвращаюсь к штативу и настраиваю камеру.

Виктор протирает глаза и сонно низким тоном роняет:

– Ты же сказал, что дублей будет пять?

– А Джин сказала, что пойдёт на курсы и потом – к Гейз, – говорю я. – Как видишь, она тоже страдает над твоим фильмом.

Полански тоже шокирован этой новостью.

Джин виновато избегает его взгляд.

– У тебя что, – неловко спрашивает он. – Курсы?

Джин кивает.

– Но… что… – парень путается в словах. – Почему?..

Девчонка показывает на меня.

– У вас мой телефон.

– Так сняли бы на свой, – Полански краснеет.

Джин машет рукой:

– Забей.

Забить на это у Виктора явно не получится.

Парень подбегает к Джин и, крепко ухватив за плечи и прижав к своей груди, поднимает подружку с пола, а та с взвизгами просит его отпустить.

– Солнышко, я куплю тебе сиги, – бормочет он. – «Мальборо»? Может, «Кэмэл»?

Джин избивает его руками и ногами.

Девчонка замечает, на каком расстоянии от земли она находится, и приходит в ещё больший ужас. В её остекленевших глазах – безумие.

– Полански! – окрикиваю парня я. – Последний дубль!

Виктор тут же ставит подругу на пол и бежит к своему месту.

Я даю Джин время отдышаться и вернуться к жизни.

Ей хватает трёх секунд.

Когда все готовы к съёмке, я беру штатив в руки и настраиваю кадр: выкручиваю свет в настройках, выключаю автоматическую вспышку и убираю излишние фильтры.

– Камера. Мотор.

Последний взгляд на кадр.

– Начали!

Я делаю обратный отсчёт, и девчонки убирают картины.

Виктор встаёт по второму щелчку после и идёт на меня.

– Джин, плечи!

Через секунду я чувствую её руки на себе.

Дубль продолжает идти удачно.

Нас приветствуют очертания Давида и Августа – мы оказываемся в ряде белых скульптур. Все декорации сливаются для меня в единое общее пятно заднего плана. Я слежу лишь за взглядом Полански.

По спине ударяет ладонь.

– Галстук!

Полански с прежней харизмой снимает одну деталь гардероба.

Мы начинаем путаться в джунглях грязных и непонятных фигур. В штрихах современного искусства находится потайной смысл, чья-то загадка, и Герой – ключ к её раскрытию. Он ведёт нас по странному и никому не ясному миру, в застывших секретах и мраком окутанных тайн, и сам является одной из них.