Да и я не отличался особым спокойствием в таких делах.

– Извини, – я кивнул. – А в чём тогда?

Девчонка вся извивалась от нервов.

– В последнее время, – съежившись, продолжила она. – Мы стали с Джин больше общаться. Очень часто мы говорим о всякой чуши, но больше всего – о парнях.

Я усмехнулся.

– Я не удивлён, – сказал я.

Кейт недоуменно вскинула брови.

– Почему? – спросила она.

– Потому что вы женщины.

Она нервно прыснула:

– Ах, да…

Кейт снова замолчала.

Я решил продолжить за неё.

– С ней всё в порядке?

Девчонка потупила глаза в пол и начала потирать свои ладони.

– Если честно, – неловко пробубнила она. – То… нет.

На её лице брови вдруг сошлись в гневном изгибе, а щёки чуть-чуть покраснели.

– Боже, – проворчала Кейт. – Я вообще не могу собраться. Какая же я тряпка.

– Ты волнуешься? – решил уточнить я.

Глупый вопрос.

– Да, – агрессивно кивнула девчонка. – Ужасно.

Я сдавленно улыбнулся.

Кейт Хоннер выглядит забавно, когда злится.

– Я тоже волнуюсь, – сказал я. – У меня паника перед любым серьёзным разговором.

Над нами раздался звонок на урок.

На общий настрой дискуссии и настроение одного из её участников это повлияло крайне отрицательно: Кейт разозлилась ещё больше.

– Я так ничего и не сказала, – пробурчала она.

Возле спортзала пустовало до обеда.

Время на настенных часах гласило – одиннадцать двадцать.

– Мы можем опоздать, – произнёс я. – Твой разговор действительно важен.

Моя реплика повлияла крайне положительно на нашу дискуссию.

Один из его участников смущённо улыбнулся.

– Хорошо, – облегчённо выдохнула она. – В общем.

Кейт решительно сжала кулаки и, собравшись с духом, сказала:

– В последние пару недель ты как-то абстрагировался от людей и выглядел каким-то… подавленным. Не знаю. Знаю, что Джин это заметила и очень переживала за тебя. Вы мало разговаривали. Ты перестал ей писать. А Джин, она… не любитель писать первой.

– Она боится это делать, – поправил её я.

– Да, – кивнула Кейт. – Ей кажется, будто она навязывает себя и что никому это не нужно, как-то так.

– Да, я знаю.

– Хорошо, и… – девчонка опять замялась. Она закатила глаза. – Опять. И? Я не знаю, к чему я веду разговор и не знаю, чего я от этого хочу. Но я должна была об этом тебе рассказать.

Я киваю.

Мы понимающе смотрим друг на друга.

На настенных часах – одиннадцать двадцать три.

Разговор не завершён.

– Можно вопрос? – я вскидываю бровь.

Кейт слегка хмурится.

– Да? – уточняет она.

– Она попросила тебя со мной поговорить?

Девчонка не сразу понимает, о чём я.

– Джин? – произносит она. Я киваю. – Нет. Нет-нет-нет. Она о таких вещах не просит.

– Хорошо, – выдохнул я. – Значит, я говорю с тобой, как с Кейт Хоннер, а не как с посредником Джин Бэттерс. Хотя, это не так уж и важно.

Я нервно усмехаюсь.

– В общем, – говорю я. – Кейт. Я действительно был абстрагирован от общества эти недели. Иногда я грустил. Но я не был подавлен, я был просто в себе. Иногда мне нужно побыть одному, что, кстати, парадоксально, так как я всегда, всю свою сознательную жизнь провёл один. Я нахожу свой покой в одиночестве. Я нахожу в нём себя. Да, это одиночество может принести вред окружающим меня людям – например, Джин. И я сейчас это прозвучит эгоистично, но это мой единственный достоверный путь познания и принятия себя, и, если с помощью него я могу найти своё место в жизни и себя настоящего, почему я не могу им пользоваться?

Время на настенных часах – одиннадцать двадцать восемь.

Наша дискуссия приобрела философский оттенок.

– По-моему, – заметил я. – Я несу хрень.

– Нет, – Кейт мотнула головой. – Ты прав. Продолжай.

Я вздохнул.

– Просто я имею ввиду вот что, – сказал я. – Мне нужно время, чтобы побыть с самим собой. Иногда того времени, что даётся обычно – к примеру, когда ты после школы сидишь на кухне с разряженным телефоном или принимаешь душ, – попросту недостаточно. Мне нужны не просто часы, а дни. Мне нужно проводить с собой столько же времени, сколько и с социумом, просто потому что я – единственный человек, с которым я проживу всю свою жизнь, и я хочу понять, кто этот человек и что он будет делать дальше.

Мне кажется, что во взгляде Кейт присутствует недоверие.

Я пытаюсь вернуться к изначальной теме дискуссии.

Я говорю:

– Одиночество – это мой способ полюбить себя.

Моя собеседница кивает.

Я продолжаю:

– Я понимаю, почему Джин за меня переживает и принимаю её переживания. Но не стоит сильно из-за меня заморачиваться. Я…

Мы с Кейт смотрим друг на друга.

До меня доходят её слова. Я понимаю, чего от меня ждут.

– Я должен поговорить с ней, – качаю я головой.

– Должен, – соглашается моя собеседница.

Мы киваем друг другу.

Время на настенных часах – одиннадцать тридцать один.

Дискуссия имеет завершающий оттенок.

– Отлично, – киваю я. – Спасибо, что сказала мне.

– Это не всё.

Мы вновь смотрим друг на друга.

Глаза Кейт очень тоскливы в этот момент.

– Джин переживает не только из-за этого, – говорит Кейт. – Она не говорила об этом со мной напрямую, но я догадываюсь.

– Что-то случилось? – взволнованно спрашиваю я.

Глупый вопрос.

Я знаю, что случилось.

Кейт поднимает на меня свои тоскливые и боязливые глаза.

– У Джин есть одна, но очень серьёзная проблема, – с трудом выговаривает она.

Знаю.

Я знаю об этой одной, но очень серьёзной проблеме.

Комок застревает у меня в горле.

Я с ужасом киваю.

– Вам следует об этом говорить, – через силу произносит она.

Я ещё раз киваю.

Я знаю.


Следующую перемену я провёл в поисках Джин Бэттерс.

Я нашёл её в коридоре возле кабинета биологии. Она разбирала вещи в своём шкафу, увлечённо разговаривая с кем-то по телефону. Моё появление она не заметила, и я уловил возможность узнать, что собеседником на том проводе была её мать.

– Да, мам, – говорила Джин, перебирая тетради по корешкам. – У Виктора день рождения сегодня. Да, у него дома будет вечеринка. Мы собираемся в восемь. Да, я подарю ему что-нибудь.

После этого девчонка с улыбкой попрощалась и сбросила трубку.

Я стоял позади неё.

– Значит, – сказал я, отчего Джин вздрогнула. – Виктор уже всех позвал на тусовку?

Она до сих пор не замечала меня.

Джин повернулась ко мне и раздражённо вскинула брови.

– О боже, – саркастично выпалила она. – Мы что, разговариваем?

Я прекрасно понимал, почему она зла.

Но не в тот момент.

– А Кейт ещё не передала тебе, что проблема не в тебе? – сострил я в ответ.

Девчонка недоумённо нахмурилась.

– Кейт? – переспросила Джин.

– Я тебя не избегаю, – сказал я.

Губы её подернулись в кривой усмешке.

– Ты вообще в порядке? – с издевательским тоном поинтересовалась она.

– Я-то в порядке, спасибо, – кивнул я. – Я о тебе больше беспокоюсь.

– О чём ты? – злобно хохотнула она.

Мы обменялись разъярёнными взглядами.

Я чуть наклонился к своей подруге и, понизив тон, произнёс:

– Помнишь тот неудавшийся разговор на качелях в соседнем дворе, когда нас ещё Кит застал?

Джин чуть сжалась в испуге.

Её тембр голоса не пропустил и пародию на дрожь.

– Нашёл, что вспомнить, – заметила она.

– Так помнишь или нет?

– Нет, Прэзар, – громко сказала она с обезумевшими глазами. – Не помню.

Я понял, что мне нужно отстраниться.

– Так значит, проблемы нет?

Джин лишь вздохнула.

– С каких это пор тебя вообще волнуют мои проблемы? – спросила моя подруга. – Насмотрелся грустных фильмов на самоизоляции или что? Не надо приставлять меня к стенке и пытаться выяснить со мной отношения.

Девчонка поправляет лямку рюкзака и направляется в сторону подальше от меня.

Она говорит на прощание:

– Я сама прекрасно справляюсь.

– Я хотел помочь, – более спокойным голосом говорю я.

Мы смотрим друг на друга.

Джин пытается скрыть свою обиду, но у неё плохо получается.

Она говорит:

– Не лезь не в своё дело.

– Разве мы не друзья? – спрашиваю я.

Я запомнил этот взгляд надолго.

Я запомнил момент, когда Джин Бэттерс была готова расплакаться. Я не понимал, от обиды это или от непонимания. Зато со временем я понял, да и тогда прекрасно понимал, что могу исправить этот взгляд. Тогда я находил тысячу оправданий тому, почему я этого не сделал, но со временем понял: я боялся что-то исправить. Этому не было оправданий.

Джин, выслушав звонок на урок, сказала:

– Мне пора.

Джин Бэттерс развернулась и ушла от меня.

Я должен был пойти за ней.


Испорченное настроение сопровождало меня до следующего урока, на который я опоздал из-за разговора с Джин Бэттерс. Беспринципно спустившись по лестнице до первого этажа, извинившись за задержку и войдя в художественный класс, я сел у мольберта рядом с Полански и безо всякого интереса достал принадлежности для рисования. Моё появление словно бы и не заметили.

Кроме Виктора.

Я на своего друга не смотрел.

Зато он не смог выпустить из внимания мой испорченный дух.

– Я весь день не мог тебя найти, – наклоняется ко мне Полански, пока Лоудер что-то рассказывает о живописи. – Ты придёшь сегодня на пьянку в честь моих именин18?

На лице моего друга возникла усмешка.

Мне было не до смеха.

– Куда же я денусь, – проворчал я, закапываясь глубже в ленту «Инстаграм».

Голос Полански резко меняет настроение.

– Что-то случилось? – обеспокоенно спрашивает он.