Женя Богомолова - Не достигнуть координаты Х

Джин хлопает меня ещё раз.

– Пиджак!

Полански быстро снимает пиджак и кидает его в сторону.

Герой открывается нам, а мы, охваченные интересом, наблюдаем за ним.

К чему же он нас приведёт?

– Кейт, свет?

За кадром слышится шорох раскрывающихся штор.

Мы пробираемся к тёплым солнечным лучам.

Джин снова меня бьёт.

– Сигарета!

Виктор за считанные мгновения достаёт сигарету, поджигает её и делает затяг.

Сразу же после этого сигарета исчезает в окне.

Мы сворачиваем к столу.

– Продукт!

Джин останавливает меня.

Виктор подходит на назначенное место и берёт коробку порошка.

И всё с той же властью смотрит в кадр.

Словно мантра, с моих губ валится ряд цифр:

– Три-два-один… – я не отрываю глаз от кадра. – Стоп. Снято!

Я выключаю камеру.

Секунда после этого – самая тихая.

Это момент ожидания. Момент, когда никто не понимает, хорошо всё или мы облажались. Момент, когда никто и дышать не смеет. У всех трясутся коленки от страха. Сердце пропускает удар.

Это – последний момент съёмки.

Сразу же после Виктор вопит во всё горло и бросается в объятия к Хоннер.

Я аккуратно снимаю телефон со штатива и проверяю время. Руки Джин спускаются мне на пояс, и девчонка устало жмётся к моей спине.

– У нас остался час, – я прерываю всю радость на площадке. – Нужно ещё звук записать.

Полански отстраняется от своей подруги и щурится.

– Каким образом?

Джин отпускает меня, я прохожу к первоначальному месту съёмки и сажусь на пол с телефоном девчонки. Все идут за мной и рассаживаются в круг.

В моих руках – включенный диктофон.

– Ну, кто-то должен прочитать текст сценария, – объясняю я. – Я его в ролик вставлю, вместе с фоновой музыкой.

По одному нажатию пальца включается отснятый материал.

Следуя за сюжетом, я маркирую ключевые слова в сценарии и мысленно представляю себе темп. Некоторые предложения поддаются зачеркиванию. На втором просмотре текст идеально ложится на ролик, и я поднимаю голову от материала.

Мой взгляд встречается с приторным взглядом за очками.

– Кейт.

Я протягиваю ей сценарий.

Глаза её круглятся от ужаса, а губы сжимаются в тонкую полосочку.

– Нет-нет, – Хоннер мотает головой.

Я недовольно вскидываю бровь:

– Почему?

Кейт Хоннер давит пальцами виски и тупит взгляд в пол.

Её лицо стремительно бледнеет.

– У меня ужасный голос, – дрожащим голосом тараторит девчонка. – У Джин лучше. У тебя. Не у меня.

Я всё ещё тяну ей сценарий.

– Мы с вами не в одной команде, – говорю я.

– Но вы помогли нам с фильмом, – Кейт поднимает глаза.

– Но снимать его за вас полностью мы не будем, – твёрдо заканчиваю я.

Хоннер бросает нервный взгляд на своего друга.

Я всё ещё тяну ей сценарий.

– Может, Виктор? – предлагает она.

– Чего ты стесняешься? – Полански похлопывает её. – У тебя красивый голос.

Джин, вообще решившая подремать за моей спиной, бубнит что-то в ответ, поддерживая позицию Виктора.

Я всё ещё тяну Кейт Хоннер сценарий.

Девчонка переводит взгляд с меня на сценарий и обратно.

Она тихо произносит:

– Я помогала с декорациями…

Я убираю сценарий.

На лице Хоннер проскальзывает выраженное облегчение.

Я обращаюсь к Полански:

– Кто с вами ещё в команде?

Мы переглядываемся.

Он понимает, к чему я клоню.

– Дрейк, – говорит Виктор.

– Из Нильского? – уточняю я.

– Мы с ней пили, помнишь? И с её подружкой.

– Дрейк со светлыми волосами или с тёмными?

– А ты будто не знаешь, – многозначительно произносит мой друг.

Я задерживаю на нём взгляд.

Вспомнил.

– Отлично, – я отдаю сценарий Виктору. – Её и просите.

Кейт следит за тем, как бумаги уходят в руки Полански.

Он даже не смеет протестовать.

Я же поворачиваюсь к Джин и начинаю её расталкивать, приговаривая:

– Вставай, соня. Нас Гейз ждёт.

Хоннер хватает меня за руку и жалостливо произносит:

– Вы уходите?

Я смотрю на неё с таким видом, как будто в нашем расставания нет ничего странного.

– Ну, да, – говорю я. – Скинете запись на почту? Завтра жду.

Джин упорно продолжает дремать.

Сейчас её мастерски отвратительная игра не помешала бы.

Кейт же молча наблюдает за тем, как мы пытаемся её оставить: Виктор складывает сценарий в рюкзак и смотрит расписание автобусов до Джефферсона, а я отчаянно пытаюсь разбудить Джин и привести её в чувства, заманивая случайными названиями алкогольных напитков, которых у Гейз, вероятнее всего, дома нет.

В глазах Кейт копятся слои отчаяния.

И, всё-таки, она решается нас оставить своим выкриком:

– Подождите!

Мы останавливаемся.

Она медленно меняется в лице: как будто с неё стекает одна восковая маска, скрывая под собой вторую. Ужас сползает с лица, а под ним – губы, изогнутые в несчастной жалостливой манере, уголками опущенные вниз. Под лицом страха прячется уныние: оно в морщинках над сведёнными бровями, в глазах, едва ли не плачущих от безысходности. Шок капает с лица, разбивается об паркет и растекается по полу, но от этого девчонка не решается делать что-либо ещё.

Хоннер разочарованно вздыхает.

– Мы с ней поговорим, – тоскливо давится она.

Джин тут же поднимается с пола.

– Серьёзно? – в голосе Джин злоба и непонимание. – Кейт, послушай меня. У тебя прекрасный голос. Ты выглядишь гораздо лучше меня. Я не думаю, что качества, которые ты имеешь, должны скрываться где-то за твоим страхом и стеснительностью.

Хоннер смотрит на сонную и злую Бэттерс, и та тыкает ей пальцем, говоря:

– Наш фильм – хорош, но ты сделаешь его гораздо лучше.

Мы молча смотрим на Кейт.

На её лице появился лёгкий румянец.

Девчонка неуверенно опускает взгляд в пол.

Джин берёт в руки свой телефон с открытой записью ролика и протягивает его Кейт. Виктор вытаскивает из рюкзака сценарий и делает то же самое. Я повторяю за ними – под носом Кейт оказывается диктофон.

Хоннер с минуту пялится на протянутую ей аппаратуру.

Вскоре она берёт диктофон и включает видео.

Когда Полански показывается в кадре, Кейт произносит:

– «Его аромат зачаровывал. Все были без ума от запаха его рубашек».

– Родители сказали, что я не буду работать в киноиндустрии.

Вторник, полседьмого вечера, ровно двое суток с того момента, когда я нажал кнопку «завершить» в видеоредакторе после невероятно долгого монтажа рекламного ролика для Виктора Полански.

Самым первым зрителем, естественно, стал сам заказчик: он около часа прыгал от счастья по своей квартире, сопровождая радость воплями в голосовых сообщениях. Вторым оценщиком был помощник режиссёра – Джин Бэттерс. Она два раза пересматривала видеоролик, делая замечания на баловство цветокоррекцией, но в целом, работа ей понравилась. Также меня наградили подпиской в «Инстаграм» от аккаунта с именем «Кетти, 17», с рисунками и домашними фотографиями в тёплых тонах. Там был даже мой случайный снимок.

Рекламный ролик для Виктора Полански – огромная работа, выполненная на сплошном энтузиазме и желании помочь другу. Я гордился им, как гордятся своим детищем любые творцы, и был рад пересматривать его снова и снова, подмечать ошибки, но всё равно довольствоваться своим трудом.

День официального релиза прошёл тихо.

Группе поставили отлично.

Зато во вторник, на час раньше данного момента, я получил внезапный и разгневанный звонок от Виктора Полански с очередной просьбой политического убежища и необходимостью поговорить.

Я не мог ему отказать.

– Они смотрели фильм?

– Да, смотрели, – говорит Виктор. – Тебя похвалили.

Парень делает очередной затяг и стряхивает пепел с сигареты.

Виктор будто бы выплёвывает дым из груди и заканчивает:

– Я бы мог сыграть и лучше.

Я лишь пожимаю плечами и тушу сигарету в пепельнице.

Мой компьютер недовольно кряхтит, негодуя о словах родителей Полански.

– Что им не понравилось? – спрашиваю я.

Друг выкидывает сигарету в окно и минуту погодя поджигает ещё одну.

– Да всё, – агрессивно бросает он. – Я отвратительный актёр. Меня не возьмут в кино.

– Это ведь неправда.

Виктор сдавленно усмехается.

– Проблема не в том, правда это или нет, – говорит парень. – Просто они не дают мне свободу выбора. Я должен быть уверен в своём будущем, а не совать свой нос туда, где меня не ждут.

– Для твоей же безопасности?

– Для моей же безопасности, – кивает Виктор.

По ярко освещённой улице ползут маленькие фигурки людей.

Громадные куски пепла улетают с сигареты и растворяются в воздухе.

Фигурки этого не замечают.

–Как же это неубедительно.

Полански скалится:

–Они просто не верят в меня.

–Дерьмово, – вздыхаю я.

Виктор напряжённо тушит сигарету в пепельнице и говорит:

–Я бы сказал pizdets.

Я усмехаюсь.

–О, вы что, из России?

Мой друг без интереса достаёт новую сигарету из мятой пачки, но перед тем, как зажечь её, резко останавливается.

Виктор смеётся.

–Господи, Прэзар.

До него медленно доходит.

Злость Виктора постепенно сходит на нет. Но с каждой новой сигаретой, стремительно вянущей в хватке длинных пальцев, во взгляде юноши расцветает тоска. Я вижу бликующий неон, зарифмованный вместе с его холодным, уставшим взором. Я вижу, как с замиранием сердца прячутся в голубых глазах слёзы, не смеющие ступить на лесенку из серых ресниц, и уж тем более спуститься к слегка румяным щекам. Я вижу, что в темноте ночи Виктору Полански гораздо легче грустить, чем в слепящем обществе солнца и друзей.

Я вижу насквозь его одиночество.