Подростки в кругу улюлюкают.

Лесли ошарашенно вскидывает бровь.

– Прэзар, милочка, – тянет она. – Неужели ты научился выбирать девушек?

«Я их особо не выбирал», уже готовлюсь съязвить я, но Лесли опрокидывает очередной бокал вина и продолжает историю.

В меня по очереди стреляют взглядами и колкими замечаниями, и я усердно пытаюсь отвлечься от раздражения. Раньше они себя так не вели. Мне передают трубку кальяна, и я тут же предлагаю её Джин.

Она мотает головой.

Я вскидываю брови.

– Не заходят кальяны, – оправдывается она и трёт пальцем у виска.

Кажется, ей не очень хорошо.

Я уже наклоняюсь к ней, собираясь предложить что-нибудь – в гостиную с грохотом заваливается еще одна фигура. На этот раз мне нет нужды его представлять – Джин в недоумении щурится, указывая на него, а я лишь киваю.

Розмари заходит следом и бьёт высокого кудрявого парня по спине.

– Полански, блин! – ворчит азиатка. – Грёбанный онанист!

Виктор тоже случайно попал в эту компанию.

Флиртовал с Розмари, пока забирал с тусовки в доску пьяного меня.

Полански бежит по кругу под хохот окружающих и приземляется между мной и Джин – меня не замечает. Зато моя спутница тут же бросается ему в глаза, и он, пытаясь отмахнуться от наездов Гейз, заводит с ней диалог.

– Каки-ие лю-юди, – хитро протягивает Полански. Джин ухмыляется. – Какими путями сюда попали?

Девчонка указывает на меня и говорит:

– Его путями.

Виктор удивленно смотрит на меня и горделиво кивает. Его рот открывается с целью пустить подкол, я уже придумываю ответ, но Гейз бьёт Полански по спине.

Тот мычит от боли:

– Прости же меня, милая Ро.

– Тебя и Бог не простит, – ворчит она в ответ. – Даже если ты попросишь прощения через Прэзара.

Виктор сдавленно хохочет.

Гейз приземляется в порочный круг рядом с «Тэ-Тэ». Кто-то из поклонников Лесли приносит бутылку водки, и Виктор, чувствуя аромат родины, деловито тянется к их паре. Полански садится на своё место с довольной миной и бутылкой, а Джин тут же обращается к нему:

– Как Прэзар связан с Богом?

Виктор с таким воодушевлением, с такой радостью выслушивает этот вопрос, что бутылка водки становится для него вещью второго плана – ненадолго, правда.

– Ита-ак, – Полански победно хлопает ладонями. – Пришло время интересный историй.

Юноша оглядывает меня и Джин и как-то резко вскакивает с места.

Бутылку он забирает.

– Садись сюда, – говорит он Джин. – А то я как-то разделил вас, нехорошо.

Девчонка садится поближе ко мне.

Виктор перемещается на её место.

Все в круге резко затихли, ожидая повествования – продолжала играть только музыка. Подростки внимательно наблюдали за телодвижениями будущего рассказчика и терпеливо, с улыбками ждали, когда он заговорит. Они знали историю. Они хотели увидеть реакцию новоприбывшей.

Неинтересно, по всей видимости, было только Розмари.

Она лишь язвительно выдала:

– Про свои туалетные приключения расскажи.

– Позже! – крикнул в ответ Полански. – Сейчас у нас основы.

– История про Бога – это далеко не основы, – замечаю я.

Я тоже хотел увидеть реакцию Джин.

Виктор тянется за кальяном и долго затягивается, подрывая общественное терпение.

– Да, – Полански выпускает клуб дыма. – Но человек попросил.

– Человек ждёт, – Джин ухмыляется.

Мой русский друг затягивается ещё раз и начинает историю.

– Дело было так, – говорит он. – Этот придурок, – он указывает на меня трубкой кальяна. – Решил попробовать традиционный русский напиток yorsch2. Но то по-заморски, по-вашему же – водка с пивом.

– Бо-оже, – тянет Джин.

– Он выхлестал всю водку и всё пиво из горла в одно рыло, – продолжает Полански. – Напился, как чёрт. Ушёл курить, а там трещал с кем-то полчаса на улице. Зимой. В своём несчастном худи.

Виктор выпивает немного водки, оттирает лишнее со рта и говорит:

– Привожу его обратно, сюда, – тут он быстренько стреляет сигарету у мальчишки напротив, закуривает и продолжает: – Спрашиваю: «Это что сейчас было, друг мой?». А теперь внимание: с кем Коул Прэзар мог говорить полчаса у подъезда, учитывая, что время за полночь, а зимой особо не гуляют?

Я сдавленно ухмыляюсь.

Весь порочный круг давится диким хохотом.

Виктор чуть наклоняется к соседке и объясняет:

– С Богом, Джин.

Девчонка шокировано вскидывает брови.

Сквозь дрожащую от смеха улыбку я произношу оправдание:

– Он выглядел как Аль Пачино.

– Слышала его? – вскрикивает Полански, отпивая глоток своего напитка. – Он это помнит!

– Я твои русские рецепты пробовать больше не стану, – тут же вставляю я. – Даже не алкогольные. Что мы там готовили?

Подростки в кругу начинают улюлюкать и хохотать.

Виктор судорожно улыбается и пытается выговорить название «того самого» блюда.

Розмари раздражённо прячется в ладонях и цедит:

– Только не э-это.

Лесли, сидящая рядом с ней, громко смеётся:

– Я это помню!

– Bluyni! – вдруг кричит Полански под общий хохот.

Единственный, кто был способен сдерживать себя в этом комедийном цирке, – это я. Джин лишь непонимающе хмурится и ждёт хотя бы чьего-то краткого ответа.

Эту великую историю начинаю рассказывать я.

– Джин, – обращаюсь я к девчонке, и она тут же начинает слушать. – Он мне говорит: это как панкейки, только тоньше. У меня крыша поехала – представляешь, тонкие панкейки!

– Они мне три сковородки сожгли, – вставляет Гейз.

– Да плохие были сковородки, – тут же бросает Полански в наше оправдание.

– Антипригарное покрытие, Полански, – цедит Гейз.

– Отвратительные сковородки, – я также не остаюсь без комментария.

Розмари хочет сказать что-то ещё, но Виктор прикладывает палец к своим губам и делает длинное, успокаивающее «ш-ш», и та замолкает. Полански довольно кивает и отпивает водку из горла. Гейз смотрит на Джин и язвительно бросает:

– Я надеюсь, ты не спалишь мне хату.

Блок интересных историй заканчивается, и все начинают просто разговаривать друг с другом, на общие темы и разные.

Я всё время наблюдаю за Джин: она внимательно слушает всё, что говорят в компании, и иногда пересекается взглядами с окружающими. Гейз как-то подозрительно косится на новоприбывшую, когда как Лесли то и дело подмигивает ей, между делом перебрасываясь парочкой комплиментов. Джин лишь прыскает и отводит взгляд.

И всё время кусает губы.

Я выкрадываю момент и тянусь в её сторону – она сразу замечает.

Джин клонится ко мне, а я шепчу ей на ухо:

– Если чувствуешь себя нехорошо, можем уйти.

Она тупит взгляд в пол и сдавленно улыбается.

– Всё нормально, – говорит девчонка.

Я пытаюсь взглянуть в её глаза и отыскать хоть каплю лжи.

Я же прав?

– Точно?

Но Джин лишь кивает.

Вскоре её молчаливость и встревоженность замечает и Полански. Его бутылка водки опустошена, а второй на горизонте не появляется. На удивление, у него не блестит ни в одном глазу. Кальян идёт из рук в руки, Виктор перехватывает очередь и, затягиваясь, обращается к школьной подруге:

– Так, я понимаю, Коул у нас только с Богом разговаривает. Но, мисс Бэттерс, вы-то чего стесняетесь?

Мисс Бэттерс некоторое время мнётся, а затем говорит:

– Своей низкой социализации.

– Вы ей блещете на уроках литературы, – усмехается Полански и кивает в мою сторону. – Поговори с Коулом. Вы же не молчали весь путь сюда.

Мы переглядываемся.

Темы для разговора резко исчерпаны.

– Для чего тебе очки? – вдруг спрашивает Джин.

Я улыбаюсь.

– Я тоже смотрю на мир сквозь розовые очки, только мои очки называются «френдзона».

– Тогда почему жёлтые? – усмехается подруга.

– Для этого я шутки не придумал, – я перехватываю кальян. – Вообще, это просто очки как у героя из «Страх и ненависть в Лас-Вегасе». Смотрела?

– Кстати, да, – кивает Джин и улыбается.

Оказывается, Виктор подслушивал наш разговор.

– Он в середине вечеринки их теряет, – подмечает он. – Да, Прэзар?

На моём лице растягивается лишь тупая улыбка, а за очками – убийственный взгляд.

Если бы не Джин, Виктору бы влетело.

Меж тем, девчонка недоумённо вскидывает бровь и ждёт объяснений.

Я протягиваю ей трубку кальяна.

– Точно не будешь? – улыбаюсь я.

– Нет, спасибо.

Пока мы с Джин разбирали вопросы моих очков, в порочном кругу развернулся горячий спор, во главе которого, по-прежнему, была живая и яркая Лесли «Тэ-Тэ».

Рыжеволосая Лесли с разъярёнными глазами смотрит на юношу, сидящего поодаль от неё, – это был Чак Тиндер, её сводный брат. У Тиндера было худое, длинное лицо и просто огромные кукольные глаза. Чак мало чем походил на свою сестру: Лесли отличалась своенравностью и некой привлекательностью, тогда как её темноволосый брат закрепил на себе клеймо «вредного мальчика» из информационного клуба.

Их родство – лишь брак родителей.

Но сближало отпрысков-Тиндеров вот что: взаимная подростковая ненависть.

– А какая разница, Чаки, как ты учишься, – их спор для меня начинается с вырванной из контекста реплики Лесли. – Что ты делаешь для школы и города, если грант дадут не тебе, а кому-то из города побольше?

Тиндеров объединяло и общее намерение укатить из Прэтти-Вейста поскорее.

Их, как и всех подростков вокруг, раздражала общая бесперспективность города. Тиндеры – что брат, что сестра, – видели своим дальнейшим планом поступление в университет подальше отсюда. Особых отличий в учёбе они не имели, но один из них рассчитывал свалить в университет по гранту, а вторая – за счёт родителей, так как в честность выдачи «халявы» не верила.

– У кого-то из города «побольше» может быть меньше достижений, чем у меня, – важно произносит Чак. – В том-то и смысл грантовой системы.