Я побледневшими руками бьюсь в дверь, и мне тут же открывают.

Ребёнок испаряется.

– Джи-и-инни-и, – на моём лице растягивается нервная улыбка.

На лице Джин не было и признака счастья.

Она всё знала.


Девчонка наливает мне чай и ставит кружку на стол.

Кладёт три ложки сахара. Размешивает, гремя металлической ложкой о светло-зелёный фарфор. Выжимает остатки из пакетика и бросает его в мусорный бак.

Молча подаёт напиток к столу.

Я благодарю её и стыдливо прячу взгляд.

Непривычно слабый привкус чая даже взбудораживает меня и слегка оскорбляет.

Я отставляю чашку на стол сразу же после первого глотка, прокашливаюсь в кулак.

– А есть что-нибудь покрепче? – спрашиваю я.

– Мог остаться у Полански, – тут же отпускает Джин.

В этот раз, её злость неподдельная.

– Я с тобой увидеться хотел.

Джин несколько секунд спустя усмехается:

– Неужели? Тебе стало интересно, захожу ли я тебе пьяному?

Мы смотрим друг на друга.

Через какое-то время взгляд Джин приобретает оттенок стыда и печали, и она молча отводит его в сторону. Я глотаю совсем некрепкий чай и пользуюсь случаем нагло оглядывать подрагивающие кисти рук своей подруги. Та даже не замечает этого – а может, просто не хочет мне мешать.

– Родители в гости поехали? – спрашиваю я.

Джин вздрагивает от неожиданности слов.

Ей требуется около двадцати шажков секундной стрелки, чтобы дать ответ.

– Типа того, – говорит девчонка, а потом саркастично добавляет: – У моей сестры опять проблемы с ипотекой, кредитами и другими словами, значение которых я не пойму до двадцати пяти.

Я заинтересованно вскидываю брови:

– Ты уверена?

– Более чем.

Я отпиваю слабую пародию чая и перемещаю свой взгляд на губы Джин.

Половину нижней губы девчонка прячет внутри, слегка покусывая уголки. Её губы, слабого розового оттенка, и без того тонкие и едва заметные на её бледном сухом лице. А она умудряется их прятать.

До чего же глупая и расточительная потеря.

Я усмехаюсь.

– Как ты узнала, что я приду пьяный?

Джин поднимает глаза.

– От тебя перегаром несёт, – говорит она.

– Ты запахов не чувствуешь.

– Как видишь, почувствовала, – саркастично бросает девчонка.

– Тебе Виктор написал, да? – спрашиваю я, перебивая.

Она отводит взгляд.

Угадал.

– Он просил не открывать тебе дверь, – тихо роняет Джин.

Совсем не удивительно.

– Тогда почему открыла?

– А тебе было куда идти?

– Да, – киваю я. – На шестой этаж.

Джин укоризненно смотрит мне в глаза, пытаясь пристыдить:

– И как бы оценила это твоя мать?

– Ей не впервой, – тут же отвечаю я.

Та ещё долго не сводит с меня взгляд и, лишь с тоном лёгкого презрения вскинув бровь, совсем сухо говорит:

– Мне жаль твою мать.

Меня хватает лишь на усмешку.

– Мы же оба понимаем, что дело далеко не в моей матери, – говорю я.

Джин снова опускает взгляд.

Теперь право на укор совести получаю я.

Пользоваться этим мне особо не хотелось, но такого шанса я упустить попросту не мог.

Потому я и говорю:

– Тебе стало интересно, захожу ли я тебе пьяный?

Джин срывается с места и уходит из кухни.

Через несколько минут из её спальни воняло красным «Мальборо».

Я проделываю нелёгкий путь по сумрачным коридорам и дохожу до яркого окошка света из комнаты. Скрипучий паркет оповестит всех отсутствующих жителей о моём приближении. Девчонка даже не вздрогнет.

Джин сидит на кровати и медленно потягивает сигарету.

Моё тело даже не заслуживает её быстрого взгляда.

– Милая, можно ли с вами закурить?

Присущей мне наглости я не смею утерять.

– Простите, – её глаза отстранённо пялятся вперёд. – Я не курю с незнакомцами.

– А жаль.

Я подсаживаюсь к ней и закуриваю сам.

Девчонка даже не обращает внимания.

Несколько затягов спустя я чувствую сдавливающую боль в груди. Джин всё ещё молчит. Возможно, что даже не играет. На её лице нет и признака фальши, а ресницы подергиваются пару раз, словно бы едва сдерживают что-то внутри.

Дым сигарет попадает мне в глаз, и я жмурюсь.

А потом, сквозь чёрные и белые пятна, в глаза бросается случайный взгляд Джин, полный обиды и неприязни.

– Ты злишься, солнце? – шокировано спрашиваю я. Джин молчит. – Серьёзно? Как на меня можно злиться? Я же просто золотце.

Моё высказывание комментируется моим же смешком.

Я говорю:

– В младшей школе у меня был спортивный костюм под серебро. И знаешь, что? Он блестел на солнце. И все на физкультуре в солнечную погоду кричали: «О Господи, я слепну! Прэзар, хватит светиться!».

Джин прикрывает дрожащую улыбку рукой.

Я делаю ещё один затяг.

– А ещё у меня был золотой рюкзак, – я начинаю сдавленно смеяться. – И все цветные карандаши под серебро. И пенал с золотой машиной. Зубов золотых не хватало.

– Мог бы фольгой обтянуть, – сухо бросает девчонка.

Я смотрю на совсем безразличное лицо Джин.

Тогда я решаюсь на совсем отчаянный шаг – срываюсь с постели и усаживаюсь пред ней на одно колено. Моя ладонь тянется к пачке сигарет в набрюшном кармане толстовки, а затем одинокая, чёрная трубочка важно расцветает в моих пальцах.

Я прокашливаюсь в кулак:

– Многоуважаемая, несравненная, невероятная, – я перечисляю все едва знакомые мне эпитеты. – Джинни Бэттерс.

Тень ухмылки неряшливо касается её лица.

Мои извинения на полпути к победе.

– Я не смею смотреть тебе в глаза за такие деяния, – я смотрю на сигарету. – Которые я совершил. Но я не могу и жить, совсем не глядя на твоё лицо.

Джин сдавленно усмехается.

Я начинаю ещё громче:

– Я, наитупейший из парней, приношу свои извинения, – руки страстно начинают скручивать сигарету в кольцо. – Которые, ты, наверное, и не примешь…

Девчонка с ужасом бросается ко мне и вопит:

– Не тронь сигарету!

Наши руки сцеплены в жадный узел.

Слегка помятая сигарета торчит из переплетения пальцев.

– Ты с ума сошёл? – Джин нависает надо мной. – Что это за марка хоть?

Я пытаюсь успокоить свой смех.

– «Джаром Блэк», – говорю я, глядя на эту бедную чёрную палочку, сгнившую в моём страстном желании получить женского прощения.

Джин выхватывает остатки сигареты и встаёт:

– Не напивайся так больше.

Вместе с сигаретой она уходит прочь из комнаты – видимо, прятать наше общее воспоминание в более безопасном месте и вне зоны доступности моих искривляющихся рук.

Теряя её фигуру из вида, я лишь отчаянно бросаю ей вслед:

– Так ты меня простила?

Но ничего не получаю в ответ.

– Значит, – говорю я сам себе. – Простила.

Где-то в радиусе одного фута от моего носа раздаётся характерный звоночек уведомления. Мне в глаза светит яркий экран серебристого смартфона, и оттуда же горит, словно бы ярким пламенем, окошко сообщения в «Директе». На меня деловито смотрит точечное довольное лицо Виктора Полански, а рядом – его сообщение:


«жду, когда вы поцелуетесь» – 8:47 ПП


Я тут же беру телефон в руки и нажимаю по уведомлению – для перехода в саму беседу в «Инстаграм».

Телефон заблокирован.

На мгновение я расстраиваюсь.

Смартфон предлагает мне воспользоваться паролем или отпечатком пальца.

И тут на моём лице всплывает тупая ухмылка.

Одно приложение моего большого пальца – и на экране вместо цифр пароля появляется заставка рабочего стола с календарём на июнь и красной обводкой девятнадцатого числа. А через мгновение – и диалог с Виктором Полански. Читать всю беседу мне не позволяет совесть, и поэтому я нажимаю на кнопку записи голосового сообщения и говорю в микрофон:

– Виктор. Виктор Полански. Ты только и занимаешься тем, что ждёшь чего-то. Как и все люди в этом мире. Сначала ты ждёшь выходных. Потом – день зарплаты. Потом ты ждёшь отпуск, а после отпуска – следующие выходные. Ты так и состаришься в ожидании того, чего не принесёт тебе ни радости, ни хоть каких-либо эмоций.

На телефон приходит уведомление с каким-то странным напоминанием «33 дня», но я быстро его смахиваю. Палец снова прижимается к кнопке микрофона, и я продолжаю:

– Время – это не четвёртая ось в нашей системе. Мы живём в мире, где лишь пространство может измеряться в положительной и в отрицательной величине. Мы не живём в том измерении, где прошлое могло быть спуском в каньон, а будущее – подъёмом в гору, но если бы такой каньон существовал, я бы обязательно спустился, чтобы спросить…

– Что за философская чушь из тебя лезет?

Джин оказывается в проёме дверей и с сомнением смотрит на меня.

Я, не отрывая от неё взгляда, говорю:

– Не стрельнешь ли ты мне сигарету?

Девчонка испуганно вскидывает брови.

Виктор уже просмотрел отправленные сообщения.

– Это что, – Джин подходит ко мне. – Мой телефон?

Я вскакиваю с коленей и отхожу на безопасное расстояние от Джин.

Она бросается вслед за мной.

– Прости, – я записываю очередное сообщение. – Не дождёшься. Она злая. И хочет меня убить.

Сообщение отправлено.

– Ты с Виктором? – испуганно спрашивает Джин.

Сообщение прочитано.

Собеседник печатает.


«хах, привет, коул» – 8:50 ПП

«если она злая – целуй её» – 8:50 ПП

«странно, что тебя ещё не убили» – 8:50 ПП


Я нажимаю на кнопку очередного голосового.

– Виктор, а ты знаешь, почему Линкольна убили? – тут же вырывается у меня. – А Леннона?

Джин пытается выхватить у меня телефон.

Я держу её за руки.

– Прэзар, верни телефон!

– Потому что в них попала пуля, – заканчиваю я.

Девчонка применяет в ход всё: битьё по рукам, по спине, по груди и по ногам, но я даже не чувствую злости в её прикосновениях.